В заключение выражалась надежда, что здравый смысл возьмет верх.
"Монд", кроме того, предлагал информацию о действиях полиции и задавался вопросом, кто выиграет от порочного круга насилие – репрессии. Под заголовком "Черная страница" известный юрист проводил глупую параллель между темнотой совершенной акции и черным анархистским флагом. Целая страница была отведена для сообщений и заявлений различных организаций и частных лиц, а также дюжины левацких группировок. Треффэ чуть было не уснул в ванне и уронил газеты в воду. Он выругался и разложил их по краю ванны, чтобы высушить. Яростно грызя ногти, он мысленно возвращался к тому вечеру, когда имел горькую беседу с Буэнвентурой в его грязном гостиничном номере с картами, раскиданными по полу, и окурками в чашке из-под кофе.
– Не думаешь ли ты в самом деле, что мы должны отказаться от операции?
– Думаю, – сказал Треффэ. – Уходи.
– Ты не понимаешь. Я не хочу отделяться от вас. Я прошу отложить операцию, чтобы лучше все обдумать.
– Между нами уже не может быть диалога. Мне очень жаль, Треффэ. Ты перешел на другую сторону.
– Чушь, Буэн. Я прошу вас отложить операцию только потому, что я – анархист-коммунист.
– Пошли вы все в задницу, все коммунисты. Ты не первый, кого я знаю. Вы все схватите сифилис, сифилис компромисса, политики и марксизма. Убирайся, Треффэ. Я знаю все, что ты мне скажешь, и через пять дней все это будет написано в официальной прессе. Отложить операцию? Нет, это просто смешно. Я знаю, к чему это приведет. Я хочу напомнить тебе, что мой отец погиб в Барселоне в тридцать седьмом году.
– Мне уже надоело об этом слышать. Оттого, что отец погиб во время мятежа, его сын не становится умнее. Ты гораздо глупее отца. Ты скатываешься к терроризму, а это идиотизм. Терроризм оправдан только в том случае, когда революционеры лишены другой возможности самовыражения и когда их поддерживает народ.
– Это все, что ты хотел сказать?
– Да, – ответил Треффэ, которого внезапно охватило чувство безысходного отчаяния и усталости.
– Я передам твои замечания товарищам. А теперь убирайся.
– Буэн, мы уже четыре года вместе и...
– Убирайся, или я выставлю тебя силой.
– Я ухожу, чтобы не дошло до этого. Это было бы действительно слишком смешно...
Треффэ вылез из ванны и подошел к раковине, чтобы побриться. "Ужасно не то, что я не согласен с сумасшедшим, – рассуждал он, – а то, что я любил его и в течение четырех лет был уверен, что мы действуем бок о бок".
Глава 20
– Садитесь, мадам Габриэль. Я задержу вас ненадолго, и скоро вы сможете вернуться домой. Я попрошу вас взглянуть на эти фото.
Мадам вздохнула и кивнула головой. Гоемон подошел к ней и облокотился на спинку стула. В его руке были снимки с пленки, снятой Бубуном. Комиссар разложил снимки перед содержательницей "Клуба".
– О! Откуда эти фотографии? – воскликнула мадам Габриэль.
– Полиция работает эффективно, – неосторожно заметил Гоемон.
– Если бы она работала эффективно, то не допустила бы этого! – сказала мадам. – Я дорого плачу, я плачу достаточно за страховку, чтобы надеяться...
– Вы их узнаете? – перебил Гоемон.
Мадам вздохнула и, шевеля губами, принялась за работу.
– Это не очень четко, – сказала она, – этого, зрелого возраста, – узнаю, а вот и другой, тот, с которым они вместе вошли и набросились на нас. Остальных я не видела. Они замотали мне голову гардинами, и я думала, что задохнусь. Они нанесли мне ущерб по меньшей мере на две тысячи франков, – с яростью добавила она, – но это еще не все! Я имею в виду коммерческий ущерб, комиссар! Вы понимаете, что теперь мой "Клуб" будут обходить стороной...
– Посмотрим, Вернемся к снимкам.
– Я же вам сказала, что не видела остальных. Только этих двоих. Сволочи!
Комиссар указал на полноватого человека.
– А этого? Ваша... э-э... гостья, которая находилась с послом, тоже узнала мужчину зрелого возраста, но она уверяет, что с ним был другой. Она не видела волосатого.
– Возможно. После того, как мою голову завернули гардиной, я больше ничего не видела. Их было несколько, но я их не видела.
– Хорошо, – сказал Гоемон. – А теперь взгляните вот на эти снимки.
Он положил перед сутенершей пачку фотографий, не очень надеясь на успех. Ему удалось собрать фотографии всех левацких манифестантов, вооруженных рогатками. Фотографии были разного качества. Они были сняты во время различных демонстраций или выступлений после шестьдесят восьмого года. Увы, теперь казалось почти очевидным, что мадам Габриэль не видела стрелка, убившего мотоциклиста. Гоемон больше рассчитывал на специалистов по антропометрии, которые в настоящее время сравнивали снимки Бубуна с фотографиями зарегистрированных гошистов, а также с фото неопознанных лиц, закрывшихся носовыми платками (все они были стрелками из рогаток). Поэтому комиссар был искренне удивлен, когда мадам издала торжествующее восклицание.
– Вот он! – сказала она, ткнув пальцем в снимок. – Это он, волосатый! Здесь его очень хорошо видно. Я узнала его злые глазки! Вы не можете себе представить, какой у него злобный взгляд. Ах, как он на меня смотрел!
– Да, это хороший снимок, – заверил Гоемон, глядя на палец мадам Габриэль, указывающий на перекошенное от ярости лицо.
Было чистой удачей, что этот тип попал на пленку. На самок деле снимали одного стрелка из рогатки в мотоциклетной каске, в лыжных очках и с носовым платком у рта. Стрелок держал зубами платок, частично закрываясь, частично предохраняясь от газа. Но мадам не узнала стрелка, она узнала волосатого парня, стоявшего сбоку от него.
– Кажется, вы правы, – сказал Гоемон, сравнивая фотографию с нечетким снимком, на котором волосатый открывал правую дверцу "консула". – Вы уверены? – машинально спросил он.
– Разумеется. Я не стала бы давать клятву, но...
– Не беспокойтесь, клятвы не надо.
– Я уверена, что это он.
– Мы уточним. Посмотрите другие фото. Кто знает... Комиссар подошел к двери, приоткрыл ее и вполголоса посовещался с кем-то, стоящим в коридоре. Затем он прикрыл дверь и вернулся к мадам. Она без всякого интереса просматривала остальные снимки.
– Теперь я могу идти? – спросила она.
– Еще несколько секунд. Специалисты по антропометрии пытаются идентифицировать личность.
– Но это еще несколько часов!
– Нет, у них есть компьютер, – сказал Гоемон. – Это вопрос нескольких минут.
Действительно, через двадцать пять минут мадам Габриэль предложили новую пачку снимков, на этот раз очень четких, и она без труда смогла узнать волосатого агрессора.
– Буэнвентура Диаз, – повторил Гоемон, оперевшись о дверной косяк и улыбнувшись офицеру полиции. – Почему этого подонка еще не выкинули из Франции? Живет в отеле "Лонгваш", я знаю его. Это американский притон. Пойдем туда.
– Теперь я могу идти? – воскликнула мадам Габриэль.
– Да, но вы остаетесь в нашем распоряжении. Плантон, проводите мадам.
Глава 21
– Теперь я окончательно проснулся, – заявил Ричард Пойндекстер. – Я хочу поговорить с вашим шефом.
– У нас нет шефа, – сказал Эполар.
– Но вы понимаете, что я имею в виду.
– У нас нет шефа. Если вы хотите, то можете поговорить со мной.
Посол провел языком по своим маленьким пухлым губам.
– У вас не будет сигареты?
Эполар бросил ему пачку "Голуаз", лежавшую на столе, и коробок спичек.
Только не вздумайте что-нибудь поджечь.
– О, нет! Я не идиот.
Ричард Пойндекстер закурил сигарету.
– Я могу узнать, который час? – спросил он.
– Без четверти шесть вечера, суббота.
– Понятно. Меня накачали наркотиками.
– Снотворным, – сказал Эполар. – Ничего опасного, но возможны осложнения на печень.
– В настоящий момент я страдаю скорее – как вы говорите – от дьявольского голода.
– Сейчас вам принесут что-нибудь поесть. Верните мне спички, вместо того чтобы прятать их в кровати. А еще говорите, что не идиот. Мне теперь трудно в это поверить. Вы должны понимать, что ваша жизнь висит на волоске.
Посол достал коробок из-под одеяла и бросил его Эполару.
– Хорошо, – сказал Эполар. – Сейчас я попрошу принести вам поесть.
Он встал и стукнул каблуком по полу. В его руке был пистолет-автомат на случай, если дипломату захочется изображать из себя зуава. Затем он снова сел.
– Хорошо быть пленником, все для него, все ему служат, правда, обычно он не знает, для чего, – задумчиво заявил Пойндекстер. – Я был пленным в Германии. Вы тоже, может быть...
– Не пытайтесь перевести разговор на меня.
Посол издал смешок. Дверь открылась, в комнату вошел д'Арси.
– В чем дело?
– Он проснулся и хочет есть.
– Хотите сандвич? – спросил алкоголик. – Ужин будет позднее, но сейчас вы можете что-нибудь перехватить.
– Как угодно, мой друг, – сказал Ричард Пойндекстер. – Я вижу, что попал в надежные руки. Вы меня балуете.
– Сразу видно, что дипломат, – заметил д'Арси. – Сейчас будет сандвич. А потом я сменю тебя, – сказал он, обращаясь к Эполару.
– Кто вы на самом деле? – спросил Пойндекстер, когда алкоголик вышел. – Маоисты?
– Узнаешь позднее, – раздраженно ответил Эполар, Кем он был на самом деле? Он был не способен ответить, и это выводило его из себя.
– Я могу одеться? – спросил Пойндекстер.
– Нет.
– Вы долго собираетесь держать меня здесь?
– Увидишь.
– Вы собираетесь убить меня?
– Если я тебе отвечу, – заметил Эполар, – то лишу тебя сюрприза.
– У меня нет пепельницы, – заметил Пойндекстер.
– Бросай пепел на пол.
Посол умолк. Он курил сигарету, разглядывая Эполара, смотревшего на него. После продолжительной паузы Пойндекстер изрек:
– Цивилизованный народ не устраивает политических похищений.
– Я не принадлежу к цивилизованному народу.
– Забавно, – заметил Пойндекстер с пренебрежительной ухмылкой.
Эполар ничего не ответил.
– Не собираетесь же вы убеждать меня в справедливости ваших политических взглядов? – спросил посол, глядя на свою сигарету.
– Нет.
– Я полагал, что такова традиция в подобных случаях.
– Послушай, умная голова. Ты – государственный служащий высшего ранга, но сейчас ты ничто, ты вещь.
– Скажите лучше: дерьмо.
– Нет. Ничто. Вещь.
– Вы анархисты, – сказал Пойндекстер. – Я это понял по тому, как вы произнесли выражение "государственный служащий" – с неприязнью.
В комнату вошел д'Арси с двумя сандвичами на тарелке.
– Хорошо, – сказал Эполар, – я думаю, что мы на этом закончим разговор.
Он встал. Д'Арси положил сандвичи на колени посла и отошел от кровати с тарелкой.
– Смотри за ним, – приказал Эполар. – Этот господин – фразер. Он пытается осведомиться.
– Понятно.
Д'Арси взял пистолет-автомат и сел на стул.
– Пока, – сказал Эполар и вышел.
– В этом доме чертовски холодно, вы не находите? – спросил Пойндекстер д'Арси.
– Заткнись, – ответил алкоголик. – Если будешь трепаться, схлопочешь прикладом по затылку. У меня нет настроения говорить.
– Как угодно, – сказал Пойндекстер, натягивая на себя одеяло.
Дипломат стал жевать сандвичи. Оба молча смотрели друг на друга.
Глава 22
Выражение лица комиссара Гоемона становилось все более мрачным, что вовсе не свидетельствовало о печали. Он осматривал комнату Буэнвентуры Диаза, нагнулся над двумя или тремя лежавшими возле кровати книгами, чтобы прочитать заголовки. Его коллеги обошли комнату, втягивая носами воздух.
– Смотрите, – сказал один из них. – Вот анархистская брошюра: "Черное и красное". Название говорит само за себя.
– Вы идиот, – заметил Гоемон. – Это роман Стендаля.
– Извините, – сказал коллега, – но вы ошибаетесь. Я говорю "Черное и красное". Речь идет об анархистах в революционной Испании.
– Дайте-ка посмотреть. Да вы правы. Забавно. Действительно, я перепутал. Захватите это, я спускаюсь.
Внизу Гоемон подошел к управляющему Эдуарду и показал ему фото Буэнвентуры.
– Да-да, это он, – побледнев, сказал управляющий.
– Здесь у тебя играют, – сказал Гоемон.
– Что?
– Здесь по ночам играют в покер. Кто приходит сюда ночью играть в покер?
– Я не знаю.
– Так я тебе скажу. Американцы. Покер – это игра проходимцев и американцев. Надеюсь, что у тебя здесь нет проходимцев.
– Могу поклясться, комиссар.
– Значит, американцы. Американские дезертиры.
– Клянусь, я не знаю.
– Перестань клясться, – сказал Гоемон.
В этот момент в кабинет управляющего Эдуарда вошел вновь прибывший полицейский.
– Я принес снимки дружков испанца, зарегистрированных у нас, – сказал он.
– Садись, – сказал Гоемон Эдуарду. – Посмотри эти снимки.
– Все, что зависит от меня, комиссар, кл... обещаю сделать.
– Давай.
Гоемон положил на стол две пачки снимков. С одной стороны – американских дезертиров, с другой – французских друзей Буэнвентуры Диаза. Управляющий Эдуард смотрел очень внимательно. Он уверял, что узнал нескольких американских дезертиров. Затем он ткнул пальцем в снимок из другой пачки.
– Вот этого я знаю, я уверен.
Гоемон посмотрел на регистрационный номер снимка и справился в картотеке: Треффэ, Марсель, род. 3. 4. 41 в Париже, член Объединенной социалистической партии, 1960-1962, член Анархистской ассоциации пятнадцатого округа (группа Энрико Малатеста), 1962-1963, член Рабоче-Студенческого союза пятнадцатого округа, 1968, и т. д.
Полицейский наклонился к уху Гоемона.
– Этого не было на пленке.
– Я знаю.
Управляющий Эдуард просмотрел другие фотографии, но больше никого не узнал.
– Этот тип часто приходил сюда? – спросил Гоемон, крутя снимком Марселя Треффэ перед носом управляющего.
– Да, раньше он бывал часто, два-три раза в неделю.
– Когда раньше?
– В прошлом году. Вернее, я имею в виду весной.
– А до весны?
– Не уверен.
– А потом?
– Тоже приходил, но реже.
– Когда вы его видели в последний раз?
– Представьте себе, в начале недели. Во вторник, нет, в понедельник вечером, как мне кажется. Они поссорились, если вас это интересует, господин комиссар.
– Поссорились?
– Во всяком случае, мне так показалось. Они оскорбляли друг друга, Диаз и этот тип. В комнате Диаза. Я как раз находился на этаже, и я слышал, как они ругались.
– На сексуальной почве?
– Нет, скорее на политической, как мне показалось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14