В то время как на дверь обрушивались удары, Анни вбежала в ванную комнату, схватила бритву Мейера и неловко вскрыла себе горло. При виде крови она пришла в ужас. Она громко закричала и бросилась из ванной в переднюю как раз в тот момент, когда полицейские сорвали дверь.
– На помощь! – крикнула она, обхватив руками шею, чтобы остановить кровь.
Глава 27
На рассвете Кэш выскользнула из кровати, на которой спал Эполар. Он открыл глаза.
– Ты куда?
– Покормить кроликов.
– Ты вернешься?
– Да. Спи.
Кэш вышла. Эполар сел на кровати и поморщился. Он порылся в карманах брюк, достал сигареты и спички, закурил и задумался. Нет, он не верил, что они получат выкуп и разбогатеют, и даже не верил, что останется живым.
Он встал и оделся. Черный камин в общей комнате был холодным. Буэнвентура пил кофе и слушал радио.
– Привет, – сказал Эполар и закашлялся от дыма сигареты.
– Привет.
– Ты видел Кэш?
– Она кормит кроликов.
– Ох, – простонал Эполар и сел за стол. Он налил себе кофе. – Занятная девочка, – сказал он.
– Хорошая девочка, – согласился Буэнвентура.
– Ты давно ее знаешь?
– Да.
– Вы спали вместе?
– Нет, – сказал Буэнвентура. – Она не захотела.
Эполар опустил глаза.
– Ты совсем не спал, – заметил он.
– Я спал пять часов. Вполне достаточно.
– Что говорят по радио?
– Сволочи! Я сомневаюсь, что они дадут ответ в последний момент. Я нервничаю.
Вошла Кэш. На ней была грязная коротенькая дубленка. Она откинула с лица прядь волос.
– Я вижу, что все уже встали, выпью с вами кофе.
Она села и налила кофе в чашку. Потом прибавила звук в приемнике. Транзистор жалобно протявкал.
– Черт! Батарейки сели.
– А запасных нет?
– Нет.
– Дело дрянь.
– Я съезжу за батарейками в девять часов, – сказала Кэш, – когда в Кузи откроются магазины.
– Я поеду с тобой, – сказал Буэнвентура.
– Зачем?
– Мне обрыдло сидеть сложа руки. Давит на нервы.
– Тогда поезжай сам на "дофине", а я останусь.
– О'кей.
Буэнвентура встал.
– Эй! – окликнула его Кэш. – Подожди до девяти, когда откроются магазины.
– Хорошо.
Каталонец снова сел.
Глава 28
Оставив своих коллег у Марселя Треффэ, Гоемон вернулся к себе около двух часов ночи. В восемь утра его разбудил телефонный звонок. Он спрыгнул с кровати и, спотыкаясь, побежал к аппарату.
– Алло? – спросил он, взглянув на часы, и выругался про себя.
– Комиссар мы их обнаружили! – на другом конце провода в голосе подчиненного звучал энтузиазм молодости. Он рассказал, что в соответствии с планом проверки адресов из записной книжки Марселя Треффэ, был допрошен управляющий отелем, в котором остановилась Вероника Кэш. Управляющий сообщил, что последние две недели она в отеле не появлялась.
– Ну и что из того? – раздраженно спросил Гоемон.
Он чувствовал себя разбитым. Шесть часов сна не улучшили его самочувствия. И ему казалось оскорбительным, что самые важные события происходят, когда он спит. Настроение у него было омерзительное. Стоя возле кровати в лиловой пижаме, он с ненавистью окидывал взглядом свое недавнее приобретение – однокомнатную квартиру. Комната казалась сейчас ему жалкой, тесной, плохо обставленной и вонючей.
– Учитывая довольно сомнительный образ жизни – она была на содержании, – а также ее нескрываемые симпатии к публичным беспорядкам, наши парни решили по казать ему снимки.
– Кому?
– Но, комиссар, управляющему...
– А... ну и что?
– Он опознал Диаза.
Гоемон закусил усы, потянулся левой рукой за голландской сигарой, изогнулся, как гимнаст, закуривая ее и не выпуская трубки.
– И эта Моника...
– Вероника, комиссар. Вероника Кэш.
– Моника или Вероника, какая разница? Не перебивайте меня! – рявкнул Гоемон. – Это у нее было два адреса по списку?
– Вот именно, комиссар. Второй адрес относится к пригороду. Это в шестидесяти километрах от Парижа. И спрашивается...
– Мой дорогой Паскаль, – сказал Гоемон возбужденно, – ничего не предпринимайте без меня. Я лечу в министерство.
– В какое министерство? – спросил подчиненный, который отупел после бессонной ночи.
– На площадь Бово, осел! – взревел Гоемон. – Ждите моего приказа! – и повесил трубку.
Он снял пижаму и, пренебрегая ежеутренней гимнастикой, быстро оделся (белая синтетическая сорочка, черный костюм, синий галстук с красными прожилками) и побрился электробритвой. Перед выходом открыл окно, чтобы проветрить комнату. Спустившись вниз, зашел в бар и выпил чашку крепкого кофе. Дом Гоемона представлял собой современную конструкцию, белые стены которой были покрыты живописными, часто непристойными, оскорбительными и угрожающими надписями. Гоемон заплатил за кофе и вышел на улицу. Он сел в свой "рено-15", припаркованный напротив огромного красного щита, который гласил: "Дрожите, богатые! Ваш Париж окружен и будет сожжен". Гоемон направился в сторону площади Бово.
У главы кабинета под глазами были черные круги.
– Что с этой самоубийцей? – спросил он.
– Я как раз собирался вам доложить, – воскликнул Гоемон. – Жена Мейера находится в реанимации. Она еще не в состоянии давать показания, но выкарабкается. Так что мы спасли ей жизнь!
– У вас есть другие новости?
– Есть! – сказал Гоемон и ввел собеседника в курс того, что только что узнал.
– У вас нет никаких доказательств, только предположение, что они находятся за городом, у этой Моники Кэш, – сказал глава кабинета.
– Вероники, – машинально поправил Гоемон. – Я полагаюсь на свое предчувствие и даю приказ оцепить усадьбу.
– Хорошо. Используйте на этот раз жандармерию. Я позвоню в военное ведомство. Кроме того, мне нужно предупредить префекта департамента Сены и Марны. Он, видимо, захочет сам отправиться к месту. Мы оповестим его в конце осады, если таковая будет.
– Не думаю, – сказал Гоемон. – Я знаю французских гошистов. Они предпочтут сдаться.
– Не забывайте, что они убили двоих человек, в том числе одного полицейского.
– Они сдадутся, я уверен.
– Я же, напротив, убежден, что они окажут сопротивление, – сказал глава кабинета.
Гоемон искоса взглянул на него, достал свою маленькую сигару и закурил ее, раздумывая.
– Кстати, – спросил его собеседник, – вы считаете, что имеет смысл взять их живыми?
– Если бы это зависело только от меня, я бы всех пригвоздил к стене, вы же знаете.
– Я ничего не знаю, Гоемон!
– Ну так я вам это говорю. Но я думаю об их заложнике... о после Пойндекстере.
– Да, – сказал глава кабинета. – Было бы ужасно, если бы они убили его во время штурма! Вы знаете, что подчас общественное мнение непроизвольно симпатизирует левым экстремистам. Однако невозможно испытывать никакой симпатии к людям, хладнокровно убивающим беззащитного пленника.
– Да, вы правы. А что касается этих людей, они уже продемонстрировали свою жестокость, убив двух полицейских, – добавил Гоемон.
– Одного полицейского, Гоемон. Одного полицейского и одного служащего.
– Ах да. Какое пренебрежение к человеческой жизни! – вздохнул комиссар.
– Меня не удивит, если они убьют своего заложника, – сказал глава кабинета.
Гоемон посмотрел на него.
– А господина министра это тоже не удивит?
– Нет.
– А американцев?
– Гоемон, дисциплинированный полицейский не занимается политикой, особенно международной. Неужели я должен вам об этом напоминать?
– Нет, месье. Хорошо, месье, – сказал комиссар.
Глава 29
Треффэ был сцеплен наручниками с батареей. Он сидел на полу, опершись спиной о стену. Вошел Гоемон, держа во рту свою маленькую сигару.
– Малыш, я решил навестить тебя перед отъездом. Мы знаем, где находятся твои друзья и посол Пойндекстер.
Треффэ молчал.
– Ты хочешь курить?
– Хочу.
Гоемон вынул сигару изо рта и поднес ее ко рту Треффэ.
– Если ты не брезгуешь полицейским...
– Мне наплевать.
Гоемон пожал плечами и сунул сигару в рот узника. Треффэ с удовольствием затянулся. Гоемон выпрямился.
– Ты мне симпатичен, – заверил он. – Я буду с тобой откровенен. Скажу тебе, что я ни в чем не уверен, я не знаю точно, где твои дружки. Признаюсь тебе, что я не арестовывал ни Диаза, ни Эполара.
Левой рукой Треффэ вынул сигару изо рта. Он немного дрожал от холода. Батарея была отключена. На молодом человеке были надеты только голубая хлопчатобумажная сорочка и старые вельветовые брюки. Боль во всем теле причиняла ему страдания, дыхание было зловонным, но на лице не было синяков. Его били по другим местам. Он задумчиво посмотрел на Гоемона.
– Однако, – сказал комиссар, – мне кажется, что я знаю, где твои приятели. Если ты подтвердишь мои предположения, я смогу выиграть время. Твои дружки так или иначе скоро будут в наших руках, но ты сможешь засвидетельствовать свою добрую волю.
Треффэ молчал.
– Кроме Диаза и Эполара, – сказал Гоемон, – есть еще два типа, и я думаю, что все они скрываются в Кузи, у Вероники Кэш. Что ты об этом скажешь?
Треффэ ничего не ответил, только стал еще больше дрожать. Гоемон пожал плечами и вырвал у него сигару. Он смял ее в шарик и высыпал на голову пленника смесь табака, пепла и искр.
– Как угодно, – сказал он" – Я еду в Кузи. Если я ошибаюсь, мы вернемся к этому разговору позднее.
– Подождите, – сказал Треффэ. – Я устал от всего этого. Я скажу вам, где они.
Гоемон остановился в дверях.
– Они на Корсике! – крикнул Треффэ. – Они улетели на частном самолете. Они на Корсике, но я не знаю точно, где именно. Клянусь, это правда!
– Не утомляй себя, бедолага, – сказал Гоемон и вышел.
Глава 30
– Что угодно месье, – спросил сельский продавец скобяных товаров.
– Шесть батареек.
– Какого размера, месье? Эти или вон те?
– Эти.
– Вы сказали шесть?
– Да.
Продавец упаковал батарейки в полиэтиленовый мешочек. Буэнвентура заплатил и вышел. Ему не хотелось сразу возвращаться на ферму. Он бесился от безделья. Он прошел мимо "дофины", стоявшей у тротуара, и вошел в бар на углу центральной площади Кузи и департаментской дороги. Каталонец устроился за стойкой и заказал рюмку вина. За стойкой пили горячее вино угольщики в грязной одежде. За кассой что-то вязала женщина лет пятидесяти с огромной грудью. Буэнвентуру угнетала спокойная атмосфера бара, пропахшего алкоголем и сыростью. Он отвернулся от стойки и через стеклянную дверь стал смотреть на дорогу. Шоссе было мокрым от растаявшего снега. Кое-где на обочинах лежали сероватые комки. Буэнвентура думал о Треффэ. Как бы ему хотелось, чтобы друг сейчас был рядом с ним. Он вспомнил, как они играли в покер, как разговаривали. Покер – медленная игра, и можно спокойно болтать. По дороге проехал серый грузовик, полный жандармов. Буэнвентура сунул руку в карман, достал монету в один франк, положил ее на прилавок, допил вино и быстро вышел. На дороге появился второй грузовик. Каталонец проводил его взглядом и побежал к машине. Тротуар был влажным и скользким. Каталонец сел в машину и включил мотор.
Буэнвентура объехал маленькую площадь и свернул на департаментскую дорогу, по которой следовали грузовики с жандармами. Второй грузовик отделяли от него каких-нибудь восемьсот метров. "Дофину" трясло. Ее прогнившее заднее крыло жутко скрипело. Грузовик свернул налево, на проселочную дорогу, ведущую к ферме. Один из грузовиков остановился на правой обочине, другой у самого въезда на проселочную дорогу, перекрыв ее. Из обоих грузовиков выскакивали люди в касках, просторных черных плащ-палатках, вооруженные карабинами. Буэнвентура, замедлив скорость, проскочил мимо. Ферма находилась в полукилометре отсюда, но ее не было видно из-за леса. Жандармы будут там через пять минут, но они, наверняка, захотят окружить ферму. На это уйдет минут двадцать. Буэнвентура прибавил газ, пытаясь вспомнить рельеф местности и подъездные пути к ферме. Проехав около двух километров, он наткнулся на новое ответвление дороги налево. Он свернул и поехал по рыхлому снегу, разметывая лужи холодной грязи. Дворники работали плохо. На узкой дороге задний мост кидало из стороны в сторону.
Он рассчитал, что находится где-то между жандармами и фермой, и свернул налево. Он сразу увидел ферму и резко затормозил. Колеса заклинило, машина сделала резкий поворот и съехала с дороги на правую обочину. Передние колеса погрузились в снег, и машина остановилась. От удара о руль у Буэнвентуры перехватило дыхание. Он открыл дверцу и вылез наружу.
Каталонец был весь в поту. Из его горла вырвался глухой стон, и он крепко сжал челюсти. Снял свое дырявое кожаное пальто и бросил его на снег. Подойдя к машине сзади, Буэнвентура нагнулся, ухватился за бампер и изо всех сил потянул машину на себя. Лицо его стало красным, на висках вздулись вены. Неожиданно левая нога подвернулась, и он упал, стукнувшись головой. Он громко и отчаянно выругался по-испански.
Каталонец поднялся на ноги и подошел к машине спереди. Он оперся об откос, погрузил свои подошвы в холодную глину и, тяжело вскрикнув, приподнял перед "дофины". Колеса вышли из ямы и машина опять стала на дорогу. Буэнвентура, обессилев, упал на четвереньки в грязную яму. Его стошнило.
Он вылез из ямы, поднял пальто и сел за руль. На первой скорости он ехал по дороге, в которой тракторы оставили глубокие борозды. Он с силой нажимал на газ, чтобы проехать глубокие лужи. Со скоростью сорок километров в час машина приближалась к ферме.
Из-за неровности дороги и растущих вокруг деревьев Буэнвентура не мог видеть ферму. Он судорожно вцепился в руль. Его бледное лицо было искажено от тревоги и желания убивать. Пот испарился с его лица, но вся одежда была мокрой. Он скрежетал зубами. Машина выехала на открытое место.
Ферма была расположена на небольшом плато. С западной стороны от нее проходила проселочная дорога, с восточной раскинулись черный сад, заснеженное поле, по которому ехал Буэнвентура.
Когда каталонец достиг края плато, он заметил справа, на расстоянии одного километра от себя, вооруженные фигуры, продирающиеся через кустарник. Буэнвентура остановил машину, вышел и отодвинул перегородку, ведущую на луг. Вернувшись в машину, он на полной скорости устремился к полю. "Дофина" словно оторвалась на секунду от вязкой глины, летя к ферме, не подававшей никаких признаков жизни, кроме сизого дымка, уносившегося к серому небу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14