– А вы не страдали от одиночества? – удивился Ренар.
Женщина покачала головой:
– Ничуть. Другой жизни я не знала. Для меня это было нормально. С детских лет я привыкла думать, что всегда должна рассчитывать только на себя. Одиночество сделало меня независимой. Это очень пригодилось мне в дальнейшем, поскольку моя мать занималась контрабандой. Это было обычным делом среди капитанов, но она, по-видимому, ввязалась в какое-то крупное дело. Комм-полиция выследила ее и захватила корабль. Я тогда находилась в порту – делала разные покупки. Узнав о случившемся, я ничего не могла поделать. Я понимала, что, стоит мне высунуть нос, меня тоже схватят, произведут психическую чистку и передадут коммам. Поэтому я осталась на Каливе.
– А вы когда-нибудь чувствовали вину за то, что не пытались выручить свою мать? – спросил Ренар, сознавая бестактность своего вопроса, но понимая, что Мавре Чанг надо выговориться.
– Нет, – честно ответила женщина. – Мысленно я, тринадцатилетняя девочка ростом чуть больше метра, строила бесконечные планы о том, как я ворвусь туда, нападу на них, героически спасу мою маму и умчусь на ее корабле в неведомый мир. Но у меня не было ни единого шанса. Они увезли ее, а корабль конфисковали. Я осталась одна.
– Судя по вашему тону, коммов вы терпеть не можете, – заметил он. – Для этого существует какая-то особая причина?
– Они убили мою семью! – почти выкрикнула она. – Мне было всего пять лет, но я их прекрасно помню. Синдикат торговцев губкой силой и путем фальсификации голосования превратил мир Харвича в комм-мир, а мои родные – моя настоящая семья – до конца пытались бороться с ними. Всю эту историю я узнала от Маки Чанг, моей приемной матери, когда стала постарше. Когда произошел переворот и начался комм-процесс, выяснилось, что наша семья не может покинуть планету. Каким-то образом – не знаю, каким, – для моего спасения удалось нанять астронавта, пилотировавшего грузовой корабль с оборудованием для комм-процесса. Забавно: через столько лет я все еще помню его. Странный маленький человек в яркой одежде с сильным металлическим голосом, всегда имевшим несколько оттенков. Некоторые оттенки, как я впоследствии поняла, выражали отъявленный цинизм, но за всем этим чувствовались благородство и доброта, которые он тщетно старался скрыть. Смешно, но я даже помню его имя. Он так же реален для меня, как моя мачеха. И вот о чем я думаю, оглядываясь назад: удивительно, что такой избалованный пятилетний ребенок, как я, без криков и соплей отправился куда-то с совершенно незнакомым человеком, В нем было нечто такое, что сразу вызывало любовь и доверие. Такого, как он, я больше никогда не встречала.
Ренар не считал себя психологом, но он понял, какое глубокое впечатление произвел этот человек на Мавру Чанг.
– Вы пытались разыскать его? – спросил он. Женщина пожала плечами:
– В течение нескольких следующих лет я была слишком занята тем, чтобы остаться в живых. К тому времени я узнала, что он, по-видимому, уже умер или с ним что-то случилось. Должна признаться, что, когда я его описывала, многим людям казалось, что они узнали его, но их рассказы оборачивались пустой болтовней. Кое-кто утверждал, что я пересказываю легенду, повествующую о мифическом капитане-астронавте, который никогда не существовал, о герое одного из эпических сказаний, бытующих среди представителей всех профессий. Однажды я встретила капитана, настоящего ветерана, и он сказал мне, что этот человек действительно существовал. По его мнению, он был бессмертным, а родился в незапамятные времена, на заре истории.
– Как звали этого легендарного капитана? – спросил Ренар.
– Натан Бразил. Правда, странное имя? Кто-то сказал мне, что так называлась доисторическая страна, одна из первых космических держав.
– Вечный Жид, – произнес Ренар как бы про себя.
– Что?
– Существует легенда, связанная с одной из древних религий, называемой христианством, – начал объяснять охранник. – Христианство – это ответвление еще более непонятной и древней религии, известной как иудаизм. Христиане рассеяны по всему космосу. В основном их связывает тра… – Он запнулся, глядя на нее в смущении и тревоге. – Тра…
– Традиция? – предположила Мавра.
– Именно так. Почему я не смог произнести это слово?
Он тут же забыл об этом, но женщина испытала жуткое чувство. Началось!
– Итак, христиане считали, что в незапамятные времена жил некий еврей, который объявил себя сыном Божьим, – продолжал Ренар. – За это власть предержащие убили его, так как боялись, что он возглавит революцию или что-нибудь в этом роде. Но христиане верили, что он воскрес. Сохранилось предание, согласно которому какой-то еврей проклял его во время казни; и за этот грех нечестивец осужден скитаться по свету до тех пор, пока богочеловек не вернется к людям. Ваш Натан Бразил – прямо как персонаж легенды, переброшенный в новейшее время.
Она кивнула.
– Я никогда не верила всем этим байкам о бессмертных, летающих на грузовых кораблях, но куча астронавтов, не верящих ни во что, верят в его существование.
Ренар улыбнулся:
– Вот вы и нашли объяснение загадки, мучившей вас всю жизнь. Если это широко распространенная легенда, любой знающий ее капитан грузовика мог подражать ему, мог даже убедить других астронавтов в том, что он и есть та самая легендарная личность. И он пользовался бы у них таким уважением, какое никто никогда бы не оказал обычному капитану. Его считали бы сверх… сверх… о черт! – закончил он раздраженно, не в состоянии произнести нужное слово.
Мавра поняла, что он хотел сказать.
– Не знаю. Может, вы и правы. Но в этом человеке было нечто особенное, нечто такое, что я не в силах объяснить.
– Маленькие дети, – заметил Ренар, – всегда чересчур впечатлительны. И зачастую их впечатления весьма странные.
Мавре хотелось прервать этот разговор – отчасти потому, что он слишком ее волновал, отчасти потому, что трудности Ренара, связанные с произношением длинных слов, которые он употреблял, постепенно возрастали. Он начал заранее обдумывать фразы и употреблять слова, которыми прежде не пользовался. В сущности, трудности эти не были столь очевидны, но говорить он стал медленнее, осторожнее, с запинкой.
«Завтра, – подумала она мрачно, – эти слова вообще станут для него недоступны. Но раз уж ему хочется продолжать беседу, лучшее, что я могу сделать, это как можно больше говорить самой».
Ренар явно обрадовался возможности вернуться к прежней теме и забыть о таинственном Натане Бразиле.
– Вы сказали, что в тринадцать лет остались одна, – напомнил он. – Пришлось нелегко? Мавра вздохнула:
– Я очутилась в совершенно незнакомом мире с несколькими монетами в кармане. Выглядела как восьмилетний ребенок и даже не знала языка улицы. Но по крайней мере коммам я не досталась. Мой новый мир назывался Калива. Он был экзотический и примитивный. Базары под открытым небом, крикливые разносчики и торговцы – шумное, грязное, кишащее людьми место. Я понимала, что любому человеку, который рискнет здесь остаться, понадобятся деньги и защита. У меня не было ни того, ни другого. Я начала осматриваться и сразу обратила внимание на кучу нищих – и настоящих бедняков, и мошенников, и калек, которые не могли позволить себе обратиться за медицинской помощью. Их оказалось столько, что полиция боялась их гонять, а люди не отказывали им в подаянии. Обходя базары и улицы, я наблюдала за теми, кто добывает деньги, за теми, кому ничего не дают, и соображала относительно того, что следует делать мне самой. Последнюю пару монет я потратила на то, чтобы купить у какой-то маленькой девочки ее грязные лохмотья. В сущности, это была рваная простыня, в которую следовало заворачиваться, как в сари. Немного грязи – и я стала выглядеть как заправский уличный мальчишка. Тогда я пошла работать.
Ренар подумал, что и сегодня она производит впечатление отчаянного уличного мальчишки, но не решился сказать это вслух.
– Первую пару недель я действовала чертовски энергично, – продолжала свой рассказ Мавра. – Нахваталась блох и кое-чего похуже, ночевала в подъездах, на улицах и так далее. Но побиралась только в хороших районах. Конечно, каждый нищий имеет собственную территорию и прогоняет конкурентов, но я научилась заводить полезных друзей, делилась с ними выручкой. Наверное, мне помогало то, что я казалась всем маленьким, несчастным, беззащитным ребенком – другими словами, являлась образцовой моделью для тех, кто обожает картинки, взывающие к милосердию, – что-то вроде страдающего, иссушенного недоеданием ангелочка. Доходило до того, что всем хотелось меня удочерить. Я жила совсем неплохо. Даже в самые неудачные дни у меня было что поесть, в крайнем случае лоточники подсовывали мне какие-нибудь куски.
– И никто не пытался вас изнасиловать? – с удивлением спросил Ренар. – Вам не угрожали никакие банды?
– По правде говоря, нет. Меня всегда кто-нибудь сопровождал, или мне удавалось убежать. Если уж нищие тебя признали, они будут с тобой заодно. Один из них пристроил меня в старой лачуге, стоявшей возле городской свалки. Туда даже войти было довольно противно, но через какое-то время я перестала замечать и вонь, и мух, в общем, все. В городе имелось несколько лечебниц, существующих на средства филантропов; мы этим пользовались и часто туда ложились, но ненадолго. Многие пытались меня оттуда забрать, но я всех обманывала. Я не хотела иметь ничего незаработанного. Я не желала быть никому обязанной.
– И как долго это продолжалось? – спросил Ренар.
– Около трех лет, – ответила Мавра. – Это была неплохая жизнь. К ней привыкаешь. Я росла, развивалась, насколько это оказалось вообще возможным, и мечтала. Каждый день, выполнив свою норму или почувствовав тоску и усталость – нищенство иногда становится тяжкой работой, – я шла в космопорт, глазела на корабли, приглядывалась в пивнушках к космонавтам. Я знала, куда мне хочется вернуться. В конце концов я поняла, что нищенство всегда даст мне кусок хлеба, но никогда не позволит вырваться с Каливы. Некоторые космонавты были ужасными транжирами – корабль служил им домом, и они тратили деньги направо и налево.
Ренар был шокирован.
– Вы хотите сказать…
Мавра пожала плечами.
– В официантки я не годилась – не могла дотянуться до стойки бара. Меня никогда не учили танцевать или хотя бы разбираться в приличиях. Фактически я была очень необразованна и разговаривала как портовая крыса. Когда в свое время Маки учила меня читать, писать и считать, я не очень-то преуспела. У меня была только одна вещь, которая могла хоть кого-нибудь заинтересовать, и я стала продавать ее, попутно учась продавать ее подороже. Мужчины, женщины, один, два, десять раз за ночь, если у меня хватало сил. Через какое-то время мне это чертовски наскучило, но, Боже! Как потекли ко мне деньги!
Охранник с удивлением посмотрел на крошечную женщину, и ему стало немного не по себе. Он не сомневался, что Мавра Чанг никогда и никому не рассказывала о годах, проведенных в трущобах Каливы. Тот факт, что она с подробностями выложила ему всю свою биографию, свидетельствовал о том, что в глубине души эта отчаянная авантюристка была напугана точно так же, как и он.
– Вы сегодня здорово рассказываете, – похвалил Ренар. – Но как вам удалось стать пилотом? Заработали столько денег, что это стало возможным?
Она сухо засмеялась:
– Нет, не таким путем. Я встретила мужчину, очень доброго и благородного. Он был капитаном грузового корабля и стал регулярно меня навещать. Мне он понравился: я обнаружила у него некоторые качества, которыми обладал мой давнишний спаситель. Шумный, дерзкий, циничный, он страстно ненавидел коммов и был наделен огромным запасом мужества. Думаю, я понимала, что влюблена в него: я с нетерпением ждала встреч, мне нравилось показываться с ним на людях. Нас связывал не только секс. Сомневаюсь, что я могла бы заниматься с кем-нибудь сексом, испытывая при этом хоть какие-то чувства. Здесь было что-то другое, что-то более глубокое. Когда выяснилось, что ради меня он часто изменяет свой маршрут, наши отношения стали еще теснее. Мы прекрасно дополняли друг друга. И у него был собственный корабль «Ассатиг» – добротный, надежный, современный.
– Это весьма необычно, – заметил Ренар. – Я хочу сказать, что такими вещами владеют корпорации, а не отдельные люди. Мне еще не приходилось слышать о капитане, имеющем собственный корабль.
– Да, это необычно, – подтвердила Мавра. – Я не сразу узнала, как он его получил. Но в конце концов он попросил меня перебраться к нему на корабль, объяснив это тем, что больше не может отклоняться от своих основных маршрутов. Естественно, я согласилась. И тогда он рассказал мне, откуда у него столько денег. Он оказался вором.
Ренар расхохотался. Кульминационный пункт истории Мавры оказался неожиданно смешным.
– Что же воровал этот благородный молодой человек и у кого?
– Что угодно и у кого угодно, – холодно ответила женщина. – Корабль служил и прикрытием, и средством передвижения. Драгоценности, предметы искусства, серебро, золото. Он крал все, что имело большую ценность. Его жертвами становились богачи, главы корпораций, партийные лидеры комм-миров. Иногда он действовал нахрапом, иногда использовал электронику и прекрасное знание бюрократического делопроизводства. Объединившись, мы превратились в банду. Он добыл всевозможные обучающие устройства, в том числе приборы, действующие путем внушения, и натаскивал меня до тех пор, пока я не стала казаться образованной и вести себя соответствующим образом. – Она захихикала. – Как-то раз мы вломились в главное хранилище казначейства Союза Всех Лун, поменяли несколько монет и в течение следующих трех дней перевели весь планетарный доход на поддельные счета в банки Конфедерации. И даже после того, как мы завершили эту работу, забрали товар и смылись, никто ничего не понял. Я думаю, что они вообще никогда не поймут, что произошло.
– Ваш мужчина – что с ним случилось?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48