Странный сон: такие или очень важны, или не имеют вообще никакого смысла.
– Привет, док! – раздайся позади незнакомый голос.
Я обернулся. Ко мне подходил с протянутой рукой бледный высокий мужчина в мешковатом красном свитере. Лицо казалось смутно знакомым. То ли сослуживец отца, то ли приятель по гольф-клубу. Черт побери, как неудобно… надо вспомнить. Мы обменялись рукопожатием, и я рассмотрел его пристальней. Коротко остриженные светлые волосы, похож на немецкого актера, который всегда играет капитанов подводных лодок. Стройный, подтянутый, но одет слишком легкомысленно для продавца: свободные брюки защитного цвета, летние парусиновые туфли – типичный курортник. К рубашке на груди приколота табличка: «Макс Стиллнер» – где я это слышал? Он что-то спросил, я прислушался.
– Выбрали что-нибудь? – повторил он.
– Да нет, просто так смотрю.
Незнакомец рассмеялся, как будто я удачно пошутил. Его рука почему-то продолжала сжимать мою. Потом он вдруг резко притянул меня к себе, обхватил другой рукой за плечи и повел с собой. Мы подошли к блестящему черному катафалку, стоявшему в углу зала. Музыка в зале начала давать сбои, словно в проигрывателе заедал механизм.
– Красавец, правда? Как будто специально для вас. Обратите внимание – здесь отделка из натурального дерева. Зеркальные фары. А какая полировка, поглядите! – Он пнул боковую панель ногой, оставив пыльный след с рисунком подошвы.
На вид машина солидная. Интересно, зачем ему понадобилось ее пинать?
– Извините, – сказал я. – Мне сейчас ничего не нужно. И вообще я предпочитаю что-нибудь не столь… э-э… серьезное. – Слова почему-то снова вышли совсем не те, что я хотел.
– В самом деле? – Так и не отпустив мою руку, он внимательно оглядел катафалк снизу доверху, будто искал скрытые дефекты, и разочарованно прищелкнул языком. – А мне-то казалось, вам понравится. Вы уверены? Может быть, ляжете, и прокатимся на пробу?
– Нет, спасибо, – решительно сказал я. – Послушайте, может, вы все-таки меня отпустите?
Странный продавец снял руку с моего плеча и, по-прежнему удерживая другой мою, поправил мне воротник рубашки. Потом отступил на шаг и многозначительно улыбнулся, как будто только что сделал исключительно тонкий шахматный ход.
– Мы везде искали вас, доктор Доннелли, – вкрадчиво произнес он. – Вы, похоже, сменили адрес. Где теперь живете? Надо обновить список рассылки.
Я промолчал. Он больно сдавил мне руку и сверкнул ослепительной улыбкой, под стать ведущему из рекламного шоу. Казалось, его красный свитер стал при этом еще ярче.
– Мы, знаете ли, гордимся вами. Я так и сказал своим ребятам из салона: «Доктор – отличный парень. Отличный!» – Его глаза лукаво блеснули. – Собственно говоря, я всегда относился к вам как к сыну.
Только тут до меня стало доходить. Все точно так, как говорил Сол: одновременно реально и нереально. Я спал и в то же время не спал – проснулся во сне. Ясно теперь, что это за «продавец».
– Отпусти руку! – потребовал я. Он удивленно поднял брови. – Отпусти, слышишь? – Улыбка его стала шире, он впился в меня неподвижным взглядом. Зрачки лихорадочно пульсировали. – Ну что ж, я предупреждал…
Размахнувшись, я врезал ему кулаком снизу в челюсть. Стиллнер пошатнулся, запрокинув голову, и попытался отскочить, по на этот раз уже я не отпускал его. Дернул к себе, добавил коленом в пах, а потом добил ребром ладони по затылку. Потом отпустил его руку, схватил за уши и поставил на колени.
– Богородице, Дево, радуйся… – Удар коленом в лицо заставил его опрокинуться на спину. – Господь с Тобою… – Из ноздрей лежащего потекли ручейки темной крови. – Благословенна Ты в женах… – Я встал над ним, расставив ноги. Его глаза в ужасе расширились. – И благословен плод чрева Твоего. – Пинок в живот. – Славься, Мария, матерь Божья, – продолжал я. Пинок в лицо. – Молись за нас, грешных…
Получалось очень даже неплохо, я и не ожидал от себя такой прыти, хотя проигрывал все в уме не один раз. Мой противник с всхлипываниями и стонами извивался на полу. Это было чудесно.
– … аминь. – Взяв пленника за ноги, я подтащил его к «корвету» и забросил внутрь. Он лежал головой вниз, задрав ноги на сиденье. – Вот теперь прокатимся.
31
– Наведение! – донесся издалека голос Сола.
Я ощутил покалывание во всем теле – как в затекшей руке или ноге.
Теплая кожа Великой Матери была настолько скользкой, что держаться приходилось зауши, прижатые к остроконечной, как торпеда, безглазой голове. Холок прижался ко мне сзади, обхватив за поясницу. Мы неслись вперед и вниз сквозь бурлящую черную воду словно на бешеном «харлее».
Я даже не вздрогнул, когда дракониха вдруг заговорила со мной низким резонирующим басом, – это же был сон, ничего удивительного. К тому же слышать ее речь было необыкновенно приятно. Звуки плавно текли из глубин гигантского тела, напоминая протяжную декламацию или церковный хорал, и отдавались во всем моем теле. Я не все понимал, но слушать был готов до бесконечности.
Стонут без снов дети мои, жизнь их лишь может быть
Ты не готов быть как они, снами чужими плыть
Плена кошмары, дремы печаль, грез зеленый туман
Небыли старой мутная даль, мертвенный океан.
Плачет в тоске тот, кто не спит, тот, кто не видит снов
Пусто в руке, сердце болит, страшен сновидца зов
Сам выбирай, кем тебе быть: чад моих пожалеть
Дать им их рай иль проглотить того, кем мог умереть…
Вспыхнул слепящий свет и тут же погас. Я стремительно всплывал по сумрачному туннелю, который сужался кверху, превратившись в конце концов в слуховое отверстие на белесой лысой голове. С длинного лица, застывшего в улыбке, смотрели мертвые расширенные глаза. Холок, которого я только что убил, скорчился в позе эмбриона на полу, окутанный облаком густого зеленоватого тумана. Облако мерцало и переливалось, постепенно рассеиваясь. Из безгубого щелеобразного рта на пол стекала длинная струйка серебристой слюны.
Холок был точь-в-точь таким, как рассказывала Лора. Его белая кожа, казалось, светилась, отражая зеленоватый свет. Она напомнила мне открытки с изображениями святых, которые раздают на похоронах. Такое же изможденное страдающее лицо, словно у тяжелобольного человека. Совершенно голый, безволосый, со спиралеобразными углублениями на месте ушей. Одну деталь, однако, Лора не упомянула. Его ягодицы были расположены необычно высоко, заставляя вспомнить тощие мускулистые тела балетных танцовщиков в обтягивающих трико. В комнате снов раздавалось громкое жужжание с допплеровскими модуляциями, исходившее, казалось, от гигантского комара. Мне показалось, что его я уже слышал когда-то.
Я чувствовал себя великолепно. Одним меньше. Теперь номер два.
По моим представлениям, здесь должно было быть мокро, скользко п пахнуть морской солью и водорослями, как на берегу океана, однако никаких запахов и ощущений в этом сне я не заметил. Зато хорошо понял, насколько они важны в обычной жизни. Неприятное чувство: видишь без глаз, слышишь без ушей, а все остальное – как отрезали. С другой стороны, если воспринимать себя просто как некую подводную видеокамеру, то ничего странного в этом нет… Вскоре в собственных глазах я уже был аквалангистом, обследующим затонувший корабль, а чуть позже, чуть осмелев, – акулой, рыскающей в поисках добычи.
Один долгий сон – так говорила Лора о мире холоков и была права. Мир зеленого цвета, но не светлого, как яблоко, и не темного, как шпинат, а скорее цвета солнечных лучей, просвечивающих сквозь листву в погожий летний день. Все предметы были окружены теплым зеленоватым мерцанием: ряды куполов, туннели, гибкие переходные мостики, вращающиеся вихри мелких пузырьков. Все находилось в непрестанном движении, похожем на танец, словно морские водоросли в полосе прибоя. Покачивались даже дома. И везде тишина, ощущение абсолютного покоя, вечного и всепроникающего. Я проходил сквозь новые и новые стены, не расставаясь с ощущением, что здесь никогда ничего не меняется и не изменится. Лора называла свой мир странным, Солу в нем было жутковато, но я совершенно не был готов к тому, что он окажется так красив.
Надо мной пронеслась тень. Я увидел огромную белую змею. Извиваясь кольцами, она проплывала над прозрачными куполами, оставляя за собой пенящийся след. Вот она какая, Великая Мать. Два холока подплыли навстречу, обняли ее с двух сторон, словно приветствуй… а потом произошло нечто столь странное, что я не мог поверить собственным глазам. Змея резко застопорила движение, взметнув вихрь пузырьков, затем изогнулась кольцом, схватившись зубами за свой хвост. Холоки оказались внутри, похожие на двух ребятишек в воде, ухватившихся за резиновую автокамеру. Тело змеи начало расширяться, будто надуваемое воздухом, и одновременно вращаться – все быстрее и быстрее, превратившись в конце концов в размытый светящийся диск. Свет становился все ослепительней, и наконец диск взмыл вверх с невероятной скоростью, оставив после себя крутящийся белый вихрь, похожий на торнадо. Свечение медленно угасло снизу вверх, и все вокруг снова замерло, словно ничего и не было. «Они как труба», – говорила Лора. Вот она какая, стало быть, летающая тарелка – не машина, а дракон!
В дальнем конце зеленого коридора показался еще один холок. Двигался он медленно, как человек, погруженный в размышления, который никуда не спешит, но вместе с тем его грациозные движения напоминали величавую поступь тигра, уверенного, что никто в джунглях не осмелится на него напасть. Я двинулся следом. В стенах на уровне плеча были узкие щели, из которых торчало множество брусочков, похожих на шоколадные батончики. Время от времени холок доставал по одному и на ходу проглатывал.
Коридор вывел нас в просторный зал, полный машин. Не стану описывать их подробно, поскольку все равно не сумею передать эту красоту. Представьте себе орган в готическом соборе, только расходящийся веером, как павлиний хвост, и сделанный из стекла. В стеклянных трубах, соединенных зеленовато-желтыми полосами из неизвестного мне материала, бурлили какие-то жидкости разных оттенков и густоты. По иронии судьбы, машины существ, не знавших и не понимавших музыки, удивительно напоминали музыкальные инструменты. Назначение и принцип действия этих машин так и остались для меня загадкой. Холок до них даже не дотронулся, только стоял рядом, сложив руки на груди, и пристально смотрел.
Переключив свое внимание на следующего прохожего, я попробовал проникнуть в его сознание. Впечатление было такое, будто слушаешь переговоры по радио на полицейской волне. Мысли холоков оказались чрезвычайно простыми, почти детскими, однако живой энергии и эмоций, характерных для ребенка, им как раз и не хватало. Выраженные четко и лаконично, они то и дело повторялись, словно все, что говорилось, было отрепетировано уже тысячу раз и не требовало никаких пояснений. Странно, необычно, но невыносимо скучно. «Я пойду». «Он спит». «Пойдем туда-то». «Оно работает». «Мы работаем». «Он будет спать». «Больше ничего». «Ты спишь?» «Долгий сон». Там были и мысли, мне непонятные, но такие же короткие, обрезанные, своего рода телепатическая стенография. Возможно, впрочем, что язык холоков, как и всякий другой, содержал и некий более широкий культурный подтекст, зашифрованный, к примеру, посредством времени или частоты сообщений, но, так или иначе, участники той молчаливой беседы показались мне самыми скучными существами на свете. Как пчелы в улье или муравьи в муравейнике. Мне стало грустно, в душе нарастала жалость к унылой расе, не знающей ни чувств, ни вкуса к жизни, ни надежд.
Если не считать этой пресной переклички, кругом продолжала царить абсолютная тишина, настолько гнетущая, что мне стало не по себе. Такое я испытывал лишь один раз в жизни, в красной пустыне Нью-Мексико, когда ехал без Сола и остановил свой пикап, чтобы облегчиться. Погода стояла безветренная, во все стороны простиралась мертвая голая равнина, и тишина, что называется, давила на уши. Я чувствовал, что задыхаюсь, что любое сказанное мною слово тут же заглохнет, погребенное под землей. Помню, что подумал в тот момент: «Я здесь чужой».
Здесь, у холоков, я тоже был чужой.
Пока я молчал и только слушал, холок, в чьем разуме я находился, ничего не замечал. Но в первый же момент, когда я позволил себе сформулировать какую-то мысль, он резко дернулся, будто укушенный пчелой. Растерявшись, я повис над его головой, разглядывая лицо, искаженное внезапной тревогой. Холок поднял руку со скрюченными пальцами, словно защищаясь, и торжественно произнес: «Оставь меня, Сол Лоуи!» Потом произошло странное. Эта фраза словно разбилась на куски у меня в голове и разлетелась во все стороны, отражаясь от стен и вновь собираясь в одно целое, повторяемая сотнями новых голосов, как рябь от брошенного в воду камня. Мне вдруг привиделся темный трюм невольничьего корабля, заполненный тесными рядами лежащих черных тел, и я услышал многоголосый хор, повторяющий с первобытным страхом одно и то же слово, одно и то же имя, означающее для несчастных запуганных рабов жизнь и смерть; Капитан – страшный бог, заглянувший в трюм, выискивая себе жертву.
Только тогда я начал понимать по-настоящему, что означало появление Сола для жалких обитателей этого мира.
Я продолжал бродить по зеленым коридорам, проникая сквозь стены и полы, попадая в комнаты или погружаясь в зеленое желе, пока не заметил в центре поселения купол, который был больше других и светился ярче, по-видимому, подсвеченный изнутри. Похож на яйцо, подумал я. Комната под куполом оказалась почти пустой, за исключением прямоугольной кровати в самом центре. На кровати, завернутый в одеяло, кто-то лежал.
Я приблизился.
Подушка, на ней лысая голова… Женщина сонно заворочалась, перевернулась на другой бок, устраивая поудобнее раздувшийся живот. Одеяло сползло, выставив наружу соски идеально квадратной формы, поднимавшиеся и опадавшие в такт дыханию спящей.
Я долго смотрел на нее. Она была, как всегда, прекрасна, даже с бритой головой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37