Вечно у программистов с нулем путаница.— Погоди, погоди, погоди… — задумывается Ник. — Чего ты меня путаешь? Как это не в нулевой? Если считать, что…— Короче, — говорю, — чего мне-то делать?— Погоди делать. Тут понять надо, — говорит Ник. — Делать что-нибудь начнем, когда Ариша проснется. Она спец по этим делам, а я так, изучал немного. Пока надо суть понять. Давай я продолжу вопросы?— Валяй.— Вспомни тот момент, когда ты впервые почувствовал грань между собой и другими людьми?— Да я всегда это чувствовал.— О! — говорит Ник. — Это очень важно! И в чем твое главное отличие?— Да в том, что я — это я сам. А окружающие — это уже кто-то другой. Чего тут думать?— Тьфу, — говорит Ник. — Ты меня совсем не понимаешь. Что, кстати, тоже очень характерно. Ладно, переходим к следующему вопросу. Тебе снятся сны?— Ну да, бывает…— Тебе вот никогда не снилось такое, будто ты хочешь бежать, а ноги не двигаются? Или бьешь кого-нибудь кулаком, а кулак медленный-медленный и никакого вреда не приносит?— Ой, — говорю, — было такое…— Очень плохо, — говорит Ник. — Очень и очень плохо. Это как раз признак.— Мне еще снилось, что я в лифте еду и лифт меня не слушается, не на те этажи едет. Я кнопки нажимаю, а он не слушается. И вообще чувствую, что он начинает ехать вбок, сквозь этажи. Или крышу пробивает и летит. Или в подвал проваливается.— Не, это не к делу, — говорит Ник. — Такого про лифты я не читал. Это я по египетской книге цитирую, а там лифтов не было, как ты понимаешь. А ватные ноги — это серьезный признак. Почти колосс вавилонский. Теперь следующий вопрос, это уже простой тест на яркие проявления потусторонней силы. Готов?— Ну, давай…— Тебе никогда не хотелось попить крови?— Крови?— Крови, крови. Теплой, человеческой.— Вот чего никогда не хотелось — так это крови. Мяса — да, хотелось. Однажды особенно, когда я сознание потерял от голода на съемках, ну, я тебе рассказывал.— Человеческого, да? Человеческого мяса хотелось?— Нет, конечно. Говяжьего. Свиного. В общем, любого.— Любого — значит, и человеческого?— Да нет, блин! Любого — значит, из любых съедобных мяс.— Сырого?— Ну, как вариант. А вот крови — фу. Не хотелось.— Стоп! Давай разберемся! Здесь надо рассуждать логически. Ты готов?— Ну готов, логически.— Тогда рассуждаем. Тебе хотелось мяса, да? Но мяса без крови?— Ну-у-у… Да. Крови не хотелось. Жрать хотелось.— Значит, хотелось мяса без крови?— Выходит, так.— Значит — хотелось обескровленного мяса?— Ну, выходит — да.— Значит, тебе хотелось мясо обескровить? Чувствуешь? Обескровить мясо тебе хотелось!— Не, — говорю. — Что-то ты меня путаешь. Как-то все не так.— Все так, — говорит Ник. — Это логика, ничего не попишешь.Я задумался. Действительно, помню, что хотелось мне мяса — теплого и вкусного, можно даже нежареного. Но вот крови не хотелось, было неприятно, что она капает на рубашку, пока я кусаю. Выходит, действительно мне хотелось обескровить мясо.— Ну, выходит, что так, — говорю. — Хотелось мне обескровленного мяса. А самой крови — фу, даже подумать противно. Как представлю себе стакан крови, густой такой, красной, как томатный сок… фу. Мерзость! Даже думать не могу, тошнит.— О! — говорит Ник. — Это вытеснение скрытых желаний. По Фрейду. На самом деле тебе хочется пить кровь, и желательно человеческую. Но это сатанинское желание входит в конфликт с твоим социальным сознанием, которое запрещает тебе и думать об этом. Поэтому желание скрывается глубоко в психике, а снаружи как бы инвертируется. Поэтому тебе так противна якобы кровь. Любой нормальный человек легко себе представляет стакан крови — ну, стакан и стакан, ну, кровь и кровь, как томатный сок. Что в этом такого? У нас организм наполнен кровью, это естественно. Но только тот человек, у которого внутри сидит жажда крови, глубоко скрытая жажда крови, вот тот как раз будет ее невольно подавлять и изображать, как его тошнит от вида крови. Понимаешь?— Не, не понимаю.— Объясняю еще раз. — Ник тремя короткими рывками вытаскивает из салфетницы одну салфетку и протягивает ее мне. — Видишь?— Ну, вижу. — Я беру салфетку в руки, они белая, рифленая, обычная салфетка.— Что ты испытываешь к этой салфетке?— Чего я к ней должен испытывать?— То есть ничего?— Ничего. Салфетка.— О! — говорит Ник. — А теперь представь, что тебе эту салфетку хочется укусить.— Не хочется мне укусить салфетку! Что я, даун, что ли, салфетки кусать?— А ты представь, представь. Скажи себе — я хочу укусить эту салфетку. Я очень хочу укусить эту салфетку. Я хочу ее съесть; Я хочу ее разжевать…— Я очень хочу укусить эту салфетку… Я хочу ее съесть… Я очень… Тьфу! Да не хочу я эту салфетку! Что за бред вообще! Не хочу я ее ни есть, ни жевать!— Почему? — удивляется Ник.— А почему я должен есть бумажную салфетку? С какой радости?— Ну, ты же хочешь ее съесть? Хочешь? Так съешь ее, вот она!— Не хочу я ее есть!!!— Успокойся, ты не должен ее съесть. Ты просто представь, что ты ее ешь, попробуй! Представь, что ешь. Мысленно.— Ну, представил.— Представил? Ешь? Ну и как?— Ну, как! Бумага как бумага! Противная мерзкая бумага! Тьфу!— Вот! — говорит Ник. — Так что ты испытываешь к салфетке?— Да ничего я не испытываю к твоей поганой салфетке, замучил уже меня! Сам ее кушай! — И кидаю салфетку ему по столу.— Вот и отлично, — ухмыляется Ник. — Ты понял?— Что я понял?— Ты понял, в чем все дело? Ты ведь сначала ничего не испытывал к салфетке, верно? Потом ты стал представлять, что тебе ее хочется съесть, да? И ты мысленно начал ее есть. Но ты воспитан в цивилизованном обществе, в самой читающей в мире стране, очень развитой стране с богатой культурой. В России. Здесь нормальные люди не едят салфеток, верно? Поэтому у тебя возник психологический конфликт — между желанием съесть салфетку, пусть даже вымышленным, асоциальным отвращением. И вместо того, чтобы есть салфетку, ты начал испытывать к ней неприязнь. Неприязнь, верно?— Ну, неприязнь.— О! Вот так вот и с кровью! Нормальный человек относится к крови без эмоций. А если ты вампир и у тебя внутриподавленное желание пить кровь, то снаружи ты демонстрируешь противоположную реакцию. Кричишь, как тебе противно пить кровь и вообще мерзость и блевать. Правильно? Логично?— Не знаю, — говорю. — Вроде логично. Наверно, ты прав, что-то я действительно как-то уж очень кровь ненавижу.— О! — говорит Ник. — А вот клыками в шею впиться?— Не приходилось. Извини уж.— Никогда-никогда?— Сюрпрайз! Никогда. Никому в шею не впивался и не собираюсь.— Не зарекайся. И значит, не хотелось даже?— Представь себе. Не возникало таких мыслей.— И сама шея как таковая тебя не привлекала никогда?— Как таковая — никогда. А так — смотря чья…— Да чья угодно. Шея девушки.— Ну, девушки — это да.— Значит, смотрел на шею?— Ну, смотрел. — Я вспомнил Аленкину шею. — Чего бы не смотреть на красивую шею.— И не хотелось поцеловать? Прижаться губами?— Ну, хотелось, допустим…— Вот, — сказал Ник. — Значит, ты сам признаешь — тебе хотелось прижиматься ртом к шее. Ну, ты в курсе, что это значит?— Ну, подожди, — говорю, — подожди. Все в мире целуют девушек в шею, что, все вампиры?— Не понимаешь, — вздыхает Ник. — Тут очень большая разница. Не видишь разницы?— Не вижу.— Тогда объясняю еще раз. На простом примере. Сейчас все поймешь. Вот видишь эту салфетку? Возьми ее в руки, не бойся…— Так, все, хватит с меня! У меня уже крыша едет от твоих глупостей! Не хочу! Убери эту салфетку! Не хочу я ее видеть!— О! — говорит Ник. — Теперь понимаешь? А знаешь, почему ты так бесишься? Это — бесы. Ну, скажи это сам себе.Я очень медленно и очень глубоко вздыхаю и медленно выдыхаю.— Пожалуй, ты прав, — говорю.— Очень хорошо, что в тебе пока есть силы бороться с этим.— Что мне делать. Ник?— Бороться. Ты человек. Ты создан по образу и подобию Божьему. Сатана не может так просто, в один миг, вселиться в Божье подобие. Ему нужно время, чтобы подавить в тебе все божественное. Понимаешь? Это можно остановить.— Как?— Вот этого я сказать не могу. Это должен сказать просветленный человек.— Ариша?— Даже не Ариша. Ариша только учится. Это может сказать, например, ее учитель, гуру.— Погоди, Ариша вроде йогой занимается?— Да, я о нем и говорю.— А какое отношение йога имеет к Сатане? И к Иисусу Христу?— Почему нет? Гуру крещеный.— А где логика?— Логика простая. Бог — он един. Какими путями к нему прийти — не имеет значения.— А, — говорю, — да, как-то я не подумал. Действительно, един.— Ты сам, конечно, некрещеный?— Почему — конечно?— Потому что крещеный не мог стать жертвой Сатаны.— А вот и обломись. Меня мать крестила когда-то.— Да? — Ник недоверчиво меня оглядывает. — Ну, кстати, почему бы и нет? Вполне возможно. Но ведь ты неверующий?— Ну… Как-то так… Не сказать, что вера моя сильна.— Вот в этом все дело. И в этом твоя проблема.— Вот не люблю людей, который произносят фразу «в этом, твоя проблема», вот не люблю таких людей…— Не кипятись, — говорит Ник. — Ты хочешь сказать, что у тебя нет проблем? Это не ты сюда прибежал весь заросший шерстью, на четырех лапах? Это мне приснился, да? Может, это у меня проблемы, а?— Ну, у меня, да. А что ты меня подкалываешь постоянно? Ты помоги мне. Что мне сделать? Может, мне перекреститься?— Перекрестись.— Ну, в смысле заново, еще раз, в церкви. Как бы переустановить крещение.— Это как гуру скажет.Мы помолчали.— Слушай, — говорю, — скажи мне вот чего. А часто такое случается, чтобы Сатана в человека вселялся?— Ну, мне не докладывают, — говорит Ник. — Но в истории такие случаи описаны неоднократно.— И чем это обычно кончалось?— Ну, как видишь.— Что вижу?— Салфетку видишь?— Опять ты…— Стоп. Я не об этом. Салфетку видишь? Стол видишь? Чашки видишь? Кухню видишь? Рассвет за шторами видишь!— Ну, вижу.— Значит, этот мир еще существует. Значит, Сатана проиграл.— А что стало с людьми, в которых он вселялся?— По-разному, — говорит Ник и хмурится. — Но ты пока не думай об этом. Все будет хорошо. Часть 4БЕСЫ(из дневника Лексы) Так мы болтали, пока не рассвело. И когда рассвело, я, честно скажу, уже задолбался слушать. Знаешь, так всегда бывает: вроде друг и вроде говорит по делу, и ясно, что помочь хочет в беде, а ты слушаешь, слушаешь — и наконец устаешь слушать. Ну, все сказано уже, все понятно, чего талдычить-то, повторять? Ника я уже много лет знаю, он меня старше намного, и жизнь у него по-иному сложилась, опытный человек, в общем. Доверяю ему на сто процентов. Если есть у меня лучший друг — то это Ник. Но вот он говорит и говорит. А я, уставший такой, сытый уже, сижу с чашкой чая, слушаю задумчиво, уже отшумели, откричали обо всем, сонно так мне, хорошо. И в какой-то момент я понимаю, что потерял нить разговора, а слышу лишь мотив речи. Вот слышу я мотив, слов не слышу, а мотив этот мне не нравится. Потому что в нем, в мотивчике, идет такая джазовая импровизация. Первая тема “послушай меня, умного человека”. С припевом “вот потому у тебя проблемы и случаются”. Словами это не произносится никак, интонациями тоже не выражается, а вот если к мотиву прислушаться — звучит. По первой теме я не спорю — Ник, конечно, умнее меня в десять раз. Не только в компьютерах, вообще. Да вот только зачем об этом напоминать? Я это и так помню. По припеву… Ну, что, ну случаются у меня проблемы, не первый раз в жизни, и не последний, надеюсь. А у кого проблем не случается? Может, у меня проблем много потому, что живу невнимательно, как мама однажды сказала. А может, просто не везет. Ну можно сто раз повторить “это потому что ты такой плохой, вот я хороший, посмотри на меня — у меня все в порядке”. А что толку? Можешь — помоги, не можешь — отойди. Хочет человек показать, какой он умелый, добрый помочь готов, а выходит наоборот.В общем, говорили мы, пока Ариша не проснулась. Пришла в кухню в халатике, с босыми ногами. Удивилась, конечно, меня увидев. Но мы с Ником вкратце рассказали ей что случилось. Она сразу серьезная такая стала, покивала, да, говорит, надо идти к гуру. Прямо сегодня вечером. Мы так и договорились. А пока Ник мне дал всякой одежды, и я поехал. Куда? На старую свою работу, конечно, пора уже было там появиться.Вечером мы встретились с Аришей в городе у метро, и она меня повела к своему йогу. Йог жил в центре, в старом доме. Знаешь, из тех каменных домиков в центре столицы, из которых еще не успели выгнать жителей и офисы сделать. Мы открыли старенькую дверь, подошли к лифту — прикинь, лифт совсем старый, с дверями деревянными, которые руками распахивать надо! — поднялись к йогу, значит, на четвертый. Звоним в дверь, открывает — негр! Самый натуральный! В возрасте дядька, но веселый, руки-ноги длинные, по-русски говорит совсем без акцента. Звать Игорем Габриэловичем. Я сначала думал, что это у гуру всякие ученики тусуются, а оказалось, это и есть гуру.Ну, думаю, приехали. Кто-то из нас сошел с ума. Крещеный йог, да еще негр, куда это годится? Но как-то в процессе беседы я уже стал забывать, что он негр. Очень классный дядька оказался, понимающий. Вроде бы и ничего особенного не говорит, но все понимает. Профессор он, кстати, не хрен собачий, что-то там философия и лингвистика. А негр — потому что родился после фестиваля, а мама у него украинка.Посидели мы на кухне, чаю попили. Игорь Габриэлович еще телегу двинул насчет того, что в России какие бы люди ни собрались и о чем бы разговор ни шел, все незаметно перемещаются на кухню. Он это еще как-то хитро объяснил насчет славянского тяготения к родовому очагу, но я не запомнил. Красиво он объяснил, да только, по-моему, очаг тут ни при чем, а все дело в национально сложившихся малогабаритных квартирах, где обычно в комнатах дети спят, а вообще курить только на кухне разрешено, да и водку из холодильника не в комнату же таскать. Но спору нет, умный мужик.Затем мы Аришу оставили на кухне, а сами пошли в комнату — разговаривать. Хотя, по-моему, этот разговор больше напоминал медосмотр типа “на что жалуетесь?”. Сам йог сел в позу лотоса, а у меня не получилось, я просто на ковер сел. Ковры у него очень красивые в комнатах, и маски резные на стене висят, и книги кругом, книги, канделябры всяческие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47