Смешно, но как-то так он и рассуждал на рубеже своего тридцатилетия.
История Криптонского конфликта (кстати, до сих пор неизвестно, кто и когда назвал эту злосчастную и, собственно, уже тогда обреченную планету Криптоном), подобно любому политическому детективу, хранит немало темных и противоречивых моментов, откровенной лжи и скрытых от мира дипломатических хитросплетений. Однако сама логика событий очевидна, весьма незамысловата и напрямую связана с Окном, куда сейчас держал путь Холл, и с хорошо ему знакомой, одной из самых могущественных организаций по ту сторону Окна — с Институтом Контакта. К концу пятидесятых годов Стимфальский блок, объединивший большую часть земных колоний — во главе его стоял так мало занимавший Холла маршал Кромвель, — начал теснить Криптон со многих территориальных и политических позиций. Противоречия стали нарастать не по дням, а по часам, и для урегулирования проблемы Кромвель прибег к своему привычному и безотказному средству — приказал перебросить в район Криптона четыре флота, включавших, одиннадцать ударных авианосных группировок, недавно прошедших очередную модернизацию. Забавно, что уже тогда направление главного удара проходило через Валентину — никому неизвестную рядовую точку как на стимфальских, так и на криптонских картах.
Все это было бы очень мило, если бы не Окно и не Институт Контакта. Наши соседи из смежного пространства, с которыми нас, как выяснилось, стабильно соединяет дыра размером три на три с половиной метра — она и называется Окном — пожалели Криптон и выразили резкое недовольство стимфальской экспансией. Кромвель оказался на грани дипломатических осложнений с Аналогами.
Маршала обвиняли и в вероломстве, и в агрессивности, но никто и никогда не отказывал ему в предельно реалистичном взгляде на вещи. Теперь трудно разгадать, что за игру он тогда вел — возможно, из каких-то соображений не захотел в тот момент ссориться с двойниками из другого мира и их грозным ведомством или, может быть, заранее просчитав ход событий, решился на хитроумную комбинацию, и то, и другое вполне в его духе, — но факт остается фактом: Кромвель предпочел похоронить собственный блестящий замысел, нежели испортить отношения с Институтом Контакта. Вторжение было отменено, и через две недели началась война.
Подобно любой другой милитаризованной экономике, экономика Гео-Стимфальского блока страдала так называемым «велосипедным синдромом», и несостоявшийся блицкриг в один присест заглотил не то пять, не то шесть объединенных бюджетов, так что дефицит подскочил выше Большой Медведицы; чтобы погасить минимум военных задолженностей, Кромвелю и всей его братии пришлось подписать пятилетний контракт с Международной Программой Исторических Исследований и перегнать одиннадцать флотов на экспериментальные полигоны, где Идрис Колонна моделировал битвы прошлого и будущего. Земля, Англия-8, Стимфал и другие ассоциации остались практически без армии.
Тогда пробил час Криптона. Там прекрасно знали, что рано или поздно стимфальские шестипалубники пожалуют в их края, и никакой Институт их не остановит, а посему терять и ждать нечего, благо предоставляется шанс.
Перво-наперво, как опорно-выдвинутый плацдарм, криптоны заняли Валентину, и народы ее волей-неволей стали совмещать феодальные междоусобицы с национально-освободительной борьбой, что, впрочем, выходило у них очень органично и довольно успешно. Земля оказала Валентине поддержку людьми и оружием, и там по горам и лесам громыхала телега партизанской войны, которую в стимфальских сводках именовали «объединенной группировкой сил на Валентине», газеты называли «повстанческой армией Сталбриджа», а нью-йоркская мафия — «бандой Звонаря».
Да, тогда, в пятьдесят шестом, и Гуго Сталбридж, по прозвищу Звонарь, и Кромвель, и Радомир Овчинников, стимфальский министр иностранных дел, и все другие шатуны и кривошипы будущей холловской судьбы уже стояли на своих местах, а юный доктор наук тем временем в беспечном неведении читал лекции лейденским студентам, а обитатели Криптона шли по Северо-Западному Сектору стробоскопическим шагом, сминая на пути трассовую охрану.
К тому моменту, когда Холл, впав в отчаяние от бессмысленности жизни и несчастной любви, отправился с горя на войну, ситуация значительно осложнилась. На Солнечную систему пала тень рогатого шлема — три криптонских флота стояли на рубеже Десятой тысячи, а противостояли им немногочисленные и разрозненные части бывшего линейного контроля, остатки армейских групп разных ассоциаций и те стимфальские соединения, которые Кромвель не включил в контракт с Программой. Сам Стимфал скоро год как жил в блокаде; на Земле, на Англии-8, на Гестии — по всему миру шла вербовка добровольцев, фронт рвался и двигался, и понемногу становилось страшно.
Базовая станция Ригль-18, куда попал Холл, входила в цепочку 186-й трассы и была последним пунктом перед Тритоном, откуда открывался прямой путь до Земли. От пакетбота, который привез Холла, здесь явно ожидали большего, потому что обстановка складывалась непонятная и зловещая. Пока разгружался бот, Холлу было велено ждать в верхней радиорубке. Его встретили очень приветливо, одна из девушек-радистов — лица ее он не помнил, а имя, кажется, Мюриэл — сказала ему «Приходите к нам пить чай». Их только что сменили, на ней был такой же зеленый комбинезон, как и на всех, на гладкой коже светился блик от лампы — на шее и на скуле. Блик он помнил, а лицо — нет. Она погибла там же, в рубке Центрального ствола, когда туда врезался потерявший управление штурмовик.
Четырнадцатого августа пятьдесят девятого года, в день прибытия Холла, на станции находились восемнадцать «Викингов», четыре «Тандерболта», с ними сорок три человека экипажа, восемь радистов, семь механиков и только что появившийся доброволец-техник, а командовал этой собранной с бору да с сосенки никак не названной боевой группой полковник Отар Кергиани — итого шестьдесят человек, не считая киборгов. Последняя сводка пришла десять часов назад, в ней сообщалось, что в районе Соложи — станции перед Риглем-18 — отмечено движение неуточненных по численности сил противника. Никаких пояснений больше никто не дал.
Кергиани сидел в командном отсеке, никуда не выходил и пытался разобраться в происходящем. Соседи справа, авиационный полк Халла Маккензи, более известного под именем Бешеный, молчал, вероятно, потому, что выдвинулся вперед и был отрезан от 186-й событиями Соложи — бог с ним! Гораздо хуже, что соседи слева, крейсера Брусницына, тоже отключились, оставив на волне только автоматику, монотонно обещавшую слушать между сороковой и сорок второй минутой каждого часа. Но что было уж и вовсе странно и непостижимо, так это то, что прервалась связь с Тритоном, опорной тыловой базой. Кергиани угрюмо прохаживался по отсеку между блоками, мимо оранжевых окошек компьютеров и, подходя к карте, каждый раз останавливался. Он видел, что дело начинало походить на классический «слоеный пирог», что означало верную смерть, и смерть бесславную.
Поэтому такие события, как ознакомление нового техника с его хозяйством, топливно-заправочной самоходной установкой «Магирус», и то, какие кренделя поначалу выписывал на ней техник, ничуть полковника не развлекли. На 186-й на Ригль-18 была ориентирована криптонская Двенадцатая авиадесантная дивизия, и без поддержки справа и слева Кергиани мог ей противопоставить лишь свои двадцать два самолета с наспех укомплектованными экипажами, которых могло не хватить и на двадцать минут боя. Они контролируют перевал трассы — к счастью, по космосу нельзя летать куда глаза глядят, надо придерживаться известных или пусть не очень известных, но все же кем-то проложенных, трасс, иначе рискуешь или вовсе пропасть, или, что еще хуже, разделить участь «Летучего Голландца», — но дешево же стоит их контроль. Теперь следовало ждать приказа об изменении дислокации или какого-то хода противника, проясняющего диспозицию. Кергиани смотрел на часы. Не было ни приказа, ни противника. Огромный, более километра в поперечнике, октаэдр станции висел в пространстве, растопырив в мертвенном свете неразбериху причальных галерей, пирсов, тестерных штанг, антенн и орудийных палуб, на которых не было орудий.
Наконец, через пятнадцать часов молчания, сквозь гул и треск удалось разобрать голос Маккензи. По-видимому, он обращался к Брусницыну, до Ригля-18 долетел лишь обрывок разговора, Кергиани ни тот, ни другой не слышали, и после трех фраз разговор снова утонул в помехах.
Бешеный, похоже, отвечал Брусницыну и надсаживался так, словно собирался обойтись вообще без радио: «... нет, я ухожу на девяносто вторую, там крюк часа на четыре...». Пауза около сорока секунд, и снова Маккензи: «А я, по-твоему, — (красочное выражение из подвалов английского языка) — и не понимаю? Отарику мы уже ничем не поможем, ты уж постарайся, выведи своих ребят за пунктир...» — и на этом месте отрезало, но Кергиани даже не стал смотреть на карту. Все и так ясно.
Он собрал всех в шестом кольцевом шлюзе. Пятьдесят восемь человек (один дежурил в рубке) стояли на облезлых ребрах хромово-ванадиевой газозаборной решетки; по бокам, на бежевых стенах горели вытянутые цифры "6" и белели колпаки концевых запирателей. Кергиани по-домашнему уселся на дырчатой ступеньке аварийной лестницы с высоким, отполированным тысячами прикосновений поручнем. Был полковник уже основательно лыс, в усах одолевала седина, и говорил он медленно и как будто устало, но взгляд его был ясен.
— Через час, — сказал он, — сюда прилетят големы из Двенадцатой авиадесантной. Сколько? Кто их считал. Через час здесь наступит ад кромешный. Я не стану говорить ни о Земле, ни о патриотизме — все вы пришли сюда добровольно и наслушались таких речей в полной мере. Дело не в этом. Дело в том, что когда здесь будет очень жарко, многие из вас подумают так: а кого мы защищаем на этой Земле? Бездельников и хлыщей? Наркоманов, кретинов и политиков, которым на нас наплевать? Они не пришли сюда, они остались там. И это справедливые слова. Потом некоторые спросят — если это так, почему мы с самого начала не ушли на Тритон? И я вам отвечу.
Мы остались здесь, потому что нам не на чем вывезти техников. Мы здесь потому, что если бы мы бросили трассу и после этого хотя бы двое из нас добрались до Тритона, они бы никогда не могли бы посмотреть друг другу в глаза. Мы здесь не потому, что это нужно кому-то на Земле, а потому, что это нужно нам самим.
Через десять часов — может быть, раньше — сюда подойдет Маккензи. Мы должны удержать трассу до его прихода. Возможно, нам это не удастся. Вы снова можете спросить: что тогда?
Я читал в детстве одну книгу. Не помню, как она называлась, но книга была хорошая. Там люди попали на войне в такое же положение, как и мы сейчас. И их командир сказал: «Теперь нам остается только одно — сделать все, чтобы этот отряд проклял тот день, когда встретил нас на своем пути». Тоже отвечу вам и я. В нашей власти, чтобы они запомнили эту трассу и эту станцию на всю жизнь.
Через час действительно началось. «Самое главное, — думал Холл, — что я ничего не видел». Он гонял по галереям на заправочной «колбасе» и следил за тем, как двое подручных киборгов подсоединяют силовые штуцеры к выходам топливных систем «Викингов» и «Тандерболтов»; потом встроенные пушки криптонов снесли защитный кожух, и над Холлом засияли бесчисленные созвездия — теперь от космоса его отделяла только прозрачная стенка «оранжереи», — при этом погибли оба киборга, заваленные мгновенно расплавившимися балками в торце служебного рукава, и Холлу самому приходилось, выскакивая из кабины, направлять штуцеры и затем нестись обратно, к Центральному стволу. На галерею время от времени обрушивался ливень осколков, и потолок «оранжереи», как грибами, стал обрастать матовыми пузырями, выпучивающимися, словно гирлянды лабораторных колб, наполненных молоком. Видя над собой их вздувающиеся бугры, Холл чувствовал, как кожа у него на голове стягивается к затылку: одно попадание в его «колбасу» — и конец приключениям.
Кергиани сделал четыре заправки и больше не прилетел. Чей-то красно-белый «Викинг», кренясь, прошел над самой галереей и врезался в верхний оголовок Центрального ствола, каркасные цилиндры не выдержали, ствол обрушился внутрь, и никто из радистов и механиков оттуда не вышел; Холла, наконец, задело, и «Магирус» сел на бок — пробило гравитационную подушку. Влекомый неясным озарением, Холл выломал из стенной ниши аварийные аккумуляторы и, раздирая руки проводами, подключил дополнительную подпитку. Колбаса поехала, ему удалось провести еще две заправки, и сразу же после старта последнего «Тандерболта» криптоны накрыли выход из галереи. Коридор повело в сторону. Холл повернул свой фаэтон, на предельной скорости проломил перекошенный шлюз, въехал в станцию и в ужасе стал ждать, что сейчас подойдет на заправку очередной самолет и сделать для него ничего будет нельзя.
Но больше на базу никто не вернулся. Группа Кергиани продержалась четыре с лишним часа и выполнила свою задачу — криптонам не удалось выйти на внутренний радиус трассы; еще через три часа на Ригль-18 — точнее, то, что от него осталось — подошел 121-й полк Маккензи, и командование в Стимфале было оповещено о том, что из шестидесяти защитников станции в живых обнаружен один человек. Так Холла впервые настигло то странное везение, которое ему потом не раз случалось проклинать. Он две недели проработал у Маккензи таким же заправщиком, и затем поворот истории прервал его военную карьеру и вернул жизнь в привычное русло.
Накануне неизбежно наступающей блокады Солнечной системы по международному телевидению выступил Дьердь Савориш — президент Леониды и неофициальный глава сходного со Стимфальским союза планет, образованного негуманоидными цивилизациями; отношения между Землей и Леонидой были сложными, зачастую алогичными, и на три четверти держались на ничем не объяснимой симпатии леонидян лично к маршалу Кромвелю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25