После чего очень скоро наступит день, когда в гаванях Калаврии бросит якоря целый флот, с парусов которого на нас будет смотреть красный лев Царя Царей Макурана.
Старший Маниакис невесело рассмеялся:
— Неужели ты не видишь иронии судьбы в том, сын мой, что именно мы с тобой стояли во главе видессийских войск, свершивших невозможное, чтобы вновь посадить Шарбараза на утраченный было трон? В одном ты прав. Если Шарбаразу представится шанс поставить Видессию на колени, он его не упустит.
— Но тогда… — одновременно произнесли Регорий и младший Маниакис.
— Но тогда — что? — отозвался старший Маниакис — Тогда ты просто должен занять трон империи, — сказал младший Маниакис таким тоном, словно формулировал очевидную геометрическую аксиому.
— Чушь! — фыркнул старший Маниакис. — Я ничего никому не должен. Более того, чем дольше я размышляю, тем менее склонен предпринять подобную попытку. Я совершенно доволен своим нынешним образом жизни: насколько припомню, мне никогда еще не случалось испытывать такого полного удовлетворения. Должность губернатора Калаврии как раз по мне. Ну а если ты уж так убежден, что империя нуждается в спасении, сын мой, то и спасать ее должен именно ты.
Симватий и Регорий, до сих пор смотревшие на старшего Маниакиса, одновременно перевели глаза на младшего. Тот сперва даже не понял, чем вызвано появившееся на их лицах странное выражение. А когда понял, то внезапно ощутил, как кровь вскипает в его жилах.
— Отец! — медленно проговорил он. — Если я решусь, ты согласишься поддержать меня на этом пути?
Некоторое время старший Маниакис взвешивал ответ.
— Ты серьезно? — спросил он наконец, но вопрос прозвучал почти как утверждение. Его сын решительно кивнул. Тогда старший Маниакис глубоко вздохнул и заключил младшего в свои медвежьи объятия:
— Конечно. Конечно, поддержу. И не я один. Весь клан Маниакисов будет целиком на твоей стороне. — Губернатор из-под насупленных бровей взглянул на брата и племянника.
— Отныне и навсегда, — сразу отозвался Симватий.
— Отныне и навсегда, — звонко подтвердил Регорий. — Но если бы и ты не решился, кузен, мне пришлось бы брать ответственность на себя.
Младший Маниакис изучающе посмотрел на двоюродного брата. Неужто, не успев даже начать путь к трону, он уже обрел соперника?
— Конечно, — еще раз повторил старший Маниакис, — раз так, мы попытаемся. — Но словам губернатора не хватало убежденности. Чуть помолчав, он разъяснил причину своих сомнений:
— Любая неудача для нас равносильна гибели. Причем погибнет весь наш клан. Чада и домочадцы, слуги и друзья. Все, до кого сможет дотянуться кровавая рука Генесия. А потому мы не вправе ошибаться. Теперь вот что. Нет никакой необходимости выступать немедленно. Надо быть безумцем, чтобы двинуться в поход на Видесс без подготовки. Перед тем как предпринять такую попытку, надо продумать все до мелочей. Как следует и не раз.
— Безусловно, — сразу согласился младший Маниакис. Стоявший рядом с ним Регорий нетерпеливо, словно норовистая лошадь, переступил с ноги на ногу. Мысль о возможных проволочках была ему мучительна. Парень рвался в бой.
— Порой самый прямой путь оказывается далеко не самым коротким, — успокаивающе сказал ему младший Маниакис.
Губернатор просиял.
— Сын мой! — взволнованно произнес он. В голосе его звучала гордость. — Похоже, жизнь тебя уже кое-чему научила! — И старший Маниакис крепко обнял младшего.
— Ну, раз уж мы решились, — сказал Симватий, — пора готовиться к ужину. Будет весьма интересно посмотреть на лицо Курикия, когда тот обнаружит, что собрался стать тестем будущего Автократора!
— Но Генесий тоже вскоре узнает об этом, — нахмурился младший Маниакис. — Надеюсь, такое известие не причинит вреда Нифоне. Курикий успел сказать мне, что она укрылась в женском монастыре.
— Вот и еще один повод для беспокойства, — заметил, старший Маниакис. — Когда мы выступим в поход, перечень подобных забот будет удлиняться каждый день. Притом очень быстро. Ладно, пока оставим это. Симватий прав: пора готовиться к ужину.
* * *
Вот и еще один повод для беспокойства… Эта мысль неотступно преследовала младшего Маниакиса, пока он шел по направлению к столам, расставленным среди цветов во внутреннем дворе крепости. На его руку опиралась Ротруда; Таларикий семенил рядом, держась за руку матери. Интересно, как поведет себя Курикий при виде будущего зятя, спокойно шествующего в сопровождении возлюбленной и незаконнорожденного сына?..
По правде говоря, особых поводов для недовольства у казначея быть не могло, ведь младший Маниакис отнюдь не был монахом, и от него нельзя было требовать воздержания все те долгие годы, пока он оставался вдалеке от своей суженой. С другой стороны, казначей, возможно, рассчитывал, что будущий родственник не станет столь открыто демонстрировать свою связь. Маниакис долго обдумывал этот вопрос. Если бы он не взял Ротруду с собой, пошли бы разговоры, будто он стыдится ее, что не только не соответствовало действительности, но и взбесило бы Ротруду.
Большинство вельмож, бежавших из столицы, уже находились во внутреннем дворе. Они негромко переговаривались, пили вино и благовоспитанно делали вид, будто восхищены растущими повсюду великолепными цветами.
Младший Маниакис прекрасно понимал, что лишь вежливость по отношению к хозяевам заставляет сановников быть настолько неискренними, ведь городские сады Видесса затмевали своим великолепием небольшой садик губернатора так же легко, как восходящее солнце затмевает самую яркую звезду.
Едва вельможи увидели Ротруду, обсуждение достоинств сада прекратилось само собой. Женщины из Халогаланда были редкими гостьями в Видессии, и золотые волосы Ротруды словно магнитом притянули к себе взоры гостей. Великолепная грива золотых волос была самой яркой особенностью ее облика, но все остальное им не уступало: большущие темные бездонные глаза, сильный решительный подбородок, выступающие скулы, красивый прямой нос, высокий стройный стан — она почти не уступала ростом Маниакису, которого никак нельзя было назвать малышом, — и, наконец, великолепные формы, испокон веку делающие женщину женщиной…
Пристальные, почти нескромные взгляды гостей наполнили младшего Маниакиса гордостью. Но те же взгляды заставили Ротруду чувствовать себя не совсем удобно.
— Они уставились на меня, будто на невиданное заморское чудовище из жарких стран со свиным рылом вместо лица, — сказала она, повернувшись к Маниакису. Хотя ее видессийский был правильным, говорила она, растягивая слова, чуть замедленно, с легким певучим акцентом.
— Просто они поражены и восхищаются тобою, — ответил он. — Если бы ты родилась в империи, все они сейчас были бы у твоих ног.
— Если бы я родилась в империи, то выглядела бы точно так же, как все остальные, и тогда они даже не взглянули бы на меня. — Ротруда наклонилась, ласково взъерошила волосы Таларикию. — Никому ведь не приходит в голову пялиться на твоего сына, который так похож на тебя!
— Да, — согласился Маниакис, — похож. — Волосы малыша, по которым ласково пробежались пальцы Ротруды, столь же черные, как волосы его отца, были, однако, прямыми, а не волнистыми. Кроме того, кожа у Маниакиса была темнее, чем у большинства видессийцев, у Таларикия же светлее. Да и чертами лица малыш напоминал мать, хотя его нос уже сейчас, когда ему едва сровнялось три года, подавал большие надежды. Скорее всего, этот нос очень скоро станет таким же впечатляющим, как у всех Маниакисов.
Тем временем Курикий решительно приблизился к Маниакису и его спутникам. Разговоры остальных вельмож сразу стихли. Все ждали дальнейших действий казначея. Тот отвесил глубокий поклон и сказал:
— Счастлив вновь встретиться с тобой, высокочтимый Маниакис! — Курикий говорил вежливым, нейтральным голосом. — Не окажешь ли мне честь, представив своих спутников?
— Охотно, — ответил Маниакис, стараясь не уступить Курикию в обходительности. — Высокочтимый Курикий! Позволь представить госпожу Ротруду и ее сына, нашего с ней сына, Таларикия!
Ну вот. Правда наконец прозвучала. И пусть Курикий поступает с этой правдой так, как ему заблагорассудится.
— Очень приятно, — поклонившись еще раз, осторожно сказал казначей. — Я так понимаю, что госпожа Ротруда — твоя жена?
— Нет, высокочтимый, — последовал спокойный ответ. — Разве я не помолвлен с твоей дочерью? — Маниакис говорил уверенно, поскольку в свое время не скрыл от Ротруды свое обручение с Нифоной. Ротруда всегда предпочитала воспринимать мир без прикрас, таким, каков он есть. К тому же при ее сильном, вспыльчивом характере скрывать от нее столь важное обстоятельство было бы неблагоразумно и, пожалуй, даже небезопасно. До сего дня обручение Маниакиса и Нифоны мало беспокоило ее. Какая-то незнакомая женщина в далеком Видессе казалась ей чуть ли не туманным призраком. Но стоявший перед ней Курикий был вполне осязаем, что сразу сделало более реальным образ его дочери.
— Когда твой отец будет помазан, коронован и взойдет на трон, став новым Автократором, ты, конечно же, не замедлишь удалить от себя почтенную госпожу? — Казначей будто не замечал Ротруду, стоявшую в шаге от него. А та, в свою очередь, смотрела сквозь него. Похоже, если бы он вдруг провалился сквозь землю, это замечательное событие осталось бы незамеченным ею.
Маниакис, непринужденно уклонившись от одной части вопроса, спокойно ответил на другую:
— Мне, как сыну своего отца, не подобает обсуждать с другими его планы. Вне всякого сомнения, он в состоянии сделать это сам. Если захочет. Кстати, он уже появился в дверях.
Курикий быстро обернулся и одновременно с остальными ноблями вскричал:
— Слава тебе, Маниакис Автократор, победитель! — Таким традиционным возгласом подданные всегда приветствовали видессийского императора. Затем сановники распростерлись на земле в полном проскинезисе, точно так же, как раньше, у входа во дворец губернатора.
— Прекратите! — раздраженно произнес старший Маниакис. — Я пока не Автократор и вовсе не намерен им становиться. А потому перестаньте относиться ко мне как к Автократору. Если же вы полагаете, что грубой лестью сумеете впихнуть меня в алые сапоги, то сильно заблуждаетесь!
На лице Курикия появилось такое выражение, будто старший Маниакис на его глазах только что подпалил факелом храмовый иконостас с изображением Фоса. Остальные вельможи выглядели не лучше; их словно с ног до головы окатили ледяной водой.
— Велич… — начал было Трифиллий, — то есть благороднейший…
— Но вы не останетесь брошенными на произвол судьбы, — перебил его старший Маниакис. — Вот все, что я намеревался сказать вам прямо сейчас. — Губернатор подал знак слугам. — Сперва поужинаем. Остальные разговоры потом!
Сановники из Видесса с самым угрюмым видом стали занимать места, указанные им Аплакием. Чуть погодя они начали потихоньку перешептываться, украдкой поглядывая то на губернатора, то на младшего Маниакиса, то на Симватия и Регория. Но стоило тем встретиться взглядом с кем-нибудь из вельмож, как взор сановника тут же ускользал, подобно испуганной мухе.
Линия, сидевшая на другом конце стола, наоборот, не сводила сияющих глаз с младшего Маниакиса. Наверно, отец и брат уже сообщили ей о принятом решении. Маниакис улыбнулся кузине, радуясь, что за столом есть хоть один человек, который, встретившись с ним взглядом, не прячет глаза с виноватым видом.
Хотя несколькими часами раньше повар пришел в неописуемый ужас, узнав, что вскоре ему предстоит накормить целую толпу невесть откуда взявшихся высокопоставленных гостей, он все же не ударил в грязь лицом.
В качестве первого блюда был подан салат из моркови и пастернака, слегка припущенных в оливковом масле с тмином, его украшали маринованные оливки и отваренные вкрутую яйца, уложенные на листьях цикория. Таларикий мгновенно изничтожил яйца и оливки, но поднял крик, едва Ротруда попыталась скормить ему морковь.
— Не надо заставлять его. Хотя бы сегодня вечером, — попросил младший Маниакис. — Попробуем сделать так, чтобы он вел себя потише. Если сможем, — с сомнением добавил он.
Ротруда слегка прикусила нижнюю губу, как делала всякий раз, когда бывала чем-то недовольна.
— Чтобы вырасти крепким, мальчик должен правильно питаться, — сердито сказала она, но тут же вздохнула, уступая:
— Ладно. Ты прав. Один ужин не играет большой роли.
Вслед за салатом на столе появилась громадная супница, наполненная стручками фасоли и черемшой. Овощи были отварены в крепком мясном бульоне, а затем завернуты в капустные листья. Увидев супницу, Таларикий сказал матери несколько слов на языке Халогаланда. Младший Маниакис тихо порадовался, что никто из знатных гостей не знает этот язык настолько, чтобы понять, о чем речь. Малыш звонко назвал супницу парашей.
Наконец последовало главное блюдо. Слуги торжественно появились из кухни с подносами, на которых дымилась сваренная на пару молодая макрель под шубой из мяты и сладкого перца, обильно сдобренной тертым миндалем и густым медом. Таларикий с энтузиазмом расправился с шубой, но не съел ни кусочка рыбы. Младшему Маниакису оставалось только прятать глаза, избегая испытующего взгляда Ротруды.
На десерт подали медовые цукаты из яблок, абрикосов и винограда. Таларикий мгновенно очистил свою чашку и принялся таскать засахаренный виноград из чашки матери. Та только вздохнула и вполголоса сказала:
— Во всяком случае голодным он не остался… — И еще раз вздохнула.
Пока гости тщательно облизывали липкие пальцы, одни слуги быстро убрали чашки, ложки и ножи, а другие расставили вокруг столов подставки с зажженными факелами. Небо над головами собравшихся во дворе людей быстро темнело. На востоке начали зажигаться первые звезды.
Старший Маниакис удовлетворенно похлопал себя по животу, слегка откашлялся и поднялся из-за стола. Вельможи выжидательно смотрели на него. Губернатор отхлебнул добрый глоток терпкого вина, поставил зазвеневший серебряный кубок на стол, еще раз прочистил горло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72