— Вон там деревня, — показала Людмила. — Если повезет, удастся немного отдохнуть. А если очень повезет, то и поесть. Они подошли поближе и увидели, что деревня заброшена.
Часть домов была сожжена, другие своими дырявыми крышами напоминали лысых стариков; посреди улицы валялась дохлая собака, которая уже начала разлагаться.
Людмила не успела заметить больше ничего — прогремел выстрел, и в нескольких метрах от ее ног в воздух взметнулся фонтан грязи. У нее была отличная реакция — не успев по-настоящему осознать, что происходит, Людмила упала на землю и выхватила из кобуры пистолет.
Еще один выстрел — она по-прежнему не видела вспышки, хотя отчаянно вертела головой по сторонам. Где же спрятаться? И где Шолуденко? Он упал на землю одновременно с ней. Забыв про грязь, Людмила откатилась к деревянному забору — не слишком надежное укрытие, но все же лучше, чем ничего.
— Кто в нас стреляет? Почему? — крикнула она Шолуденко.
— А черт его разберет, лично я не знаю, — ответил офицер НКВД. Он скорчился за колодцем, который прикрывал его лучше, чем забор Людмилу. — Прекратите огонь! Мы свои! — крикнул он как можно громче.
— Врете! — Обвинение сопровождалось пулеметной очередью из соседнего дома, во все стороны полетели искры — часть пуль угодила в каменную кладку колодца. Стрелявший завопил: — Не обманете! Вы из отряда Толоконникова, собираетесь нас отсюда выкурить!
— Слушай, дубина, я не имею ни малейшего представления о том, кто такой Толоконников, — заявил Шолуденко. В ответ снова раздалось:
— Врешь!
Новая порция пуль засвистела в воздухе. Противники Толоконникова явно не испытывали недостатка в боеприпасах.
Наконец Людмила заметила вспышку выстрела. Она находилась в семидесяти или восьмидесяти метрах, слишком далеко для пистолета, но все равно несколько раз нажала на курок, чтобы отвлечь внимание неприятеля на себя и дать Шолуденко передохнуть. Затем быстро откатилась в сторону. А в следующее мгновение пулемет полил шквальным огнем то, место, где она только что находилась.
Офицер НКВД тоже выстрелил, раздался крик, и пулемет смолк. «Не вставай!» — мысленно приказала она Шолуденко. Вдруг это ловушка? Он остался лежать на месте. А через несколько минут огонь возобновился.
Людмиле удалось найти большой камень, за которым она и укрылась. Чувствуя себя в относительной безопасности, она крикнула:
— А кто такой Толоконников? Что вы не поделили?
Если у него такие свирепые противники, значит, и сам он совсем не прост.
Людмила не получила никакого вразумительного ответа на свой вопрос, если не считать новую пулеметную очередь и злобный вопль:
— А ты, сука, заткнись! Предательница!
Над головой Людмилы пронеслось несколько острых осколков камня, за которым она пряталась — их следовало опасаться не меньше, чем самих пуль.
«Ситуация явно тупиковая. И сколько же времени она может продолжаться?»
— подумала Людмила.
Невеселый ответ пришел мгновенно — бесконечно. Ни та, ни другая сторона не может обойти друг друга и напасть с тыла, поскольку укрыться здесь негде. Они с Шолуденко отступать не имеют права. Оставалось сидеть на месте, периодически стрелять и надеяться на удачу.
Затем в уравнении появилась новая переменная. Словно из пустоты, возник какой-то человек и швырнул фанату в окно, из которого стрелял пулемет. Через минуту после того, как она взорвалась, он забрался внутрь. Людмила услышала выстрел, а потом наступила тишина, а мужчина, бросивший гранату, перелез через подоконник, спрыгнул на землю и скрылся.
— А этот на чьей стороне? — крикнула она Шолуденко.
— Я же сказал, у них тут сам черт не разберет, что происходит, — ответил тот. — Может, на стороне Толоконникова, или на своей собственной. Вполне возможно, что и на нашей, только я бы не стал особенно на это рассчитывать.
Враг Толоконникова — тот, кто выстрелил в Людмилу и Шолуденко первым
— слишком поздно понял, что его приятеля прикончили. Людмила вряд ли смогла бы сказать наверняка, что произошло дальше, она не все видела, но разорвалась еще одна граната, потом прозвучали выстрелы — винтовка, пистолет, снова винтовка. И наступила звенящая тишина, особенно пугающая после шума и грохота.
— И что дальше? — спросила Людмила.
— Подождем немного, — ответил Шолуденко. — После того, как мы открыли огонь, тут такие странные вещи начали происходить… что-то мне не хочется рисковать, и не просите.
Некоторое время вокруг царила тишина, а потом со стороны деревни послышался неуверенный голос:
— Ludmila, bist du da?
Людмила удивленно потрясла головой.
— У вас здесь знакомые? — тихо спросил Шолуденко. — И они говорят по-немецки?
Признаваться в таком офицеру НКВД очень опасно, но Людмила понимала, что у нее нет выбора.
— Георг, ты? — спросила она тоже по-немецки.
Если Шолуденко знает язык, что ж, очень хорошо. Если нет, в его глазах она уже стала подозрительной личностью, и, значит, терять ей нечего.
— Да, — ответил Георг, по-прежнему не показываясь. — Назови имя генерала, командующего нашей базой, я хочу убедиться, что это действительно ты.
— Товарищ Феофан Карпов, полковник, — ответила Людмила. — Я уверена, он придет в ярость, узнав, что ты покинул расположение базы без его разрешения — я ведь не ошиблась, именно так и было — ты же самый лучший механик, что у нас есть.
— Кажется, я начинаю понимать, — проговорил Шолуденко. Значит, он все-таки знает немецкий. — Он ваш близкий друг?
— Нет, — сердито заявила Людмила. — Но очень хотел бы им стать и потому иногда ведет себя глупо. Порой он меня ужасно раздражает. — Затем, словно прочитав мысли офицера НКВД, Людмила поспешно добавила: — Не нужно принимать никаких мер. Георг отличный механик и прекрасно служит Красной армии, даже, несмотря на то, что он фашист.
— Уважительная причина, — проговорил Шолуденко. — Если бы речь шла о ваших чувствах… — Он не договорил, но Людмила прекрасно поняла, что он имел в виду.
Людмила заметила какое-то движение в окне дома, где находился второй противник Толоконникова, с которым разобрался Шульц. Через несколько секунд в дверях появился Георг. Он держал в руках палку с привязанной на конце старой тряпкой. Людмила, наконец, поняла, что произошло. Если бы кто-нибудь выстрелил, уловив движение внутри дома, Шульц остался бы внутри.
«Да, похоже, ему довелось принять участие не в одном сражении», — с невольным восхищением подумала Людмила.
Шульц и в самом деле походил на настоящего ветерана. Он был одет в диковинную смесь русской и немецкой военной формы, хотя каска на голове не оставляла сомнений в том, откуда он родом. За поясом рядом с несколькими гранатами торчал пистолет. На плече висела винтовка, а в руках Георг держал русский ППШ-41.
Механик радостно улыбнулся, блеснув белыми зубами, показавшимися ослепительными на фоне черной бороды, делавшей его похожим на свирепого пирата.
— И кто твой дружок? — спросил он Людмилу.
Шолуденко ответил сам, назвав свое имя и отчество, но не сообщил, что он из НКВД (Людмила удивилась бы, если бы он это открыл).
— Ну, и что произошло? Вы оставили службу, чтобы отправиться на поиски прекрасной дамы? — продолжал Шолуденко по-немецки. — Полковник вряд ли вас похвалит.
— Да пошел он, — пожав плечами, ответил Шульц. — Это не моя армия, и даже не мои военно-воздушные силы, если вы понимаете, о чем я. А когда я вернусь вместе с ней… — Он показал пальцем на Людмилу. — …старина Карпов будет так счастлив видеть нас обоих в целости и сохранности, что не станет особенно возникать по поводу моей самовольной отлучки. Вы бы его слышали. «Мой лучший пилот не вернулся с задания. Что же теперь делать?» — Он вдруг заговорил фальцетом, ни имевшим ничего общего с голосом полковника, но все равно получилось очень смешно.
— А как ты узнал, где меня искать? — спросила Людмила.
— Я разбираюсь в показаниях компаса и решил, что тебе хватит ума достать свой и посмотреть на стрелки — если ты будешь в состоянии, — обиженно заявил Шульц. Но в следующее мгновение его лицо прояснилось, и он спросил: — Ты хотела знать, как я догадался, по какой стрелке следует идти?
— Он провел пальцем по носу. — Поверь мне, существуют разные способы.
Людмила бросила взгляд на Шолуденко, который, вне всякого сомнения, внимательно прислушивался к их разговору. Впрочем, он только спросил:
— Как далеко мы от базы?
— Около восьмидесяти километров. — Шульц посмотрел на Шолуденко, а потом на Людмилу и снова на офицера НКВД, и лишь после этого поинтересовался:
— А кто он все-таки такой?
— Тот человек, с которым я должна была встретиться. Вместо того чтобы доставить на базу важную информацию, имеющуюся у него, я приведу его самого.
Вместо ответа Шульц только фыркнул. Людмила чудом удержалась, чтобы не расхохотаться ему в лицо. Он рассчитывал найти ее в степи, естественно, одну, и получить несколько дней на то, чтобы соблазнить. А если не получится, изнасиловать. Теперь же ему оставалось только гадать, переспала ли она с Шолуденко.
«Не твое собачье дело, нацист поганый», — подумала Людмила.
Весело улыбнувшись, впервые с той самой минуты, как «кукурузник» развалился на части, Людмила сказала:
— Ну что, в дорогу, товарищи?
Остаток пути до базы обещал быть исключительно интересным.
* * * Йенс Ларсен вместе с остальными физиками внимательно наблюдал за тем, как Энрико Ферми убирал стержни автоматического регулирования кадмия из самой середины атомного котла, воссозданного под футбольным стадионом Денверского университета.
— Если наши расчеты верны, на сей раз k-фактор будет превышать единицу, — тихо проговорил Ферми. — И мы получим самоподдерживающуюся цепную реакцию.
Стоявший рядом с ним Лесли Гроувс, проворчал:
— Мы добились бы этого несколько месяцев назад. Непременно. Если бы не заявились проклятые ящеры.
— Вы совершенно правы, генерал, — обратился к нему Ферми, хотя Гроувс по-прежнему носил нашивки полковника. — Но теперь работа пойдет заметно быстрее. Во-первых, потому, что нам удалось украсть у ящеров радиоактивное вещество. А во-вторых, мы поняли, что движемся в правильном направлении — иными словами, создать атомное оружие можно.
Ларсен вспомнил миф о Прометее, укравшем огонь у богов и подарившем его людям. И о наказании за преступление: боги навечно приковали Прометея к скале, приказав свирепому орлу клевать его печень. Йенс не сомневался, что всем его коллегам в разное время вспоминался этот миф.
В отличие от большинства из них не только эксперименты в Металлургической лаборатории заставляли Ларсена думать о Прометее. Всякий раз, когда он видел Барбару, шагающую рука об руку с типом по имени Сэм Иджер, орел с удвоенной силой принимался терзать его печень.
Работа стала чем-то вроде обезболивающего средства, хотя до конца справиться с тоской Йенс не мог. Он наблюдал за показаниями приборов, слушал нарастающий гул, а потом ровное рычание счетчика Гейгера, сообщающего о том, что в самом сердце атомного котла постепенно увеличивается облако нейтронов.
— Теперь — в любой момент, — тихонько проговорил он, словно обращаясь к самому себе.
Ферми убрал стержни еще на несколько сантиметров, посмотрел на приборы, что-то быстро прикинул на листке бумаги.
— Джентльмены, у меня получается, что k-фактор равняется 1.0005. Котел производит больше нейтронов, чем поглощает.
Кто-то из физиков захлопал в ладоши, несколько человек просто кивнули. Случилось то, что предсказывали расчеты. И, тем не менее, все понимали, что произошло важное событие.
— Моряк из Италии открыл Новый свет, — заявил Артур Комптон.
— Значит, теперь мы можем производить взрывной металл, необходимый для бомб, ничем не отличающихся от тех, что имеются на вооружении у ящеров. Я правильно вас понял, джентльмены? — спросил Гроувс.
— Мы значительно приблизились к решению данной задачи, — ответил Ферми и опустил стержни назад в котел.
На инструментальной панели рядом с ним стрелки приборов отклонились влево; счетчик Гейгера застрекотал медленнее, и Ферми вздохнул с облегчением.
— Складывается впечатление, что мы научились контролировать интенсивность реакции. Огромное достижение.
Большинство ученых улыбались, Лео Силард рассмеялся, а у Ларсена возникло непреодолимое желание вытащить кадмиевые стержни из котла и оставить их лежать до тех пор, пока радиация не заразит все вокруг — стадион, университет, Денвер. Он подавил его в себе, как и другие опасные для жизни окружающих, но менее зрелищные поползновения, возникавшие у него в последнее время.
Лео Силард проявил практичность другого рода.
— У меня в кабинете есть бутылка хорошего виски, — заявил он. — Я считаю, нам нужно отметить успех.
Его предложение получило единогласную поддержку. Йенс потащился в здание Научного центра вслед за остальными. Виски и вправду оказалось отличным; оно наполнило его рот едва уловимым ароматом дыма и проложило приятный теплый след прямо в желудок. Только вот чувствовать себя лучше Ларсен не стал, а ведь именно с этой целью люди начали производить виски.
Силард поднял бутылку и посмотрел на свет — на донышке осталось чуть-чуть жидкости цвета сияющей меди. Йенс протянул свой стакан (точнее, стомиллилитровую лабораторную колбу, в которой, как он надеялся, никогда не держали ничего радиоактивного).
— Да, ты заработал добавку, — сказал Силард и вылил остатки виски Йенсу. — Ты проделал такую огромную работу с котлом…
Йенс быстро опорожнил стакан… и тут же вспомнил, что еще не завтракал. И что ему нечего праздновать. Да, он неплохо справился с решением своих задач, но зато его жизнь разрушена.
— Классная выпивка, — сказал один из инженеров, работавших под его началом. — Теперь нужно пойти и кого-нибудь трахнуть.
Ларсен поставил колбу на полку и выскользнул из переполненного людьми кабинета. Он прекрасно понимал, что слезы, навернувшиеся на глаза, вызваны виски, но все равно чувствовал себя униженным. Неделю назад он подцепил какую-то шлюху в Денвере. Тогда Ларсен пропустил не два стаканчика, как теперь, а напился почти до потери сознания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97