Три ракеты-носителя и три космических аппарата готовились параллельно с небольшими сдвигами. Астрономические сроки вынуждали нас планировать пуск всех трех в интервале с 24 октября по 4 ноября. В случае опоздания пуски теряли смысл и должны были переноситься на следующий год. Совместно с полковником Кирилловым мы разработали очень жесткий график и утвердили его на Госкомиссии. Сразу после первого пуска 24 октября, если три ступени отработают нормально, на старт через сутки вывозят следующую ракету. Тот же цикл повторяем для следующей ракеты.
Кириллов был начальником первого - «королевского» - управления полигона, которому подчинялись все военные, работавшие с нами на технической и стартовой позициях. В пусковые дни он лично осуществлял руководство подготовкой к старту и в последние минуты, стоя в бункере у перископа, давал команды «Ключ на старт!» и «Пуск!». За последние три года горячей работы на полигоне у меня с Кирилловым сложились дружеские отношения. В отличие от нас, оторвавшихся от газет и прослушивания последних известий, он в силу своего служебного положения обязан был не только следить за важнейшими политическими событиями, но еще и получать по этому поводу инструктивную информацию от политотдела полигона. Но никто: ни командование полигона, ни даже председатель Госкомиссии - не ведал, что, когда мы принимали решение о вывозе на стартовую позицию первой в этом году марсианской ракеты, на Кубе заканчивалась подготовка к установке на боевое дежурство двадцатой по счету ракеты Р-12.
21 октября утром первая марсианская ракета была без особого торжества вывезена и установлена на стартовую позицию. Началась ее круглосуточная подготовка.
22 октября президент Кеннеди зачитал по телевидению в обращении к американскому народу заявление о «наступательных русских ракетах, несчастных кубинцах, нарушении советскими своих обязательств, цене свободы и необходимости осуществить карантин». Только из этого обращения Кеннеди мы, первые в стране ракетчики, узнали о новом размещении ракет, разработанных нашими коллегами из Днепропетровска.
Американцы сконцентрировали возле Кубы 180 военных кораблей, привели в боевую готовность военно-морские и военно-воздушные силы страны, а также морскую пехоту. В полную боевую готовность были приведены войска и в Западной Европе. В воздух были подняты и круглосуточно дежурили стратегические бомбардировщики с ядерными бомбами.
23 октября президент США подписал распоряжение об установлении морской блокады Кубы. Теперь нашим судам, следующим с ракетами Р-14 под охраной подводных лодок, грозила встреча с американским военным флотом.
Хрущев направил Кастро послание, в котором действия США расценивались как беспрецедентное вмешательство во внутренние дела Кубы и провокационная акция против Советского Союза. Было опубликовано заявление Советского правительства о «беспрецедентных агрессивных действиях США, готовых толкнуть мир к пропасти военной катастрофы. Если агрессоры развяжут войну, то Советский Союз нанесет мощный ответный удар». Советское правительство потребовало созыва Совета Безопасности ООН. В эти же сутки американская разведка доложила Кеннеди о наличии на Кубе 24 ракетных позиций для ракет Р-12 (по-американски - СС-4) и 20 бомбардировщиков Ил-28.
24 октября утром «семьдесят восьмая» с аппаратом 2МВ-4 № 3 ушла со старта. Все три ступени благополучно работали. Четвертая ступень - блок «Л» - не запустилась, и марсианский объект остался бесполезным спутником Земли.
Мы нигде не сообщали о подготовке пуска к Марсу. Американские средства ПВО в такой напряженной обстановке могли принять этот пуск за боевой. К счастью, радиолокационная техника, а может быть, и предварительная разведка позволяли им уже тогда отличать космические пуски от боевых.
25 октября на старт была вывезена следующая ракета 8К78 с аппаратом 2МВ-4 № 4, в расчете на пуск не позднее 29 октября. Этот «Марс» и оказался на стартовой площадке № 1 в часы кульминации Карибского кризиса. Мир стоял на пороге термоядерной войны, а мы преспокойно готовили ракету для пуска в сторону Марса, в надежде удовлетворить извечное любопытство человечества.
25 октября морские суда с ракетами Р-14 и боезарядами получили из Москвы приказ остановиться и не спеша повернуть назад. Это было сделано, несмотря на то, что Плиев докладывал в Москву о подготовке удара авиации США по нашим объектам на Кубе в ночь с 26 на 27 октября. Было решено в случае удара с воздуха применять все средства ПВО. Как бы в подтверждение эффективности наших ракетных средств ПВО в этот день над Кубой ими был сбит американский самолет-разведчик У-2. Тем не менее президент Кеннеди не уступил требованию военных о немедленном авиационном ударе.
Ранним утром 27 октября после бессонной ночи, убедившись, что со всеми очередными неприятностями в МИКе мы справились, я отправился отдохнуть. Проснувшись от непонятной тревоги, быстро пообедал в пустой столовой - «буржуйке» - так именовалась столовая руководящего состава - и отправился пешком к МИКу.
Неожиданно в проходной, где обычно дежурил единственный солдат, не очень внимательно проверявший пропуска, я увидел группу автоматчиков, а мой пропуск рассматривали с исключительным вниманием. Наконец меня пропустили на территорию «технички», и там, к своему удивлению, я опять увидел автоматчиков, которые по пожарной лестнице забирались на крышу МИКа. Другие группы солдат в полном боевом снаряжении, даже с противогазами, разбегались по периферии охраняемой зоны. Когда я зашел в МИК, то сразу бросилось в глаза, что стоявшая у стенки всегда зачехленная «дежурная» боевая ракета Р-7А, на которую мы никогда не обращали внимания, была расчехлена, вокруг нее суетились солдаты и офицеры, а у нашей, третьей по счету, марсианской - не было ни души.
Меня окружили наши испытатели с недоуменными вопросами и жалобами. Часа два назад все военные получили приказ прекратить работы с марсианским носителем, немедленно готовить к вывозу на старт пакет дежурной боевой машины.
Пока я соображал, что предпринять, в монтажном зале появился Кириллов. Вместо обычной при встрече приветливой улыбки он поздоровался с мрачно-тоскливым видом, как на похоронах. Не отпуская протянутую для пожатия руку, тихо сказал:
- Борис Евсеевич, я должен срочно вам сообщить нечто важное.
Мы с Кирилловым уже давно перешли на «ты», и это его столь формальное обращение на «вы» сразу отбило у меня охоту предьявлять претензии по поводу прекращения испытательных работ в МИКе.
Мы зашли в его кабинет на втором этаже. Здесь Кириллов, заметно волнуясь, рассказал:
- Ночью я был вызван в штаб к начальнику полигона. Там были собраны начальники управлений и командиры воинских частей. Нам было сказано, что полигон должен быть приведен в готовность по расписанию военного времени. В связи с кубинскими событиями возможны воздушные налеты, бомбардировка и даже высадка американского воздушного десанта. Все средства ПВО уже приведены в боевую готовность. Полеты наших транспортных самолетов запрещены. Все объекты и площадки взяты под усиленную охрану. Передвижение транспорта по дорогам резко ограничено. Но самое главное - я получил приказ вскрыть конверт, который хранился в особом сейфе, и действовать в соответствии с его содержанием. Согласно приказу, я обязан обеспечить немедленную подготовку на технической позиции дежурной боевой ракеты и пристыковать боевую головную часть, находящуюся в особом хранилище, вывезти ракету на старт, установить, испытать, заправить, прицелить и ждать особой команды на пуск. Все это уже выполнено на 31-й площадке. Я дал все необходимые команды и здесь, по второй площадке. Поэтому расчеты сняты с марсианской и переброшены на подготовку боевой ракеты. Через два часа сюда будет доставлена головная часть с боезарядом. Тогда все, не занятые стыковкой боевой части с ракетой, будут удалены.
- Куда удалены? - не выдержал я. - В голове - три мегатонны! Не удалять же за сто километров!
- О мегатоннах я ничего не знаю, три или десять - меня не касается, а порядок есть порядок. При работе с боевьми зарядами посторонних поблизости быть не должно. Теперь о самом неприятном. Со старта марсианскую ракету снимаем, освобождаем место. Все это я уже доложил председателю Госкомиссии и просил дать указание, чтобы по всем службам объявили об отмене готовности к пуску на 29 октября. Председатель не согласился и сказал, что такую команду можно передать и завтра. Он пытался звонить в Москву, но все линии связи с Москвой сейчас под особьм контролем и никаких разговоров, кроме приказов и указаний штаба ракетных войск и докладов о нашей готовности, вести нельзя.
Ошарашив меня всей этой информацией, Кириллов сказал, что Келдыш и Воскресенский находятся в маршальском домике и просили передать, чтобы я к ним прибыл.
-Анатолий Семенович, - взмолился я, - а можно не спешить снимать машину со старта? Вдруг пуск по Вашингтону или Нью-Йорку будет отменен, зачем же срывать пуск по Марсу?! Можно всегда доказать, что снятие такой сложной ракеты требует многих часов. Все же есть надежда за это время дозвониться до Москвы, до Королева, Устинова или самого Хрущева и уговорить не срывать нашу работу.
Кириллов широко заулыбался:
- Не ожидал, что вы такой наивный человек. За невыполнение приказа я буду отдан под суд военного трибунала, это во-первых, а во-вторых, повторяю, дозвониться до Москвы, тем более до Королева, Устинова и даже Хрущева невозможно.
- Слушаюсь и подчиняюсь! Но, Анатолий Семенович! Пока мы одни. Хватит сил отдать команду «Пуск!», отлично понимая, что это не только смерть сотен тысяч от этой конкретной термоядерной головки, но, может быть, начало всеобщего конца? Ты командовал на фронте батареей и когда кричал «Огонь!», это было совсем не то.
- Не надо травить мне душу. Сейчас я солдат, выполняю приказ, так же как на фронте. Такой же ракетчик, но уже не Кириллов, а какой-нибудь там Смитсон, уже стоит у перископа и ждет приказа, чтобы скомандовать «Пуск!» по Москве или нашему полигону. Поэтому советую быстрее проследовать в домик. Можешь взять на пять минут мою машину.
«Маршальский» домик теперь называют гагаринским. Гагарин, Титов, а вслед за ними и все остальные космонавты первой пятерки проводили в этом домике последнюю ночь перед стартом. До Гагарина домик предназначался для отдыха маршала Неделина. После его гибели там иногда селился Келдыш вместе с Ишлинским, а в их отсутствие в домике находили приют председатели Госкомиссий.
Когда я вошел, за столом в этом теперь историческом домике Воскресенский, Ишлинский, Келдыш и Финогеев сидели за «пулькой». В соседней комнате Богомолов пытался извлечь из радиоприемника самые последние известия. Хозяйка всех домиков Лена на крохотной кухне протирала фужеры.
- Борис, - оторвавшись от преферанса, обратился Воскресенский. Он понял, что я уже все знаю. - Ты карты презираешь, поэтому нижайше просим: достань из холодильника арбуз и помоги Лене приготовить закуски.
Из холодильника я извлек огромный арбуз и две бутылки коньяка. Когда все было приготовлено, мы услышали сообщение о том, что Генеральный секретарь ООН У Тан обратился с личными посланиями к Хрущеву и Кеннеди.
Воскресенский и здесь проявил инициативу и предложил первый тост: «За здоровье У Тана и, дай Бог, не последнюю!»
На этот раз все выпили молча и очень серьезно, понимая, насколько мы сейчас близки к тому, что этот коньяк и этот арбуз могут стать последними.
Келдыш подтвердил, что никакой возможности поговорить с Москвой нет. Спорить с начальством полигона бесполезно. Келдыш добавил:
- У меня такое чувство, что все обойдется. Я не верю, чтобы Никита Сергеевич поддался на провокацию этого мальчишки.
Я возразил, что этот мальчишка обещал всему миру высадить американца на Луну, а мы до сих пор еще не ответили на этот вызов. Завязался спор, в котором все сошлись на том, что обещал президент, а осуществлять должны такие же инженеры, как мы, и вряд ли у них это получится легко и быстро.
Когда-то, под большим секретом, мне была выдана тайна, как звонить в Москву через множество всевозможных коммутаторов, в обход всех режимных линий связи. Даже в обычное время этой связью с полигона пользоваться было «не положено». В такой обстановке, как сегодня, она и подавно должна быть закрыта. Но чем черт не шутит?
Я покинул хорошую компанию, зашел в соседний королевский домик, сел у телефона и начал экспериментировать. Сейчас уже не вспомню, сколько пришлось называть условных паролей, пока услышал московскую телефонистку, которой продиктовал телефон Королева. Пока ждал, почувствовал, что по спине бегут струйки холодного пота. Снимет трубку секретарь, что ей сказать? И как вообще объясняться в такой обстановке? Неужели эту линию никто не прослушивает?
Долгие гудки. Только бы не разъединили. Ура!
- Антонина Алексеевна! Я Черток, срочно Сергея Павловича!
И вдруг спокойный голос, как будто мы только что разговаривали:
- Борис! Я все знаю. Не делайте глупостей, мы работаем и устраняем замечания. Передавай привет. Ты понял?
- Понял!
Пошли частые гудки отбоя.
Меньше минуты продолжался разговор с Москвой. Но напряжение было такое, что пришлось зайти к себе, сменить мокрую от пота майку и учинить холодное обтирание.
27 октября брат президента Роберт Кеннеди посетил посольство СССР и предложил демонтировать советские ракеты в обмен на заверение в том, что вторжение на Кубу не состоится. Он просил немедленно сообщить Хрущеву: «Президент надеется, что глава Советского правительства его правильно поймет».
Хрущев «понял правильно». В такой критической ситуации нервы у военных одной из стран могли сдать, независимо от воли глав государств. В связи с нехваткой времени Хрущев принял необычное решение - передать послание Советского правительства открытым текстом по радио.
Уже темнело, когда я вернулся к маршальскому домику. На бетонке резко затормозил газик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90