Расскажите ему о Лондоне, сделайте так, чтобы он заинтересовался игорными домами, комнатами Арджилл, Моттс или Кейт Хэмилтон или другими местами, где по вечерам весело; попросите его отвезти вас поужинать в Креморнские сады, где вы могли бы танцевать польку под звездами…
Кандида издала какой-то звук, и его светлость спросил:
– Вы что-то сказали?
– Н-н-н-нет… ничего, – ответила Кандида.
– Расскажите Адриану также, – разгорячившись и увлекшись, продолжал лорд Манвилл, – как приятно посещать мюзик-холлы, театры, не забудьте про балет. Это будет казаться ему совершенно неотразимым, когда он узнает некоторых премилых танцовщиц.
Он сделал паузу, видимо, чтобы обдумать, какие еще инструкции дать Кандиде, затем почти извиняющимся тоном сказал:
– Адриан еще никогда не видел веселой жизни. Заставьте его понять, что это часть опыта взрослеющего человека – попробовать все наслаждения, прежде чем брать на себя ответственность за семью.
Кандида была в ужасе от того, о чем лорд Манвилл просил ее. Как же объяснить ему, что она никогда не слышала о тех местах, о которых говорил? Как убедить его, что она совершенно не знает Лондона – не знает ничего, кроме извозчичьего двора Хупера; даже в Гайд-парке была лишь однажды.
Она поняла, что имеет место какая-то нелепая ошибка, что лорд Манвилл думает, будто она знает все эти места, являясь частью их. Тут ей вспомнились советы миссис Клинтон. Если она скажет правду, то совершенно ясно: разгневанный тем, что она ничего не знает, лорд Манвилл откажется от ее услуг и немедленно отошлет обратно в Лондон. Оставался единственный выход – делать вид, что то, о чем он просит, выполнимо, и надеяться, что произойдет чудо и он ее не разоблачит.
– Ну так как, вы сделаете это для меня? – услышала она его слова и спокойно ответила:
– Я сделаю все, что в моих силах.
– Именно это я и надеялся от вас услышать, – с удовлетворением сказал лорд Манвилл. – Адриан – довольно странный молодой человек. Я просто не понимаю его, но уверен, что с вашей помощью мы сможем отвлечь его от этой женитьбы, от которой были бы одни несчастья.
– Ну а если предположить, что он действительно любит ее? – спросила Кандида.
– Любит? Да что мальчишка такого возраста может знать о любви? – резко возразил лорд Манвилл. – Да и вообще, любовь может быть ловушкой, иллюзией в любом возрасте.
Кандида хотела возразить, что любовь просто приходит и предотвратить этого никак нельзя, но вовремя сдержалась и ничего не сказала. Она видела, что лорд Манвилл вполне удовлетворен и готов снова двинуться в путь.
Он бросил на стол несколько банкнот. Кандида подошла к старому зеркалу в ореховой раме, висевшему на стене, надела шляпку и завязала ее под подбородком лентой.
Они продолжили свой путь в Манвилл-парк, и было видно, что его светлость пребывает в хорошем настроении. Кандида не знала, что во время их разговора он немало волновался, как бы она не «взбрыкнула», по его выражению, узнав, что ее подсовывают Адриану.
«Она довольно благосклонно к этому отнеслась, – сказал он себе. – И я позабочусь о том, чтобы впоследствии у нее не было никаких проблем. Адриан не сможет содержать ее, но я сделаю все, что нужно. Если хоть немного повезет, то о женитьбе мы больше не услышим. Кандида достаточно красива, чтобы он выкинул мысли о любой другой женщине из своей глупой головы».
Да, видимо, стоило покинуть Лондон в разгар сезона, решил лорд Манвилл, для того, чтобы уладить дела с Адрианом, хотя прошлой ночью, когда Лэйс умоляла его не уезжать, он был ужасно зол на мальчишку.
Май – лучшее время в Лондоне: каждую ночь – балы, приемы, маскарады, театры, балет и, конечно же, представления прелестных наездниц.
Прошлой ночью Лэйс сказала ему, что сегодня утром Скиттлз собирается объезжать новую лошадь. Там должны быть все его друзья, в то время как ему приходится мчаться куда-то за город только потому, что Адриан валяет такого дурака. А тут еще и это его исключение до конца семестра из Оксфорда – тут любой опекун выйдет из себя! Но сейчас все идет превосходно. С Кандидой Адриан наберется опыта и, вернувшись из Оксфорда, заживет городской жизнью светского молодого человека.
«Никто не может сказать, – удовлетворенно заметил про себя лорд Манвилл, – что я не гожусь на роль опекуна. Видит Бог, я не хотел обременять себя этим мальчишкой, но я несу за него ответственность и, безусловно, сделаю для него все, что в моих силах».
Довольный собой, он бросил на Кандиду быстрый взгляд.
«Это была идея моей бабушки, – подумал он. – И ей будет приятно узнать, какой отличный эффект эта идея возымеет».
Теперь ему уже казалось: не стоило говорить Лэйс, что он должен пробыть три дня в Манвилл-парке, прежде чем она присоединится к нему. Он попросил ее приехать в воскресенье, а к тому времени, если Кандида хорошо сыграет свою роль, он уже и сам сможет вернуться в Лондон.
Лорд Манвилл задумался о том, стоит ли говорить Кандиде что-нибудь о денежной компенсации за то, что ей придется иметь дело не с ним самим, как она могла предполагать, а с Адрианом.
Поразмыслив некоторое время, он решил, что не стоит этого делать. Алчной ее никак не назовешь, а кроме того, его самолюбие было все еще уязвлено тем выражением облегчения на ее лице, которое появилось, когда он объяснил ей, что одарить своей благосклонностью она должна Адриана.
«Неужели, – почти со страхом спросил он себя, – она испытывает ко мне неприязнь?»
Это казалось невозможным – ведь они познакомились только этим утром. Но все же с женщинами никогда ничего нельзя знать наверняка, они непредсказуемы. Как бы то ни было, эти мысли отрезвили его. Ну что же, сегодня среда, в воскресенье приедет Лэйс, и он будет рад видеть ее.
К тому же, как бы скучно ему ни было в компании лишь Адриана и Кандиды, в усадьбе очень многое надо было сделать. Он совершенно запустил ее, пока его помыслы были поглощены леди Бромптон.
Он понимал, что управляющий имением ждет не дождется его приезда, а оба фермера-арендатора еще несколько месяцев назад просили, чтобы он навестил их. Время пролетело быстро, и вот уже весна. Что может быть чудеснее, чем весна в поместье Манвилл?
Кандида, вероятно, подумала то же самое, когда, проехав немного вдоль высокой стены и миновав большие каменные ворота с геральдическими львами, они оказались на длинной, спускавшейся вниз по холму аллее с рядами дубов по обеим сторонам. И тут она вдруг увидела дом поместья Манвилл.
Такого она не ожидала. Кандида не могла представить себе что-либо более впечатляющее – украшенный колоннами фасад; квадратные, тяжеловатые флигели; урны и статуи на крыше, четко вырисовывавшиеся на фоне голубого неба.
Все это было таким же поразительным и в то же время невероятно красивым, как и сам владелец.
Она, должно быть, издала вздох изумления, потому что лорд Манвилл посмотрел на нее и сказал:
– Вам нравится мой дом?
– Он такой большой! – ответила Кандида. – Да, красивый дом.
Он был построен из серого камня, но впечатление было такое, будто он какого-то теплого цвета. Дом стоял почти в самой ложбине, рядом было озеро, а со всех сторон до самого горизонта простирался парк.
– И все это принадлежит вам? – спросила Кандида.
– Почти все, что в пределах видимости, – ответил лорд Манвилл. – Справа живет мой сосед граф Сторр, а слева – границы этой не видно – сэр Трешэм Фокслей.
Он не заметил, как вздрогнула Кандида и на лице ее появилось выражение отвращения, но через секунду она уже забыла об этом, потому что они подъехали ближе к дому и она увидела сады.
Она пока еще не знала, что садам этим было несколько веков, а дом построен дедом лорда Манвилла в 1760 году, ровно сто лет назад. Сирень – фиолетовая, розовато-лиловая, белая; деревья в розовом цвету; лужайки, похожие на зеленый бархат, – все было результатом многолетнего заботливого ухода.
Парк, казалось, был освещен клумбами пылающих нарциссов, тянувшихся до самого озера и покачивающихся на легком ветру, кустами жасмина и золотым дождем прекрасных ярко-желтых цветов.
– Как вы можете вообще когда-нибудь уезжать из такого чудного места? – спросила Кандида.
– Ваши слова наводят меня на мысль, что надо чаще бывать дома, – ответил лорд Манвилл, и Кандида поняла, что на него тоже произвела впечатление весенняя красота поместья Манвилл.
Лошади подвезли их к парадному входу. Лакеи в бордовых ливреях поспешили к экипажу, чтобы помочь сойти Кандиде и поприветствовать своего хозяина.
– Рад вас видеть, Бейтсон, – сказал его светлость импозантного вида мажордому. – Все в порядке?
– Да, милорд. Мистер Адриан в библиотеке, позвать его? По-моему, он не слышал, как вы приехали.
– Нет, я сам найду его, – ответил лорд Манвилл. – Пойдемте, Кандида.
Он провел ее через внушительного вида холл с мраморным полом, статуями греческих богов в человеческий рост и стенами бледно-зеленого цвета. Затем они оказались в широкой галерее, на стенах которой висело множество прекрасных портретов.
Кандида и лорд Манвилл отразились в зеркалах нескольких позолоченных трюмо. Она подумала, как он высок и какой маленькой она кажется в сравнении с ним. Они шли быстрым шагом и молча. В конце галереи была двойная дверь красного дерева. Следовавший за ними лакей отстал, и его светлость сам открыл дверь. Они зашли в самую изумительную комнату, которую Кандида когда-либо видела. Стены от пола до потолка были заняты книгами – такими же яркими и красивыми, как и лепной с росписью потолок или дорогая мебель, стоявшая в комнате. В центре находился большой письменный стол, за которым сидел и писал что-то молодой человек с ниспадавшими на лоб белокурыми прядями.
– Добрый день, Адриан, – сказал лорд Манвилл. – Я хочу познакомить тебя с мисс…
Прежде чем он закончил фразу, его подопечный вскочил из-за стола, Гневно сверкая глазами.
– Я не потерплю этого, – сказал он. – Я знаю, к чему все это, и не собираюсь знакомиться с ней. Забери ее, уведи отсюда немедленно!
Он швырнул перо на стол и, подойдя к окну, стал спиной, глядя на залитый солнцем сад. Кандида уставилась на него в изумлении. Лорд Манвилл шагнул к столу.
– Адриан! – сказал он, и голос его был подобен удару хлыста. – Ты весьма обяжешь меня, если немедленно повернешься и позволишь мне представить тебя мисс Кандиде Уолкотт. Это мой дом, и пока ты здесь в качестве моего гостя, ты будешь должным образом вести себя с леди, которая почтила меня своим присутствием.
Голос лорда Манвилла, казалось, достигал самых отдаленных уголков огромной комнаты, и Адриан медленно и с очевидной неохотой повернулся и посмотрел на Кандиду.
Глава VII
Несколько мгновений Адриан пристально смотрел на Кандиду. Затем выражение его лица изменилось, и он с улыбкой пошел к ней от окна, бормоча:
– Примите мои извинения… Я не знал… Я думал, что вы…
– Адриан! – громогласно прервал его лорд Манвилл и добавил уже более спокойным тоном: – Кандида, позвольте представить вам моего немного странного и эксцентричного подопечного, мистера Адриана Раштона. Адриан – мисс Кандида Уолкотт.
Адриан поклонился ей. Кандида присела в реверансе. Затем после нескольких секунд неловкого молчания лорд Манвилл, подойдя к камину, сказал:
– Может быть, Адриан, ты потрудишься объяснить мне, почему тебя исключили из Оксфорда?
– Я попался, когда в два часа ночи влезал через окно, – ответил Адриан.
– Как неосторожно и легкомысленно с твоей стороны попадаться, – добродушно заметил лорд Манвилл. – Надеюсь, вечеринка стоила того? Или дама?
– Ни то, ни другое, – мрачным голосом ответил Адриан. – Я был один.
– Один?! – воскликнул лорд Манвилл. – Да что же, скажи на милость, ты мог делать один в два часа ночи?
Адриан не ответил, и его светлость продолжал:
– Ну а был-то ты где?
– Я был на кладбище, раз уж тебе непременно это надо знать, – ответил Адриан.
Лорд Манвилл недоверчиво уставился на него.
– Ты не устаешь удивлять меня, Адриан, – наконец заметил он. – Ну ладно, как бы то ни было, мы сможем обсудить это как-нибудь потом. Теперь же я буду весьма тебе обязан, если ты чем-нибудь займешь мисс Уолкотт. Я знаю, что управляющий ждет меня и, кроме того, еще с полдюжины людей непременно будут настаивать, чтобы я уделил им внимание после такого долгого отсутствия. Полагаю, вам, молодым людям, есть о чем поговорить.
Произнеся последние слова, лорд Манвилл вышел.
Кандида, скованная смущением, стояла в центре комнаты. Ее бледно-розовое платье и элегантная шляпка делали ее еще моложе. Адриан, однако, на нее не смотрел. Он не отрывал взгляда от двери, в которую только что вышел его опекун, и раздраженно произнес:
– Ну вот! Как это на него похоже! Если бы я сказал, что был на какой-нибудь попойке, разрубил часы на Оксфордской башне или переколотил половину стекол в колледже, он был бы в восторге! Или если бы я сказал то, что ему хотелось услышать, – что я был с какой-нибудь…
Тут он вдруг, похоже, осознал, с кем говорит. Слова так и замерли у него на губах, и он, в раздражении повернувшись к столу, накрыл чем-то лист бумаги, на котором писал, как будто Кандида могла что-нибудь прочитать.
– Может быть, это дерзко с моей стороны, – начала Кандида своим мелодичным голосом, – но мне очень любопытно было бы узнать, зачем вы были на кладбище?
– Вы действительно хотите это знать? – несколько агрессивно сказал Адриан. – Ну хорошо, я скажу вам. Я писал поэму.
Не ожидая, пока Кандида что-нибудь ответит, он продолжал тем же враждебным тоном:
– Ну а теперь смейтесь! Вы, конечно же, думаете, что это глупо и достойно презрения – делать что-либо подобное, в то время как я мог бы приволокнуться за какой-нибудь шикарной женщиной или напиться. Но тем не менее то, что я вам сказал, – правда.
Произнося последние слова, он так смотрел на Кандиду, будто готовился дать отпор какому-нибудь ее циничному замечанию или взрыву хохота.
– Но я прекрасно понимаю вас, – мягко сказала Кандида. – Когда пишешь поэму, ничего не замечаешь: ни времени, ни того, что тебя окружает, ни голода, ни усталости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28