— А как вы там оказались? — спросила я.
— Я, что называется, «путешествующий доктор», — ответил он. — Я кочую по стране и вожу с собой весь свой скарб, который включает в себя старый «форд», походную кровать и небольшой набор инструментов и пузырьков с различными снадобьями. Однако они все довольно эффективны. Мой медбрат одновременно является и моим шофером, и кухаркой. Он отличный парень и очень любит свою работу, даже несмотря на то что иногда ему приходится трудиться двадцать четыре часа в сутки.
— Что вы сделали с Филиппом, когда ему стало лучше? — поинтересовалась я.
— Я упаковал его вещи и заставил поехать со мной, — сказал Маркус Камерон»— Для него наилучшей терапией оказался труд, причем тяжелейший.
Я рассмеялась: мне трудно было представить Филиппа пациентом «кочующего госпиталя».
— Мы провели вместе почти полтора года, — продолжал Маркус. — Когда-нибудь я расскажу вам об этом — ведь я не имею права задерживать вас сейчас.
— Я хочу, чтобы вы задержали меня своим рассказом, — сказала я. — Весь вечер я честно выполняла свои обязанности, поэтому я могу на некоторое время превратиться в эгоистку.
Он прикурил сигарету.
— Теперь ваша очередь поведать о себе, — заявил он.
— Как давний друг Филиппа, — совершенно серьезно проговорила я, — скажите, смогу ли я сделать его счастливым?
Если мой вопрос и удивил Маркуса, то он это никак не показал.
— Я привык быстро принимать решения. Я отвечу вам со всей откровенностью. Да, я думаю, что сможете.
— Даже несмотря на то что вам известно о его прошлом? — настаивала я. — Ведь вы же не могли провести с Филиппом столько времени и не узнать об этом.
— Я знаю, что произошло, — ответил он.
— Дело в том, — продолжала я, — что он еще не оправился — та женщина все еще очень много значит для него, гораздо больше, чем я. Он повернулся и устремил свой взгляд на озеро.
— Я часто спрашиваю себя, — задумчиво проговорил он, — сознаем ли мы действительную ценность того, что находится рядом с нами. Может оказаться, что Филипп просто не подозревает, насколько вы важны для него.
— Если бы это было правдой, — промолвила я.
— Вы любите его? — тихо спросил он.
— Поэтому-то я и выхожу за него замуж, — ответила я. — Но я не слепая, я признаю, что меня ждет нелегкое будущее.
— Если вы знаете, чего ожидать, — это уже половина победы, — заключил он.
Мы замолчали, но между нами возникло взаимопонимание, основанное на нашей симпатии друг к другу. Я поняла, что этот человек нравится мне, что я могу ему доверять, и мне стало радостно. Я никогда не испытывала подобного чувства в присутствии других друзей Филиппа. Я была счастлива, что познакомилась с этим человеком, что он вошел в мою жизнь.
— Только не подумайте, что я задаю вопрос из праздного любопытства, — через некоторое время заговорила я, — но мне хотелось бы знать, верите ли вы в переселение душ?
Несколько мгновений он молчал.
— Естественно! — наконец ответил он. — Я слишком долго живу на Востоке, чтобы не понять, что без второго рождения наш мир давно бы оказался на низшей ступени деградации и несправедливости.
— Вы когда-нибудь обсуждали это с Филиппом? — спросила я.
— Конечно, и не раз, — сказал он. — Человек не может находиться в Индии и практически ежедневно не сталкиваться с какими-либо формами проявления Кармы. К тому же, люди продолжают читать Киплинга. Помните?
«Они придут, придут опять,
Покуда вертится земля.
Ведь если Он так бережет листок,
Он не допустит никогда потратить душу зря.»
— Но как можно быть в этом уверенным? — удивилась я. — Это можно только чувствовать, что равносильно блужданию впотьмах, когда человек пытается ухватиться за что-то более материальное, олицетворяющее собой дневной свет и способное противостоять критическим нападкам тем, кто не верит.
— Разве то, что относится к сфере духовного, может быть материальным? — спросил он. — Дорогая моя, вы хотите невозможного. Это третье измерение. Если бы мы обладали столь безграничными умственными способностями, что были бы в состоянии прийти к пониманию подобных явлений, мы находились бы не здесь. А что касается уверенности — вы помните, какими словами Россетти описывает те чувства, которые, как мне кажется, вы испытываете?
«Я здесь когда-то побывал,
Когда — не знаю сам.
Я помню зелень во дворе
И пряный запах трав,
И песни звук,
И свет вокруг».
Он прочитал эти строки низким и тихим голосом.
— Я верю, знаю и почти уверена, но, к сожалению, этого недостаточно, — я сгорала от нетерпения.
Последние слова я произнесла дрогнувшим голосом. Маркус повернулся ко мне и, положив обе руки на плечи, пристально посмотрел в глаза.
— Послушайте, — проговорил он, — настанет день, и вы все мне расскажете. Но не сейчас, еще рано, так как доверие подобно нашему счастью: оно существует потому, что либо мы не смогли предотвратить его, либо — сбежать от него. А пока я хочу, чтобы вы запомнили три вещи. Я знаю, что вы не будете в обиде на меня за мою проповедь. Если вы никогда не будете забывать об этих трех силах, они поведут вас по тому пути, которого вы так страшитесь.
— Что же это такое? — спросила я.
— Вера, Надежда и Любовь, — ответил он, — и самая всемогущая из них — Любовь. Он опустил руки и отвернулся.
— Пожалуйста! — взмолилась я. — Пожалуйста, помогите мне. Мне нужно спросить вас кое о чем. Как вы думаете, могла бы Надя… вернуться во мне?
Наступило молчание.
— Я не в состоянии ответить на ваш вопрос, — сказал он. — Это можете сделать только вы сами.
— Но как мне удостовериться в этом? — настаивала я. — Как мне получить доказательства?
— Только ваше сердце даст вам правильный ответ, — проговорил он. — Но каков бы ни был ответ, это не важно.
— Не важно? — переспросила я.
— Абсолютно! Вопрос о том, помните ли вы вашу предыдущую жизнь, не изменит того факта, что вы живете сейчас, поэтому вы должны как можно полнее жить настоящим.
— Но для меня это важно, — упрямо сказала я.
— Нет, — твердо проговорил он. — Второе рождение — это закон природы. Наша память поверхностна, она не играет особой роли в этом процессе. Тот факт, что вы — Надя или явление переселения душ, может иметь значение только в том случае, если он воздействует на то, кем вы являетесь в данный момент.
— Как вы не понимаете, что это мучает меня?
— Взгляните на это по-другому, — предложил он. — В последние годы жизнь Нади определялась всепоглощающей любовью к Филиппу. Это было самым главным в ее жизни. Сегодня, для вас, это тоже должно обрести первостепенное значение. И тогда любовь — но не к самой себе, а к Филиппу — затмит для вас все остальное. Думайте о нем, он для вас важнее всего.
Я молчала, мне нечего было сказать. Он наклонился и поднес мои руки к губам.
— Да поможет вам Бог, — мягко проговорил он. Он повернулся, собираясь направиться к дому.
— Возвращайтесь к гостям, — сказал он совершенно другим тоном. — Филипп обвинит меня в том, что я мешаю вам заниматься гостями.
Несколько шагов — и мы оказались в круге яркого света, который падал из высоких окон. Маркус улыбнулся мне.
— Я буду танцевать на вашей свадьбе, — заявил он. — Филиппу очень повезло.
— Вы даете слово, что приедете? — спросила я.
— Ничто не сможет меня удержать, — ответил он. Мы вернулись в зал и сразу же окунулись в атмосферу смеха и веселья, которая царила в доме до самого утра, когда на небе стали появляться первые отблески зари.
Глава 27
До свадьбы оставалось три дня. Я никак не могла дождаться, когда наконец стану женой Филиппа. В предвкушении этого события меня охватывала безумная радость, я пребывала в какой-то эйфории, испытывая при этом восторг, к которому примешивались страх и тревога.
Но я была счастлива. На меня снизошло спокойствие, которое являлось плодом моих размышлений. Маркус Камерон принес мне умиротворение. После разговора, состоявшегося на приеме в Лонгморе, я изо всех сил старалась забыть о себе и думать только о человеке, за которого выходила замуж, и помнить, что люблю его. Я чувствовала, что рано или поздно все уладится и я найду выход из лабиринта мучительных и совершенно непонятных для меня эмоций.
Установилась очень жаркая погода. Меня совсем вымотали последние предсвадебные хлопоты, развлечения, примерки, подарки, которые надо было разобрать и разложить. Я вернулась с обеда, на котором мы с Филиппом были почетными гостями. У меня страшно болела голова, и хотелось спать. В воздухе пахло грозой, изредка раздавались отдаленные раскаты грома. Я находилась в подавленном состоянии. Прошлую ночь я глаз не сомкнула. В городе была жарко и душно, и я мечтала вырваться на природу, чтобы хоть немного подышать свежим воздухом. Мы планировали провести наш медовый месяц на яхте, которую Филипп собирался одолжить у своих родственников.
Однако оставалось еще очень много дел, и я поняла, что мне так и не удастся отдохнуть. В Мейсфилд мы должны были отправиться вечером за день до венчания, а так как было практически невозможно переправить туда все, что подарили нам с Филиппом, Анжела решила устроить своего рода предсвадебный прием, чтобы знакомые могли полюбоваться изумительной коллекцией подарков.
Все было разложено на длинных столах в кабинете. Драгоценности, которых теперь у меня было несметное количество, лежали в сейфе у Генри. Их собирались разместить в огромном стеклянном шкафу, который Филипп перевез из Чедлей-Хауса. Ждали только детектива, который должен был их охранять. Уже несколько дней мы с Анжелой занимались тем, что раскладывали и описывали подарки, поэтому, вернувшись с обеда и увидев новую кучу коробок, я застонала.
— О Господи! — обратилась я к стоявшему рядом дворецкому. — Куда мы их денем?
— Ее светлость задала мне такой же вопрос, миледи, — ответил он. — Она предлагает поставить еще один стол в будуар.
«Значит, мне придется опять браться за работу», — подумала я.
Я вовсе не была неблагодарна тем, кто проявил столько исключительную щедрость по отношению ко мне. Я знала, что многие из них потратили гораздо больше, чем могли себе позволить. Просто подарков оказалось слишком много, а во мне было достаточно эгоизма, чтобы постоянно забывать о необходимости благодарить каждого, кто присылал их.
Я старалась отправлять письма сразу после того, как получала подарок, но однажды график был нарушен, и сейчас у меня скопилось более пятидесяти поздравлений, на которые мне обязательно надо было ответить до нашего отъезда. Я взглянула на наваленные горой коробки, надеясь, что это не вазы для цветов: у нас их уже было более сорока. Мое внимание привлекли три небольшие посылки. Я взяла одну из них. Она была плоской, и я решила, что это сумочка.
Разорвав пакет, я обнаружила внутри зеленую книжку, к которой прилагалось письмо. Одного взгляда на подпись хватило, чтобы мое сердце учащенно забилось. Посылка пришла от мадам Мелинкофф.
В ее письме отсутствовало традиционное обращение:
«После нашей встречи я много думала о вас. Я посылаю вам книгу, которая принадлежала моей дочери. От всего сердца желаю вам счастья. Эдит Мелинкофф.»
Я прочла заглавие. «Сад Кармы». Мне не надо было открывать книгу, чтобы понять, откуда я цитировала те три строчки, когда мы с Филиппом были в Ричмонд-Парке. Те строчки, которые, будучи совершенно безобидными, если рассматривать их отвлеченно, разрушили возникшую между нами теплую атмосферу и заставили Филиппа на бешеной скорости помчаться в Лондон. Я прижала книгу к груди, и меня охватило странное возбуждение. Внезапно я сообразила, что рядом со мной стоит дворецкий.
— Я оставлю подарки здесь до возвращения ее светлости, — сказала я и бросилась наверх.
Я вбежала в комнату и заперла дверь. Остановившись, я взглянула на книгу, которую держала в руках. Я принялась медленно переворачивать страницы, испытывая при этом некое чувственное наслаждение. Все стихотворения были мне знакомы, каждое слово эхом откликалось в моей памяти. Не вызывало сомнения, что книгой часто пользовались. Некоторые стихотворения были отмечены, против двух или трех на полях стояли жирные пометки карандашом.
Мне трудно объяснить свои чувства — я находилась в слишком сильном эмоциональном возбуждении, чтобы его можно было описать словами. Мое сердце было абсолютно уверено в том, что мой мозг все еще подвергал сомнению. Эта книга принадлежала мне, и именно моя рука держала карандаш, когда ставила пометки. Я прочитала все стихотворения, некоторые строки я читала вслух с закрытыми глазами.
У меня было ощущение, будто я после долгой разлуки встретила близкого и горячо любимого друга. Одно из последних стихотворений было выделено рамкой из листьев и цветов, которая как бы подчеркивала его важность. Я зашептала знакомые слова:
«И после смерти, через долгий срок,
(Оттуда, где главенствует любовь)
Приду, когда ты будешь одинок,
И встану рядом вновь.»
Это было любовное послание, которое пришло ко мне через века. Маркус Камерон был прав — только любовь имеет значение! Надины слова или мои? Разве это важно, если после нас останется любовь — незабываемая, непобедимая, вечная.
Продолжая держать книгу в руках, я опустилась на колени и стала молиться. Я просила Господа, чтобы Он помог мне дать Филиппу счастье, чтобы не только он, но и я рядом с ним обрели покой, чтобы во мне он нашел ту любовь, которую когда-то потерял.
Я не знаю, как долго я простояла так. Когда я поднялась, я ощутила небывалое умиротворение, как будто я передала свою ношу Ему, и Он принял ее.
Анжела послала за мной горничную, и, спустившись, я обнаружила, что моя сестра разбирает подарки. Ни на минуту не останавливаясь, мы проработали с ней до шести.
Вечером мы с Филиппом должны были идти на прием в министерство Индии, а до этого — поужинать с госсекретарем и его женой. Анжела была приглашена только на вечер, который устраивался после ужина, поэтому Филипп предложил, чтобы я заранее приехала к нему в Чедлей-Хаус. Ему хотелось немного побыть со мной наедине.
— Это будет просто замечательно, — ответила я на его предложение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33