Все замечательно, цена порадовала
Чтобы попасть в дом с другой стороны, Марине нужно было лишь обогнуть террасу, но она вдруг замедлила шаги и остановилась.После недолгого раздумья она решительно зашагала по тропинке, ведущей к храму.Удалившись от ярко освещенного дома в тень сада, она сошла с дорожки в заросли азалий. Там она села на землю, и кусты полностью скрыли ее от случайного взгляда.Сквозь цветы она видела освещенные окна гостиной и террасу — интересно, сможет ли она рассмотреть гостей Уинстона?Марина затаилась и стала ждать, что сейчас будет. Она просто сгорала от любопытства!Уинстон, оставшись ждать гостей в гостиной, услышал голоса в коридоре. Затем в комнату первой вошла графиня Спинелло, с которой он познакомился в Риме, а также встречался в прошлом году в Монте-Карло.Живая и очень привлекательная брюнетка, с бриллиантами, сверкающими в ушах и вокруг точеной шеи, она, как вспышка молнии, бросилась через всю комнату к Уинстону и подняла к нему разгоряченное лицо.— Уинстон, так это правда?! — вскричала она, мило коверкая английские слова. — Я слышала, что вы приехали, но не могла в это поверить!— Счастлив видеть вас, Николь, — ответил Уинстон, — но кто сказал вам, что я приехал?— Можете быть уверены, весь Сорренто уже говорит о том, что Вандерфельды снова открыли свою виллу — через столько лет! И что приехал molto bello Здесь: красавец.
Вандерфельд. Кто же это может быть, кроме вас?— Действительно, кто же еще? — повторил Уинстон, изобразив довольную улыбку.Он протянул руку ее брату, вошедшему вслед за графиней вместе с двумя другими мужчинами.— Как дела, Антонио? — спросил он. — Приятно снова видеть вас.— Я не верил, хотя и надеялся, что вы здесь, — ответил Антонио. — Три года назад, когда мы купили виллу на другом конце Сорренто, нам говорили, что Вандерфельды никогда не навещают старомодных соседей!— Ну, если вы живете здесь, значит, о старомодности не может быть и речи! — сказал Уинстон.— Вот видите, он всегда говорит то, что надо! — торжествующе воскликнула графиня, обращаясь к двум другим гостям — тоже итальянцам, — молча ожидавшим, когда их представят.Уинстон пожал им руки, и графиня заявила:— Вы немедленно должны посетить нас, Уинстон. Как насчет завтрашнего ужина? Чак возвращается из Рима — помните Чака? Вы учились с ним вместе в колледже.— Чак Кеннеди? Конечно, я помню его, — подтвердил Уинстон. — Но я сообщу вам завтра, смогу ли приехать на ужин.— Ну, если не завтра, то послезавтра, — настаивала графиня. — Ответа «нет» я не принимаю! Вы обязательно должны увидеть нашу очаровательную виллу, хотя, конечно, она не идет ни в какое сравнение с вашей!— Как поживает ваша моторная лодка, Антонио? — спросил Уинстон. — Я вот только что получил своего нового «Нейпера-младшего».— Ну и как он?— Сегодня я его испробовал, и он показал себя молодцом, — отвечал Уинстон.— Хватит вам болтать о моторных лодках, господа! — заявила графиня. — Поговорим лучше обо мне! Уинстон — это моя любовь, вы знаете, и я не потерплю его пристрастия к механическим игрушкам!— Я, наверное, должен сказать вам, что вы выглядите сейчас лучше, чем когда-либо? — спросил ее Уинстон. — Мне кажется, именно это вы хотите от меня услышать?— Ну конечно! — ослепительно улыбнулась графиня. — Вы просто несравненный мастер говорить женщинам комплименты, и, хотя… хотя все они, конечно, лицемерны, хочется верить вам!— Как вы можете сомневаться в моей искренности! — воскликнул Уинстон.— Да потому что ваши губы, ваши глаза изобличают вас во лжи, — ответила графиня. — Но я все равно верю в то, во что хочу верить, и я счастлива!— Это замечательная философия, — заметил один из молчаливых итальянцев. — Думаю, стоит последовать вашему примеру.— Попробуйте, — ответила графиня. Она игриво оглянулась на него и шагнула через открытую дверь на террасу. — О! Какой сад! — воскликнула она. — В нашем саду человек десять работают не покладая рук, но он, наверное, никогда не станет таким прекрасным, как ваш.Уинстон вышел за ней следом, и теперь Марина могла хорошо рассмотреть их в свете, падающем из открытого окна.Она видела модный силуэт платья женщины, бриллианты, искрами вспыхивающие у нее на шее и на запястьях, и было невозможно не заметить того соблазняющего движения, с каким графиня повернула голову к Уинстону.Графиня быстро оглянулась — убедилась, что брат и его спутники не вышли вслед за ними, и, взяв Уинстона под руку, увлекла его от открытого окна — вдоль террасы — ближе к тому месту, где скрывалась Марина.— Мне вас так не хватало, Уинстон, — сказала она ласковым голосом. — Я думала, вы приедете нынешней зимой в Рим. Когда вы не приехали, я молила Бога, чтобы нам встретиться в Монте-Карло, но и тут вы меня разочаровали!— Вы должны простить меня, — ответил Уинстон, — но я ездил по делам в Индию и вернулся в Америку лишь недели две назад.— А потом сразу приехали сюда. Почему?— У меня была причина, — уклончиво ответил Уинстон, — и теперь, когда вилла вновь открыта, я жалею, что не был здесь так долго.— Но ведь вы же будете теперь сюда приезжать, да и вообще — вы сейчас здесь! — воскликнула графиня. — Мы можем с вами встречаться!— Ваш супруг сейчас с вами?— Он во Флоренции, — ответила графиня. — Чем она и великолепна!Она подняла к Уинстону свое лицо, и Марина поняла: она ждет, что он ее поцелует.Марина неподвижно сидела в азалиях, совершенно зачарованная этой сценой. Уинстон — широкоплечий, с узкими бедрами (настоящий бог!) и графиня — с волосами, черными как вороново крыло, высоким гребнем поднимающимися над овальным лбом… Ее темные глаза, казалось, вспыхивали искрами, и Марина увидела, как графиня положила на плечо Уинстона свои длинные острые пальцы и тесно прижалась к нему.Он посмотрел на окно гостиной.— Нам нужно возвратиться.— Но почему? — отозвалась графиня. — Антонио знает, что я хочу быть с вами. Я люблю вас, Уинстон, и никогда не забуду того счастья, которое мы пережили вместе! А вы?— Нет, конечно, нет…— Я вижу, что утомила вас, — сказала графиня. — У вас есть кто-то другой? Боже, какой глупый вопрос я задаю! — Она вскрикнула от досады и, не пытаясь скрыть своего раздражения, продолжала: — У вас всегда был кто-то другой! Всегда, всегда! И все же я верю, что вы вернетесь ко мне, потому что наша любовь вам нужна так же, как и мне.— Вы очень красивы и привлекательны, — послышался голос Уинстона. — Но, Николь, не думаете же вы убедить меня, что целый десяток, а то и больше, мужчин не занимали все это время мое место?— Да, их было несколько десятков! — беспечно сказала графиня. — Но никто из них не был похож на вас, никто так не волновал меня, как вы.— Вы льстите мне, — ответил Уинстон, и в голосе его послышался смех.И вдруг, будто устав от разговора, графиня обняла его и притянула к себе его голову.Он поцеловал ее. Это был долгий поцелуй.Затем решительно, обняв за плечи, Уинстон повел ее обратно к террасе, и они вошли в гостиную через освещенную стеклянную дверь.До сознания Марины только тут дошло, что она сидит затаив дыхание. Ей еще не приходилось видеть, как двое страстно целуют друг друга. Она никогда не видела, как мужчина и женщина сжимают друг друга в объятиях…В груди у нее было странное ощущение — она не смогла бы его объяснить. Но было что-то особое в повороте головы Уинстона, в том, как его губы встретились с губами графини, как они прижались друг к другу — все это убеждало ее, что она увидела нечто чрезвычайно важное.Но ведь графиня была замужем!А может быть, светские люди всегда так себя ведут? Она что-то читала об этом, слышала разговоры о том, что король не прочь пофлиртовать, и о нравах обитателей Мальборо-Хауса Мальборо-Хаус — бывшая резиденция членов королевской семьи.
.Но читать и слышать — это одно, а видеть — совсем другое, и особенно видеть, как Уинстон, с которым она провела весь этот день, теперь целует на террасе очень красивую, привлекательную женщину…И к ней, Марине, это не имеет никакого отношения!— Никто никогда не поцелует меня вот так! — прошептала Марина, и это был крик отчаяния. Глава 6 Марина подождала еще немного, затем встала, выбралась на дорожку и спустилась к дому.Перебежав террасу, она вошла в дом через дверь со стороны сада и попала в коридор, идущий из холла.Здесь была другая лестница на второй этаж. Марина бегом поднялась по ней в свою спальню и закрылась на ключ.В первый раз за все время пребывания в этом доме она не открыла занавески, чтобы перед сном полюбоваться морем — в нем многократно отражались далекие огоньки Неаполя и ближние огни вдоль берега залива — может быть, какой-нибудь рыбацкой деревеньки или виллы.Вместо этого она быстро разделась и легла.Каждую ночь она заново восторгалась удобствами и богатым убранством своей спальни.С балкона, куда она могла выйти днем, открывался прекрасный вид на море, и вообще это была самая прекрасная комната в ее жизни.К спальне примыкала ванная комната — ванна в ней была углублена в пол, как это было принято у древних римлян.Она знала, что это чисто американский обычай — делать отдельную ванную комнату для каждой спальни в доме, но, сидя в мраморной ванне, украшенной цветными изразцами, скопированными с тех, что, должно быть, украшали старинную виллу, она чувствовала себя перенесенной на целое тысячелетие назад. Она представляла себя женой римского сенатора или, может быть, его дочерью, и что снаружи ее ожидают пышность и блеск, которыми всегда окружали себя римляне, в какое бы время они ни жили.Но сегодня Марина хотела лишь одного — забраться в постель и в темноте приказать себе, что чем раньше она заснет, тем лучше. Она отчаянно хотела снова видеть Уинстона, говорить с ним, быть с ним наедине, как было до появления этой итальянской красотки со сверкающими бриллиантами. И в то же время ей было бы сейчас невыносимо видеть его, зная, что он только что целовал красавицу Николь и, наверное, продолжает думать о ней…Марина не могла понять своих собственных ощущений, сейчас она сознавала лишь одно: то странное чувство, возникшее в ее груди, когда она увидела, как Уинстон целует Николь, превратилось в ощутимую физическую боль, такую сильную, что Марина на миг подумала: это, наверное, и есть приближение конца.При одной мысли об этом ей захотелось сбежать вниз, броситься к Уинстону и попросить его обнять ее как можно крепче.Как же объяснить ему, что ей нужна его сила и что теперь только он сможет вселить в нее мужество?Но наверное, он лишь станет презирать ее за такую трусость!Сегодня в Помпеях он посмеялся над ней и над ее страхами. Он ведь не понимал, что, когда живописал ей ужас помпейцев, погибающих под градом камней и обломков в непроглядной тьме внезапно наступившей ночи, она думала: а как ей самой придется встречать свою скорую смерть?..Даже если она готова вынести удушье и все страдания, когда жизнь станет покидать ее тело, кто поможет ей, беспомощной, задыхающейся, и утешит ее в смертных муках?Но как рассказать обо всем этом Уинстону? Лишь только он узнает, что она обречена на смерть, общение с ней сразу станет ему в тягость, если вообще не вызовет отвращения.Вот Элвин совсем другой. Элвин так долго живет с мыслью о смерти — он обязательно бы понял ее. Он смог бы убедить ее, что в смерти нет ничего страшного, это просто освобождение души от телесных оков и человек станет только счастливее, потому что обретет свободу.«Я хочу верить… я хочу верить!» — шептала Марина, лежа в темноте.Потом ей пришло в голову, что глупо уже сейчас начинать думать о своей смерти только потому, что она увидела, как Уинстон целует Николь, как он обнимает ее и склоняет к ней голову…«Может быть, мне тоже попросить Уинстона, чтобы он поцеловал меня, прежде чем я умру?» — Марина подумала об этом и тут же представила, как он будет удивлен и даже, может быть, потрясен.Она всегда считала, что женщине неприлично просить мужчину поцеловать ее, но ведь Николь сама обняла Уинстона и приблизила его губы к своим! Что она при этом чувствовала? Наверное, это такой восторг, который ей, Марине, еще не приходилось испытывать…Она долго пролежала так без сна, когда услышала снаружи голоса и звук отъезжающего экипажа.Они уехали! Было еще совсем не поздно, и Уинстон, возможно, еще ждал, что она вернется в гостиную.Но ей было даже страшно думать о том, чтобы увидеть его сейчас — с губами, еще влажными от поцелуя Николь.Она прислушалась. В доме стояла полнейшая тишина. Интересно, где сейчас Уинстон? Может быть, он уехал вместе со своими друзьями, чтобы весело провести остаток вечера?Мысли Марины совсем перепутались — какие-то совершенно незнакомые чувства нахлынули на нее, заставив сердце учащенно биться; и тут она услышала его шаги по коридору.Его комната была в другом конце дома — значит, он шел специально к ее двери. Она затаила дыхание. Раздался стук в дверь.— Кто… там? — спросила она, хотя прекрасно знала ответ.— У вас все хорошо, Марина?— Да… вполне!— Ну тогда спите! Спокойной ночи!— И вам… спокойной ночи!Она отвечала так тихо, что он, наверное, с трудом мог разобрать слова.И когда она услышала, как он удаляется назад, в свою комнату, она разрыдалась.Она плакала не потому, что умерла ее мать. Она не проронила и слезинки из-за того, что должна скоро умереть сама. Сейчас она беспомощно и отчаянно оплакивала то, что ее жизнь кончается и она так никогда и не узнает, что такое любовь.Она плакала так, что ее подушка стала мокрой от слез, и чувствовала, что ее покинули все — и Элвин, и Уинстон, и… Аполлон.Уинстон не сомневался, что Марина пойдет в свою спальню, раз она так сказала.В то же время ему совершенно не хотелось задерживаться в саду с Николь.В прошлом году в Риме между ними неожиданно вспыхнула дикая пламенная любовь. Но он уже до отъезда понял, что его пламя гаснет, и, как обычно, почувствовал нарастающую скуку и раздражение.Он никогда не мог объяснить себе, почему женщина, казавшаяся вначале такой желанной, вдруг становится совершенно ненужной.Легкая манерность, которая вначале так привлекала его, стала вызывать раздражение — он наперед знал, что она сейчас скажет, прежде чем она успевала произнести хоть слово.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
Вандерфельд. Кто же это может быть, кроме вас?— Действительно, кто же еще? — повторил Уинстон, изобразив довольную улыбку.Он протянул руку ее брату, вошедшему вслед за графиней вместе с двумя другими мужчинами.— Как дела, Антонио? — спросил он. — Приятно снова видеть вас.— Я не верил, хотя и надеялся, что вы здесь, — ответил Антонио. — Три года назад, когда мы купили виллу на другом конце Сорренто, нам говорили, что Вандерфельды никогда не навещают старомодных соседей!— Ну, если вы живете здесь, значит, о старомодности не может быть и речи! — сказал Уинстон.— Вот видите, он всегда говорит то, что надо! — торжествующе воскликнула графиня, обращаясь к двум другим гостям — тоже итальянцам, — молча ожидавшим, когда их представят.Уинстон пожал им руки, и графиня заявила:— Вы немедленно должны посетить нас, Уинстон. Как насчет завтрашнего ужина? Чак возвращается из Рима — помните Чака? Вы учились с ним вместе в колледже.— Чак Кеннеди? Конечно, я помню его, — подтвердил Уинстон. — Но я сообщу вам завтра, смогу ли приехать на ужин.— Ну, если не завтра, то послезавтра, — настаивала графиня. — Ответа «нет» я не принимаю! Вы обязательно должны увидеть нашу очаровательную виллу, хотя, конечно, она не идет ни в какое сравнение с вашей!— Как поживает ваша моторная лодка, Антонио? — спросил Уинстон. — Я вот только что получил своего нового «Нейпера-младшего».— Ну и как он?— Сегодня я его испробовал, и он показал себя молодцом, — отвечал Уинстон.— Хватит вам болтать о моторных лодках, господа! — заявила графиня. — Поговорим лучше обо мне! Уинстон — это моя любовь, вы знаете, и я не потерплю его пристрастия к механическим игрушкам!— Я, наверное, должен сказать вам, что вы выглядите сейчас лучше, чем когда-либо? — спросил ее Уинстон. — Мне кажется, именно это вы хотите от меня услышать?— Ну конечно! — ослепительно улыбнулась графиня. — Вы просто несравненный мастер говорить женщинам комплименты, и, хотя… хотя все они, конечно, лицемерны, хочется верить вам!— Как вы можете сомневаться в моей искренности! — воскликнул Уинстон.— Да потому что ваши губы, ваши глаза изобличают вас во лжи, — ответила графиня. — Но я все равно верю в то, во что хочу верить, и я счастлива!— Это замечательная философия, — заметил один из молчаливых итальянцев. — Думаю, стоит последовать вашему примеру.— Попробуйте, — ответила графиня. Она игриво оглянулась на него и шагнула через открытую дверь на террасу. — О! Какой сад! — воскликнула она. — В нашем саду человек десять работают не покладая рук, но он, наверное, никогда не станет таким прекрасным, как ваш.Уинстон вышел за ней следом, и теперь Марина могла хорошо рассмотреть их в свете, падающем из открытого окна.Она видела модный силуэт платья женщины, бриллианты, искрами вспыхивающие у нее на шее и на запястьях, и было невозможно не заметить того соблазняющего движения, с каким графиня повернула голову к Уинстону.Графиня быстро оглянулась — убедилась, что брат и его спутники не вышли вслед за ними, и, взяв Уинстона под руку, увлекла его от открытого окна — вдоль террасы — ближе к тому месту, где скрывалась Марина.— Мне вас так не хватало, Уинстон, — сказала она ласковым голосом. — Я думала, вы приедете нынешней зимой в Рим. Когда вы не приехали, я молила Бога, чтобы нам встретиться в Монте-Карло, но и тут вы меня разочаровали!— Вы должны простить меня, — ответил Уинстон, — но я ездил по делам в Индию и вернулся в Америку лишь недели две назад.— А потом сразу приехали сюда. Почему?— У меня была причина, — уклончиво ответил Уинстон, — и теперь, когда вилла вновь открыта, я жалею, что не был здесь так долго.— Но ведь вы же будете теперь сюда приезжать, да и вообще — вы сейчас здесь! — воскликнула графиня. — Мы можем с вами встречаться!— Ваш супруг сейчас с вами?— Он во Флоренции, — ответила графиня. — Чем она и великолепна!Она подняла к Уинстону свое лицо, и Марина поняла: она ждет, что он ее поцелует.Марина неподвижно сидела в азалиях, совершенно зачарованная этой сценой. Уинстон — широкоплечий, с узкими бедрами (настоящий бог!) и графиня — с волосами, черными как вороново крыло, высоким гребнем поднимающимися над овальным лбом… Ее темные глаза, казалось, вспыхивали искрами, и Марина увидела, как графиня положила на плечо Уинстона свои длинные острые пальцы и тесно прижалась к нему.Он посмотрел на окно гостиной.— Нам нужно возвратиться.— Но почему? — отозвалась графиня. — Антонио знает, что я хочу быть с вами. Я люблю вас, Уинстон, и никогда не забуду того счастья, которое мы пережили вместе! А вы?— Нет, конечно, нет…— Я вижу, что утомила вас, — сказала графиня. — У вас есть кто-то другой? Боже, какой глупый вопрос я задаю! — Она вскрикнула от досады и, не пытаясь скрыть своего раздражения, продолжала: — У вас всегда был кто-то другой! Всегда, всегда! И все же я верю, что вы вернетесь ко мне, потому что наша любовь вам нужна так же, как и мне.— Вы очень красивы и привлекательны, — послышался голос Уинстона. — Но, Николь, не думаете же вы убедить меня, что целый десяток, а то и больше, мужчин не занимали все это время мое место?— Да, их было несколько десятков! — беспечно сказала графиня. — Но никто из них не был похож на вас, никто так не волновал меня, как вы.— Вы льстите мне, — ответил Уинстон, и в голосе его послышался смех.И вдруг, будто устав от разговора, графиня обняла его и притянула к себе его голову.Он поцеловал ее. Это был долгий поцелуй.Затем решительно, обняв за плечи, Уинстон повел ее обратно к террасе, и они вошли в гостиную через освещенную стеклянную дверь.До сознания Марины только тут дошло, что она сидит затаив дыхание. Ей еще не приходилось видеть, как двое страстно целуют друг друга. Она никогда не видела, как мужчина и женщина сжимают друг друга в объятиях…В груди у нее было странное ощущение — она не смогла бы его объяснить. Но было что-то особое в повороте головы Уинстона, в том, как его губы встретились с губами графини, как они прижались друг к другу — все это убеждало ее, что она увидела нечто чрезвычайно важное.Но ведь графиня была замужем!А может быть, светские люди всегда так себя ведут? Она что-то читала об этом, слышала разговоры о том, что король не прочь пофлиртовать, и о нравах обитателей Мальборо-Хауса Мальборо-Хаус — бывшая резиденция членов королевской семьи.
.Но читать и слышать — это одно, а видеть — совсем другое, и особенно видеть, как Уинстон, с которым она провела весь этот день, теперь целует на террасе очень красивую, привлекательную женщину…И к ней, Марине, это не имеет никакого отношения!— Никто никогда не поцелует меня вот так! — прошептала Марина, и это был крик отчаяния. Глава 6 Марина подождала еще немного, затем встала, выбралась на дорожку и спустилась к дому.Перебежав террасу, она вошла в дом через дверь со стороны сада и попала в коридор, идущий из холла.Здесь была другая лестница на второй этаж. Марина бегом поднялась по ней в свою спальню и закрылась на ключ.В первый раз за все время пребывания в этом доме она не открыла занавески, чтобы перед сном полюбоваться морем — в нем многократно отражались далекие огоньки Неаполя и ближние огни вдоль берега залива — может быть, какой-нибудь рыбацкой деревеньки или виллы.Вместо этого она быстро разделась и легла.Каждую ночь она заново восторгалась удобствами и богатым убранством своей спальни.С балкона, куда она могла выйти днем, открывался прекрасный вид на море, и вообще это была самая прекрасная комната в ее жизни.К спальне примыкала ванная комната — ванна в ней была углублена в пол, как это было принято у древних римлян.Она знала, что это чисто американский обычай — делать отдельную ванную комнату для каждой спальни в доме, но, сидя в мраморной ванне, украшенной цветными изразцами, скопированными с тех, что, должно быть, украшали старинную виллу, она чувствовала себя перенесенной на целое тысячелетие назад. Она представляла себя женой римского сенатора или, может быть, его дочерью, и что снаружи ее ожидают пышность и блеск, которыми всегда окружали себя римляне, в какое бы время они ни жили.Но сегодня Марина хотела лишь одного — забраться в постель и в темноте приказать себе, что чем раньше она заснет, тем лучше. Она отчаянно хотела снова видеть Уинстона, говорить с ним, быть с ним наедине, как было до появления этой итальянской красотки со сверкающими бриллиантами. И в то же время ей было бы сейчас невыносимо видеть его, зная, что он только что целовал красавицу Николь и, наверное, продолжает думать о ней…Марина не могла понять своих собственных ощущений, сейчас она сознавала лишь одно: то странное чувство, возникшее в ее груди, когда она увидела, как Уинстон целует Николь, превратилось в ощутимую физическую боль, такую сильную, что Марина на миг подумала: это, наверное, и есть приближение конца.При одной мысли об этом ей захотелось сбежать вниз, броситься к Уинстону и попросить его обнять ее как можно крепче.Как же объяснить ему, что ей нужна его сила и что теперь только он сможет вселить в нее мужество?Но наверное, он лишь станет презирать ее за такую трусость!Сегодня в Помпеях он посмеялся над ней и над ее страхами. Он ведь не понимал, что, когда живописал ей ужас помпейцев, погибающих под градом камней и обломков в непроглядной тьме внезапно наступившей ночи, она думала: а как ей самой придется встречать свою скорую смерть?..Даже если она готова вынести удушье и все страдания, когда жизнь станет покидать ее тело, кто поможет ей, беспомощной, задыхающейся, и утешит ее в смертных муках?Но как рассказать обо всем этом Уинстону? Лишь только он узнает, что она обречена на смерть, общение с ней сразу станет ему в тягость, если вообще не вызовет отвращения.Вот Элвин совсем другой. Элвин так долго живет с мыслью о смерти — он обязательно бы понял ее. Он смог бы убедить ее, что в смерти нет ничего страшного, это просто освобождение души от телесных оков и человек станет только счастливее, потому что обретет свободу.«Я хочу верить… я хочу верить!» — шептала Марина, лежа в темноте.Потом ей пришло в голову, что глупо уже сейчас начинать думать о своей смерти только потому, что она увидела, как Уинстон целует Николь, как он обнимает ее и склоняет к ней голову…«Может быть, мне тоже попросить Уинстона, чтобы он поцеловал меня, прежде чем я умру?» — Марина подумала об этом и тут же представила, как он будет удивлен и даже, может быть, потрясен.Она всегда считала, что женщине неприлично просить мужчину поцеловать ее, но ведь Николь сама обняла Уинстона и приблизила его губы к своим! Что она при этом чувствовала? Наверное, это такой восторг, который ей, Марине, еще не приходилось испытывать…Она долго пролежала так без сна, когда услышала снаружи голоса и звук отъезжающего экипажа.Они уехали! Было еще совсем не поздно, и Уинстон, возможно, еще ждал, что она вернется в гостиную.Но ей было даже страшно думать о том, чтобы увидеть его сейчас — с губами, еще влажными от поцелуя Николь.Она прислушалась. В доме стояла полнейшая тишина. Интересно, где сейчас Уинстон? Может быть, он уехал вместе со своими друзьями, чтобы весело провести остаток вечера?Мысли Марины совсем перепутались — какие-то совершенно незнакомые чувства нахлынули на нее, заставив сердце учащенно биться; и тут она услышала его шаги по коридору.Его комната была в другом конце дома — значит, он шел специально к ее двери. Она затаила дыхание. Раздался стук в дверь.— Кто… там? — спросила она, хотя прекрасно знала ответ.— У вас все хорошо, Марина?— Да… вполне!— Ну тогда спите! Спокойной ночи!— И вам… спокойной ночи!Она отвечала так тихо, что он, наверное, с трудом мог разобрать слова.И когда она услышала, как он удаляется назад, в свою комнату, она разрыдалась.Она плакала не потому, что умерла ее мать. Она не проронила и слезинки из-за того, что должна скоро умереть сама. Сейчас она беспомощно и отчаянно оплакивала то, что ее жизнь кончается и она так никогда и не узнает, что такое любовь.Она плакала так, что ее подушка стала мокрой от слез, и чувствовала, что ее покинули все — и Элвин, и Уинстон, и… Аполлон.Уинстон не сомневался, что Марина пойдет в свою спальню, раз она так сказала.В то же время ему совершенно не хотелось задерживаться в саду с Николь.В прошлом году в Риме между ними неожиданно вспыхнула дикая пламенная любовь. Но он уже до отъезда понял, что его пламя гаснет, и, как обычно, почувствовал нарастающую скуку и раздражение.Он никогда не мог объяснить себе, почему женщина, казавшаяся вначале такой желанной, вдруг становится совершенно ненужной.Легкая манерность, которая вначале так привлекала его, стала вызывать раздражение — он наперед знал, что она сейчас скажет, прежде чем она успевала произнести хоть слово.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20