Я видела лестницы, идущие вверх, как строительные леса, и мерцающий блеск на камне. Я чувствовала запах, сырой и тяжелый, как старые одеяла и грязная одежда; ощущала темноту. Тяжело будет жить при свете одних лишь факелов.– Всегда – это долго, – сказал Руди, и Минальда отвернулась.Они еще немного поговорили об Убежище, о Дворце Гея, о мелких делах, составлявших жизнь королевы государства Дарвет. Огонь угасал в открытой жаровне, согревавшей комнату, пламя играло в маленьком ровном сиянии алых углей, мягкие запахи камфарного дерева и лимонного саше исходили от свернутых одежд.– Боюсь, многое придется оставить, – вздохнула Альда. – У нас всего три повозки и одна из них – для архива Королевства, – теперь она сидела на полу, перебирая книгу за книгой из маленькой стопки рядом с ней. Огонь факелов играл на их инкрустированных переплетах и золотил, словно теплым загаром, нежную кожу ее подбородка и плеч. – Мне бы хотелось взять их все, но некоторые из них ужасно фривольные. Книги так тяжелы, и те, что мы берем, должны быть действительно серьезными, по философии и теологии. Они вполне могут оказаться единственными книгами, которые будут у нас в Убежище многие годы.За плавными переливами ее голоса Руди услышал непримиримое и требовательное эхо другого голоса – Джил:«Ты знаешь, сколько великих творений древней литературы не сохранилось? И все потому, что какой-нибудь паршивый монах решил, что они не настолько важны, чтобы их сохранить!»И Руди рискнул:– Многие собираются взять с собой философию и теологию. И ВИДИТ БОГ, Я НЕ ХОЧУ БЫТЬ ЗАМУРОВАННЫМ НА ГОДЫ, НЕ ИМЕЯ ДРУГОГО ЧТЕНИЯ, КРОМЕ БИБЛИИ.– Это правда, – задумалась она, взвешивая две книги на руках, словно сравнивая удовольствие и искренность эмоций с хитросплетениями схоластических изысканий. Потом повернула голову, черная волна волос скользнула по коленям. – Медда?Толстая служанка, которая все это время с молчаливым неодобрением возилась в темных углах комнаты, теперь вышла вперед, чуть смягчившись.– Да, моя госпожа?– Не могла бы ты подняться в кладовую и поискать другой сундук? Маленький?Женщина присела в реверансе.– Да, моя госпожа.Ее тяжелые каблуки протопали к выходу из темного зала.«Один – ноль в пользу Джил и древней литературы», – подумал про себя Руди.Альда улыбнулась ему через огненный блеск драгоценных камней на позолоченном переплете.– Она не в восторге от тебя. Или, по правде говоря, от любого, кто недостаточно подавлен моим королевским титулом. Медда нянчила меня с рождения, и придает большое значение роли Няни Королевы. Она не такая, когда мы одни. Пусть это тебя не задевает.Руди улыбнулся в ответ:– Я знаю. Когда я в первый раз увидел вас вместе, я подумал, что ты была кем-то вроде младшей служанки, судя по тому, как она командовала тобой.Красивые черные брови поднялись, в глазах девушки зажегся дразнящий огонь.– Если бы ты знал, что я – королева Дарвета, ты бы со мной заговорил?– Конечно. Ну, в самом деле... – Руди колебался, удивленный. – Уф... Я не знаю. Если бы кто-нибудь сказал: «Смотри, это королева», – может быть, я бы даже и не увидел тебя, не посмотрел бы на тебя, – он пожал плечами. – У нас нет королей и королев там, откуда я пришел.– Правда? – она нахмурилась, озадаченная непостижимой информацией. – Кто же тогда правит вами? Кого ваш народ любит и кем гордится? И кто будет любить и защищать честь вашего народа?Для Руди этот вопрос был столь же непостижим, и так как в школе он преуспел только в прогулах, то имел лишь смутное представление о том, как работает правительство Соединенных Штатов. Но Руди изложил ей свое понимание этого, может, более емкое, чем политическая теория; Альда слушала серьезно, обхватив руками подтянутые колени. Наконец она сказала:– Не думаю, что смогла бы принять это. Не потому, что я королева, но все это звучит слишком безлико. И я в действительности больше уже не королева.Она оперлась спиной на резной столбик кровати, ее голова оказалась рядом с его коленом. Хрупкое лицо ее на фоне отблеска углей выглядело очень юным, но в тоже время измученным, несчастным и усталым.– О, они уважали меня, они кланялись мне. Это все во имя меня. И Тира. Но все это в прошлом. Ничего не осталось. – Внезапно ее голос стал тише и напряженней, и Руди увидел вдруг слезы в ее фиалковых глазах. – И все это произошло так неожиданно... Дело не в почете, Руди, не в том, чтобы иметь слуг, которые ухаживают за мной. Дело в людях. Я не забочусь о том, чтобы собрать вещи, когда всю жизнь слуги делали это для меня. Но те слуги, домочадцы двора, они были вокруг меня годы. Некоторые происходили из нашего дома, когда я еще была девочкой, они были со мной с моего рождения. Люди вроде стражников, стоявших за дверью моей спальни, я не знала их толком, но они были частью моей жизни, частью, о которой я никогда по-настоящему не думала. И все они теперь мертвы. Это страшно.Ее голос дрогнул, но Альда взяла себя в руки.– Ты знаешь, там был один старый раб-дуик, который ухаживал за цветами в Зале Дворца. Может быть, он делал это всю свою жизнь, а ему должно было быть около двадцати лет, это очень много для них. Он знал меня, он хрюкал и по-своему улыбался мне, когда я проходила мимо. В последней битве в Тронном Зале Гея он схватил факел и бросился с ним на Дарков, размахивая им, как люди размахивали мечами. Я видела, как он погиб. У меня на глазах погибло много дорогих сердцу людей.Слеза скользнула по щеке.– Дело вовсе не в том, быть королевой или не быть королевой, – продолжала она, вытирая щеку дрожащими пальцами. – Эта вся жизнь, вообще все... Тир – единственное, что у меня осталось. А в последней битве я покинула и его. Мы закрыли его в маленькой комнате за троном, я и служанка. Им был нужен в зале каждый меч, хотя никто из нас раньше его даже не держал в руках. Это было похоже на страшный сон... Какой-то кошмар, везде огонь и мрак. Я чуть не сошла с ума. Я не боялась, что умру, я боялась, что они доберутся до Тира. А я оставила его одного, – она повторила эти слова в каком-то отчаянном удивлении. – Я оставила его одного. Я... я сказала Ингольду, что убью его, если он не заберет Тира и не уйдет. Он собирался остаться и биться до конца. У меня был меч. Я сказала, что убью его... – с минуту, казалось, ее глаза не видели ничего в затененном золотистом тепле покрытой занавесками палаты, отражая только оживший ужас.Руди мягко сказал:– Я думаю, он понимал твое отчаяние и простил тебя.– Я не об этом, – она усмехнулась, как делают люди, вспоминая выходку, уже потерявшую свое значение. – Представь, как неудобно было встретиться с ним после...Дождь стих, его упорный стук перешел в мягкий моросящий шелест по толстому стеклу окна. Угли затухали в жаровне, их отсвет был похож на последний блик гаснущего заката. Минальда встала и прошла через сумрак комнаты, чтобы зажечь свечку от угольков и перенести огонь на три свечи в серебряном канделябре на столе. Она задула лучинку, и, когда откладывала ее в сторону, дым окутал ее лицо.– Чего я не могла вынести, так это того, – продолжала Альда, ее голос был спокойным, словно она говорила о ком-то другом, – что я оставила своего ребенка на верную гибель. До тех пор, пока Ингольд не пришел ко мне позапрошлой ночью, пока он не принес мне Тира, я даже не знала, выжили они или нет. Все остальное: Дарки, ринувшиеся на нас поверх факелов, их... прикосновение, их железная хватка, лицо Ледяного Сокола, когда он поднял меня с пола в подземелье, – даже это казалось нереальным. Только то, что я оставила своего ребенка, единственное существо, единственное, оставшееся от всего прочего в жизни...Ее руки и голос опять начали дрожать, Руди подошел к ней в ореол света свечей, взял за руки, чтобы успокоить, и почувствовал хрупкие пальцы в своей грубой ладони. Его прикосновение вернуло ей ощущение реальности, потому что она вдруг улыбнулась и опустила глаза.– Алвир говорит, что я бредила от потрясения, – тихо сказала она. – Хорошо, что я не помню, как покидала Гей. Мне говорили, город был разрушен. Теперь он останется хотя бы в моей памяти во всем своем великолепии, – она снова подняла глаза на него, тихая слабая улыбка самоиронии появилась в уголках ее чувственного рта. – Вот почему большинство вещей здесь принадлежит Алвиру, а не мне. Это не те вещи, которые я бы взяла с собой, если бы покидала Гей по собственной воле.– Не беспокойся об этом.– Но прошлой ночью, – продолжала Альда, – я была готова убить тебя, если бы ты попытался остановить меня, когда я возвращалась за Тиром. Я не могла опять оставить его. Спасибо, что пошел со мной и оставался с нами в подвалах. Ты спас нам жизнь. Но я бы пошла и одна.– И все же ты была не в своем уме, – мягко возразил Руди.Она улыбнулась:– Возможно.Дождь иссяк. Ровное восковое сияние свечи вытянулось в желто-белые колонны, свет стал ярче в тихом глубоком молчании. На время их окружил покой этой комнаты, подарив удивительный момент счастья уединения среди сумятицы и обломков Вселенной. Руди непривычно сильно ощущал ее пальцы, легко покоившиеся в его руке. Он вдыхал запах ее волос, аромат гвоздики и лавра и вместе с ним мягкий жирный запах свечей и великолепие кедра и лаванды. Заключенные в остановившемся времени, они были одни в обоюдном оцепенении, ее глаза пристально смотрели на него. Руди уже знал – и понимал также, что она знает, – что что-то неизбежно произойдет. Знание пронзило его, как молния, но не вызвало никакого удивления. Как будто он всегда это знал.Они стояли так в течение бесконечного мгновения, поглощенные этим обоюдным прозрением. Единственным звуком в комнате было их легкое быстрое дыхание. Потом открывшаяся внизу дверь качнула воздух, наклонилось пламя свечей, заставив склониться и вздрогнуть тени. В этом вторжении холодного потока голос Алвира гулко отозвался в непривычно пустом, безлюдном зале.– ...лошади во дворе. Погрузка займет большую часть ночи. Ваши вещи поедут в третьей повозке, – и хотя нельзя было больше разобрать ни слова, они услышали отвечающий слабый голос Бектиса, недовольный голос Медды и резкое внезапное позвякивание перевязи меча и доспехов.Альда сделала движение, чтобы уйти, но Руди схватил ее за руки. Их глаза снова встретились, озадаченные, ищущие какой-нибудь ответ, почему случилось то, что было между ними. Их привязанность друг к другу изменилась, в ее лице Руди видел страсть, страх перед этой возможной близостью и отражение его собственного смущения от чувства, испытать которое он никак не ожидал. Потом ее щеки внезапно порозовели в свете свечей, и Альда вырвалась, заикаясь:– Я... я не могу... – она повернулась, чтобы убежать.– Альда, – мягко позвал он ее, и от звука его голоса она остановилась, ее дыхание стало прерывистым, словно после долгого бега. – Увидимся завтра в дороге.Она прошептала:– Хорошо, – и отвернулась. Секундой позже Руди услышал ее шаги, и у него защемило сердце. 10 Давным-давно, еще в прошлой жизни, Руди видел фильм «Десять заповедей», который, среди прочего, содержал запоминающуюся сцену ухода Детей Израиля из Земли Египетской: Чарлтон Хестон поднял свой посох, все были готовы отправиться в путь – вся сцена заняла около трех минут экранного времени – с младенцами и стариками, со слезами покидающими улицы Фив.Карст же суетился уже в течение нескольких часов. Руди стоял у повозки, на которой должны были повезти пайки, предназначенные для стражи, перед ним открывался неплохой вид на площадь, и ему казалось, что вряд ли кто-нибудь двинется в путь до полудня, если не позже. Снова пошел дождь, и земля стала, как густая каша. Колеса повозок увязали в ней, люди бегали взад-вперед с бесцельными поручениями, делая грязную жижу совсем непролазной. Грязь и влага покрывали все, пропитав плащ Руди и одежду, и залепляли грязные сгрудившиеся кучки подавленных беглецов, которые мокли под дождем в отчаянии. Даже Алвир, уверенно прокладывавший себе дорогу среди них, оказался сплошь забрызганным грязью.К полудню площадь превратилась в месиво. Смешались люди, вещи и импровизированный транспорт. Дети отставали от родителей и терялись. Убежавших свиней приходилось ловить среди телег, связанных лошадей и личных вещей, опрокидывая все на бегу. Разношерстная толпа, состоящая в основном из многодетных семей и челяди, ругалась и размахивала руками, спорила, идти ли на север, в Убежище наместника Херла Кингхеда, на юг, в Ренвет в горах, вслед за Алвиром и Регентским советом, или дальше, за перевал Сарда, в Геттлсанд, под угрозой нападения Белых Рейдеров, в убежища наместника Томека Тиркенсона. Руди видел Тиркенсона, огромного, покрытого шрамами и уродливого, бранившего своих спутников такими словами, от которых и у погонщиков волов завяли бы уши.Сам Руди мог бы покинуть город за пару минут. Он набрал кое-что из теплой одежды – коричневую тунику, рубашку, бриджи и ботинки, домотканый плащ, который оказался слишком велик, и пару перчаток, вышитых золотом и украшенных изумрудами. Свою калифорнийскую одежду он сложил в сумку вместе с бритвенными принадлежностями, позаимствованными, как и все остальное, у тех, кто не пережил прихода Тьмы в Карст, американским ножом, роговой ложкой и большим голубым пластмассовым гребнем. Непривычный вес меча оттягивал его бедро.Опершись плечом о высокое колесо телеги, дрожа от ветра, который нес дождь и трепал темные деревья, видневшиеся над черными остроконечными крышами, он обозревал хаос перед собой. Перепачканные грязью люди торговались за место в повозках, вязали огромные узлы на спинах мулов или грубых тачках или повозках, спорили о том, что взять, а что оставить. Глядя на них под обжигающим лицо ледяным ветром, он вспоминал Калифорнию так, будто вся жизнь там происходила с кем угодно, только не с ним.– Вот, – раздался хриплый голос Ледяного Сокола.Он повернулся и увидел высокого капитана, показывавшего Джил на маленький караван повозок, выезжавших из дворца Джованнин, примыкавшего к Церкви на другой стороне площади. Монахи в красных одеждах под личным руководством надменной аббатисы нагружали две из них ящиками, которые были наполнены явно чем-то тяжелым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36