В этом культурном контексте делаются вполне понятными слова Плутарха о Спартаке: «человек, не только отличавшийся выдающейся отвагой и физической силой, но по уму и мягкости характера стоявший выше своего положения и вообще больше походивший на эллина». Для раба-гладиатора оценка и впрямь странная. Но никоим образом не для эллинизированного фракийского племенного вождя. Вот только насчет мягкости характера… Однако об этом — ниже.Разобравшись с происхождением, перейдем к биографии. Вопреки Аппиану (помните: «он раньше воевал с римлянами, попал в плен и был продан в гладиаторы»), приходится признать, что воевал Спартак не против римлян, а наоборот, в их рядах, куда в то время варваров привлекали уже весьма охотно. Во время Первой Митридатовой войны Спартак в битвах при Херонее Битва при Херонее — одно из решающих сражений Первой Митридатовой войны, состоявшееся в 86 г. до Р.Х. Во главе армии приблизительно в 30 000 человек Сулла двинулся в Беотию, ища битвы с митридатовским полководцем Архелаем (греком по происхождению), собравшим войско, достигавшее 110 000 человек и 90 колесниц. Впервые в мировой военной практике Сулла использовал не просто традиционный для римской тактики укрепленный лагерь, но продуманную систему полевых укреплений: фланги его армии защищали от атаки митридато-греческой кавалерии рвы, а для защиты фронта от колесниц противника был воздвигнут палисад. Битва началась атакой Митридатовой конницы, часть которой сумела, обогнув палисад, преодолеть ров; построенные в каре легионы без труда отразили нападение. План Суллы оказался безошибочен и в отношении колесниц: лошади, оставшиеся в живых после римских стрел и дротиков, обезумев, кинулись обратно — на фалангу, в ряды которой внесли немалое смятение. Сулла немедленно предпринял контратаку совместными силами пехоты и конницы. Противник в панике отступил, оставив поле боя за римлянами.

и Орхомене Битва при Орхомене — состоялась годом позже, в 85 г. до Р.Х. Архелай, получивший подкрепления от Митридата и своих греческих союзников, опять приобрел такой же численный перевес над Суллой, как и при Херонее. Хотя Сулла и презирал противника, но весьма здравомысленно относился к планированию войсковых операций: вторично использовав полевые укрепления в помощь наступательной тактике против неповоротливого врага, он сумел окружить и наголову разбить войско Архелая, после чего начал готовиться ко вторжению в Азию.

командовал алой — так назывались тогда образованные из союзнических войск фланговые соединения римской армии. Здесь-то он и обратил на себя внимание полководца, а с 86 года до Р.Х. — и всесильного римского диктатора Луция Корнелия Суллы Счастливого, пришедшего к власти (обратите внимание!) в результате победоносной гражданской войны. Представитель аристократической партии, Сулла тем не менее — подобно Петру I — охотно опирался и на «новых людей», которые в римском обществе не имели никакой иной опоры, кроме самого диктатора; в их числе оказался и Спартак, не достигший особых высот, но неизменно отличавшийся и отличаемый. Однако в 79 году до Р.Х. Сулла, заявив, что исполнил все назначенное, сложил полномочия, удалился от дел, предался сочинению мемуаров, а годом позже умер. И с этого момента карьера Спартака покатилась вниз. В конце концов из блестящего боевого командира он превратился в учителя фехтования в капуанской школе гладиаторов. Нет, он не был рабом (никогда, заметьте, не был!) и жил при школе в собственном доме вместе женой-фракийкой, однако нынешнее положение представлялось ему нестерпимым.И он не стерпел. Гладиаторы, которых он обучал и тренировал, казалось, самою судьбой были назначены стать инструментом для исполнения созревшего у Спартака замысла. Замысла чрезвычайно амбициозного: в конце концов, если Сулла смог достичь вершин власти и стать единоличным правителем Рима, развязав ради этого кровопролитную гражданскую войну, почему этому примеру не может последовать его военачальник?И это — главное: спартаковский мятеж был вовсе не восстанием рабов, а подлинной гражданской войной. Недаром честный Аппиан включил историю Спартака в ту часть своего труда, которая озаглавлена «Гражданские войны», хотя — вослед предшественникам — и писал о ней исключительно как о мятеже рабов и его подавлении.Вообще рабы здесь играли роль отнюдь не первую. Все историки признают, что к Спартаку во множестве стекался окрестный свободный люд. Правда, пишут они об этом по-разному.»… Приняв в состав шайки многих беглых рабов и кое-кого из сельских свободных рабочих…» (Аппиан). Значит, много-много рабов и чуть-чуть свободных…. «К ним присоединились многие из местных волопасов и овчаров — народ все крепкий и проворный. Одни из этих пастухов стали тяжеловооруженными воинами, из других составился отряд лазутчиков и легковооруженных…» (Плутарх). Выходит, свободных было много — как минимум не меньше, чем рабов. Саллюстий же и вовсе проговаривается, что «…к Спартаку охотно и во множестве сбегался народ, в том числе даже некоторые рабы». Это уже, согласитесь, совсем иной поворот — масса свободных и некоторое число рабов. Что ж, привлечение в свой стан рабов обещанием им свободы после победы — прием, известный с древнейших времен; тут Спартак не был первопроходцем. Так что присутствие рабов в его войске легко объяснимо, однако ядро все-таки составляли не они, а римские граждане и подданные Рима. И, наконец, последняя деталь. Помните, в бою близ Луканского озера легионерам Красса удалось уничтожить отряд мятежников, которым командовали Гай Канниций и Каст? По поводу последнего сказать ничего нельзя. Другое дело — Гай Канниций, сулланский центурион (более того, примипил, то есть первый центурион первой когорты, иначе говоря, четвертый по старшинству офицер легиона — после командующего-легата, старшего из трибунов и префекта лагеря, по современным понятиям звание штабс-офицерское, не ниже майора, если не подполковника, в исключительных случаях старший примипил даже мог принимать на себя общее командование сражением, наконец именно он, как правило, носил почитаемого орла легиона), отличившийся при Херонее и Орхомене — там же, где и Спартак, но, в отличие от фракийца, римский гражданин, да не просто гражданин, а принадлежащий к сословию всадников. Не случайно его поминает только грек Плутарх — римлянин Аппиан вообще не называет имен Гая Канниция и Каста, а у других на месте Канниция возникает некий Ганник… Согласитесь, такого человек трудно представить себе в роли командира отряда в армии раба-гладиатора. А вот активным участником гражданской войны представить себе ветерана-сулланца совсем не трудно.В пользу такой трактовки свидетельствует и тот факт, что в ходе трехлетней войны со Спартаком, пока Красс жесточайшими мерами (вплоть до казни по жребию каждого десятого в соединении — децимации) не навел в своих легионах дисциплину случаи перехода римских легионеров на сторону мятежников были явлением распространенным, чтобы не сказать массовым. Уже упоминавшийся генерал-майор и военный историк Разин усматривает в этом лишь признаки «разложения римских войск». Однако, замену, на востоке, где шла война со внешним врагом, Митридатом VI Евпатором, этого разложения не было и в помине. А вот на Иберийском полуострове, где Помпей воевал с марианцами, — сплошь и рядом, причем перетекание шло в обоих направлениях. Явление это вообще характерно для гражданских войн — будь то Война Алой и Белой роз в Англии или Спартаковская война в Древнем Риме.Если же принять за данность, что Спартак вел именно гражданскую войну, становятся понятными и его маневры, до сих пор ставившие в тупик авторов многочисленных энциклопедий, вынужденных признать, что по крайней мере дважды у «вождя восстания» была возможность увести своих людей с Апеннинского полуострова, но всякий раз он «по невыясненным и не до конца понятным причинам» снова поворачивал к Вечному Городу. Естественно — ведь обретение власти над Римом и было главной и единственной целью мятежного сулланского военачальника. Позволю себе такую аналогию. Представьте, что генерал-лейтенант Андрей Андреевич Власов, например, образовал бы свою Русскую освободительную армию (РОА) не во время Великой Отечественной войны, не из военнопленных, узников фашистских концлагерей, а в мирное время из отечественных зеков, когда он, опальный полководец, был бы назначен, скажем, заместителем начальника лагеря. В этом случае он стал бы не предателем родины, переметнувшимся на сторону ее врагов, а — в зависимости от исхода — либо государственным преступником, либо новым лидером государства.Потерпев поражение, Спартак оказался преступником. Правда, он не был распят на кресте, как в финале кубриковского фильма, а героически пал в последнем сражении. Но пал, так и не поняв главного: он оказался классическим «человеком, который пришел слишком рано».Впрочем, далеко не во всем. Например, отмечаемая Плутархом «мягкость» Спартака явно должна быть объяснена некоторой идеализацией героя, поведшейся еще от Саллюстия и легшей в основу спартаковского мифа, со временем ставшего многослойным или многокомпонентным.С первой его составляющей (Спартак — раб-гладиатор) — мы уже разобрались. Со второй (Спартак — вождь восстания рабов) — тоже. Перейдем к третьей.Сформулировать ее можно примерно так: Спартак — благородный герой, рыцарь без страха и упрека, человек мягкий и едва ли не утонченный, воспитанный в лоне эллинистической культуры. Вот факты, мало укладывающиеся в это распространенное представление. С первых же дней восставшие захватывали имения, грабили, насиловали и убивали, причем Спартак приказал не оставлять в живых ни одного свидетеля, чтобы никто не мог разнести вести о «героических деяниях» его воинства. Далее. Когда римляне уничтожили тридцатитысячный отряд Крикса, Спартак принес в жертву памяти своего сподвижника три сотни пленных римлян. Далее. Прежде чем повернуть на юг от реки По, Спартак не только сжег обоз, но и приказал умертвить всех пленных. Согласитесь, в образ эти (и многие другие, им подобные) поступки как-то не вписываются… Впрочем, благородный человек с мягким характером не вписывается и в окружение великого полководца, но кровавого диктатора Суллы.И последняя составляющая мифа: Спартак — великий военачальник и стратег, чуть ли не сопоставимый с Ганнибалом. Разумеется, в полководческим таланте ему не откажешь — в противном случае он не смог бы три года держать в страхе и напряжении великий Рим. Однако стоит учесть и одно немаловажное обстоятельство. Вся римская профессиональная армия, эти вошедшие в легенду непобедимые легионы, воевали в провинциях, за пределами Апеннинского полуострова — в Малой Азии, во Фракии, в Галлии, на Иберийском полуострове. В первое время против Спартака действовали сформированные на скорую руку добровольческие соединения, в которых ни солдаты, ни командиры не имели никакого боевого опыта («…у них было войско, состоявшее не из граждан, а изо всяких случайных людей, набранных наспех и мимоходом…» — пишет Аппиан). Слова «состоявшее не из граждан» говорят обо многом. В легионах могли служить только римские граждане, даже союзники-федераты вроде Спартака воевали исключительно в составе вспомогательных войск. Не станут же ветераны и граждане заниматься делом столь унизительным, как война против «возмутившихся рабов» — для этого хватит и наспех собранного сброда. И не в последнюю очередь этим объясняются как феноменальные начальные успехи Спартака, так и его финальное поражение. Загадки и разгадки Но почему же все античные историки дружно называют Спартака вождем восставших рабов, к которым в худшем случае примкнула кучка римского сброда? В чем причина столь явного умолчания о развязанной им гражданской войне?Ответ прост. В те времена Рим еще не дозрел до мысли, что во главе государства может оказаться варвар. Это позже, с конца II века, а тем более в третьем столетии уже никого не удивить было тем, например, что императорами стали «родом ливиец» Септимий Север или безродный фракийский пастух, вошедший в историю как Максимин Фракиец, хотя и носил гордый набор имен — Цезарь Гай Юлий Вер Максимин Август; или что за власть над империей может бороться выходец из Британии Максим. Но тогда, в I веке до Р.Х., все обстояло иначе. Сулла, представитель древнего патрицианского рода, мог вести гражданскую войну — свой против своих; он мог даже развязать кровавый террор, и это сошло ему с рук. Позже римляне позволят это Помпею, Цезарю и многим, многим другим… А вот варвар-фракиец Спартак, чужой среди чужих, подобным правом в их глазах не обладал. И даже доведись ему одержать победу, разметать войска Красса, захватить Вечный Город, — его так или иначе не признали бы. Увы, Спартак мог перенять у римлян их воинское искусство, тактическую и стратегическую доктрины, образ жизни, наконец; но перенять их образа мысли, их мироощущения ему было не дано. Цезарь по полководческим дарованиям, стать Цезарем он не мог.И так же не дано было римским (а вслед за ними уже — и греческим) историкам допустить, будто варвар может осмелиться добиваться власти над Римом, что он имеет не физическую возможность, но моральное право развязать в Риме гражданскую войну. Сама эта мысль представлялась столь несусветной, столь еретической, что в их глазах никем, кроме вождя взбунтовавшихся рабов (тем более что всем были еще памятны Первая и Вторая войны с рабами, развернувшиеся на Сицилии в 135—132 и 104—99 годах до Р.X.), Спартак представляться не мог. И эта точка зрения закрепилась на два тысячелетия.Вообще, надо сказать, этот эпизод древней истории вряд ли оказался бы сегодня у всех на слуху, не напиши в 1874 году итальянец Рафаэлло Джованьоли своего всемирно известного романа «Спартак» (это уже потом его примеру последовали и несколько других авторов). Но Джованьоли-то, пламенному демократу, герою Рисорджименто Рисорджименто (буквальный перевод итальянского Risorgimento — Возрождение), — национально-освободительное движение против иноземного господства, за объединение раздробленной Италии, а также период, когда это движение происходило, т.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61