— Не имеет ли происходившее… или не происходившее… в Мэдфорд Гэпском Горном Приюте… к тому, о чем сейчас мы говорим?
Акира поднял на него свои удивительно печальные глаза.
— Таро-сэнсей решился на уединение. В доме моего отца, когда удается, я наслаждаюсь миром прошлых лет, хотя такое случается нечасто. Как бы мне хотелось, чтобы это произошло сейчас. Потому что после всего происшедшего я больше не верю в защиту других людей. Я должен защищать самого себя. Отойти. Как Таро-сэнсей. Как в сегунат Токугавы.
— Тогда, мне кажется, мы, черт побери, просто обязаны поговорить с Шираи, — кинул Сэвэдж. — Мне надоело, когда мною манипулируют, как куклой, — он взглянул на Рэйчел и обнял ее. — И мне надоело, — добавил Сэвэдж. — быть прислужником, сторожевой собакой, щитом. Пришло время позаботиться мне о той, кого я люблю, — и он с нескрываемой нежностью взглянул на Рэйчел.
— В этом случае ты потеряешь свою душу, — сказал Таро. — Путь защитника, пятая профессия — это наиболее благородный…
— Хватит, — оборвал его Сэвэдж. — Я всего лишь хочу… Что ты мне скажешь, Акира? Поможешь докончить это дело?

Черные корабли
1
— О чем они кричат? — спросил Сэвэдж.
Безумствующая толпа заревела во всю мощь легких; кое-кто потрясал плакатами, кто-то кулаками. Яростное ее волнение напоминало Сэвэджу мутные воды горной реки. Было десять часов. Несмотря на смог, солнце ослепляло, и Сэвэдж поднял руку, пытаясь защитить глаза от его света. Он изучал огромную толпу, заполнившую улицу на несколько кварталов; ее ярость была направлена на посольство Соединенных Штатов. Сколько их всего? Сэвэдж понял, что людей сосчитать невозможно. Хотя бы примерно, принимая во внимание занимаемую ими площадь. Примерно двадцать тысяч демонстрантов. Они ритмично скандировали все тот же короткий лозунг — со все возрастающей ненавистью, пока эхо — отраженное стенами домов — не вонзилось болезненной иглой Сэвэджу в уши.
— Они кричат: “Черные корабли”, — ответил Акира. Но в этот момент перевод перестал быть необходимостью, потому что демонстранты перешли на английский. Из ночного разговора с Таро Сэвэдж понял, к чему относятся эти слова. Черные корабли. Армада, которую коммодор Перри поставил на якоря в заливе Иокогамы в 1853-м. В качестве ненависти демонстрантов ко всему американскому это был превосходный, полный смысла, образ. Кратко. И по существу.
Но словно не надеясь, что данное послание американскому правительству будет правильно истолковано, толпа начала скандировать нечто совершенно новое:
— Америка — вон! Гайдзины — вон!
Рев болью давил на уши, Сэвэдж зажал их руками и, хотя стоял в дверном проеме на самом краю толпы, он почувствовал тяжесть в груди, удушье, страх. Осознание себя как личности — момент, когда он прибыл в аэропорт Нарита, один из немногих белых в толпе азиатов, — усиливалось у него тем, что желудок и легкие разрывались и горели от приливающего к ним адреналина.
“Боже, — думал он. — Телерепортажи показывали многочисленность демонстрантов, но они не могли выявить чувства, охватывающего их, слепую ярость — критическую массу, которая должна вот-вот взорваться”. От толпы веяло злобой, потом — как озоном перед бурей.
— Между нами и ним столько народа, что мы никогда до него не доберемся, — сказал Сэвэдж.
С ним — это с Кунио Шираи, который стоял дальше по улице на передвижной платформе, накручивая демонстрантов перед посольством. Через определенные промежутки времени толпа переставала кричать для того, чтобы Шираи мог выплеснуть новую порцию дающей ненависти на американцев.
— Если будем держаться на периферии, то можем попробовать рассмотреть все получше, — сказал Акира.
— Надеюсь, что здесь никто не обернется в нашу сторону. Если толпа увидит за своими спинами американца…
— Большего мы пока сделать не сможем. Или, если хочешь, давай возвратимся к Таро-сэнсею и подождем.
Сэвэдж угрюмо покачал головой.
— Я ждал и так достаточно. Теперь я хочу посмотреть на этого парня.
Всю ночь проворочавшись на футоне в спальне на третьем этаже здания, принадлежащего Таро-сэнсею, Сэвэдж безрезультатно пытался уснуть. Короткие обрывки сна были перенасыщены кошмарами. Различные версии перерубания тела Камичи, когда изуродованные органы выпадали на пол, в лужи крови, которые становились глубокими — по колено, — и начинали извиваться, словно змеи. Меч, беспрестанно отрубающий голову Акиры, и его тело — стоящее на ногах, пока голова катилась по полу — множество голов, накатывающихся одна на другую, — безобразная многократная экспозиция — и останавливающихся перед Сэвэджем, подмигивающих ему.
Сон Рэйчел тоже был тревожным. Просыпаясь с криком в полнейшей темноте, она хриплым шепотом описывала, как ей снилось, что муж беспрестанно бьет и насилует ее. И пока они с Сэвэджем обнимались, стараясь успокоить друг друга, Сэвэдж пытался размышлять. Предчувствуя дурное, он думал о том, насколько успешно продвигаются дела у команды, ушедшей в дом Акиры спасать Эко. Он попросил Таро — как только выпускники вернутся — тут же прислать ему гонца, но к рассвету никто не пришел, и за завтраком суровость Таро была проявлением — впервые за долгие годы — того, что личные мысли смешались с общественными.
— Не могу поверить в то, что их могли схватить, — говорил старик. — Они бы не пошли внутрь, если бы не были уверены в том, что преуспеют в своем начинании. Значит, они должны…
— Ждать, — решил Таро, пока они — с Рэйчел, Сэвэджем и Акирой — сами прождали все утро.
— Все бесполезно, — сказал Акира. — Эти люди свое дело знают. И когда могут — делают его. А пока мы должны делать свое.
— Установить местонахождение Кунио Шираи, — чувствуя, как желудок борется с легким — лапша в соевом соусе — завтраком, Сэвэдж положил палочки для еды на стол. — И найти путь, как с ним встретиться. Лицом к лицу. Допросить его. Наедине. Видел ли он мертвыми нас так же, как мы видели мертвым его?
Но оказалось, что связаться с Шираи практически невозможно, и это ошеломляло. Домашнего адреса в книге не было. Звонок в его корпорацию — конгломерат фабричных и издательских предприятий — выявил, что Шираи, по идее, должен находиться в своем политическом штабе, а на звонок туда получили загадочный ответ, что, мол, Шираи застать вовсе нетрудно, если звонящий знает, по какому адресу следует обратиться. Этот адрес они вскоре узнали — улица возле американского посольства.
— Еще одна демонстрация? — черты лица Акиры посуровели от яростного возбуждения.
— Оставайся здесь, Рэйчел. — Сэвэдж поднялся на ноги и махнул рукой Акире, чтобы тот следовал за ним.
— Но…
— Нет. Ситуация изменилась. Ты не можешь идти со мной, — Сэвэдж был непреклонен. — До настоящего момента мои обязательства делились на два фронта. Выяснить, что же в действительности произошло со мной и Акирой… и в то же самое время — защитить тебя, — он вздохнул. — Но наконец-то ты в безопасности. Здесь, с Таро-сэнсеем, с оставшимися в этом здании его учениками ты можешь быть спокойным — эту крепость никто не захватит. Мое сознание больше не раздвоено. Я могу заняться своей работой. И не отвлекаться.
Рэйчел это явно задело, она почувствовала себя всеми преданной, покинутой.
— Рэйчел, я делаю это для тебя. Ведь мне нужны всего две вещи. Я хочу избавиться от кошмара, — он вернулся и поцеловал ее. Нежно, с любовью. И потрепал по подбородку, — и провести с тобой остаток своих дней.
Акира с Таро отвернулись, смущенные столь откровенным проявлением чувств.
— Но я должен сделать это в одиночку, — сказал Сэвэдж. — Нет, разумеется, не совсем в одиночку. Я хотел сказать — с Аккрой.
Ее голубые глаза полыхнули пламеней. “Что это — ревность? — подумал Сэвэдж. — Да нет. Блажь”.
Но следующее заявление Рэйчел показалось Сэвэджу действительно исполненным ревности.
— Пока я тебе только помогала, — проговорила она. — Предлагала варианты… у Грэма… в хэррисбургской больнице…
— Все правильно, Рэйчел. Тут — без вопросов. Ты действительно помогала. Но то, что мы собираемся сделать с Акирой, может привести к нашей смерти… и твоей, если ты отправишься с нами. А ты мне нужна живой, чтобы если… когда… я вернусь, мы…
— Да иди ты, черт бы тебя побрал! — вскипела она. — Но знай, если придешь обратно мертвым… Больше я тебя не хочу слушать! — она воздела руки, словно обращаясь к богам. — Запомни, что я сказала. Потому что я такая же психованная, как и ты. Убирайся.
Через час, слушая припев толпы: “Американцы — вон! Гайдзин — вон!”, Сэвэдж чувствовал себя опустошенным, ибо за последнее время привык, что во время стресса рядом находится Рэйчел. Но зато с ним рядом был Акира, и в этих незнакомых землях, в этой непонятной стране, вслушиваясь в гомон японских демонстрантов, Сэвэдж чувствовал себя странно, но — в безопасности: комитатус и самурай одновременно.
Продвигаясь по краешку толпы, осторожно приближаясь к Кунио Шираи, оба профессионала могли делать свою работу так, чтобы о самой работе можно было позабыть и стать, наконец, самими собой — не ведомыми, не слугами, а самими собой.
Столпотворение было ужасающим, спины протестующих яростно вдавливали Сэвэджа в стену. Он протиснулся чуть дальше и немного освободился, но тут же снова оказался зажатым уже спинами других демонстрантов. Казалось, что мертвые волны странного моря бьют его о прибрежные скалы. Мертвые, но человеческие волны выдавливали из его легких последние остатки воздуха. Несмотря на то, что он никогда не страдал клаустрофобией, кожа его стала липкой от усилия нормально дышать и от ощущения полной беспомощности. Он добрался до Акиры, которому посчастливилось занять свободное место в дверном проеме.
— Мы сделали ошибку, — пробормотал Сэвэдж… Ближайшие демонстранты, услышав американца, яростно повернулись в его сторону.
Акира поднял руку, словно давая понять, что держит гайдзина под своим контролем.
Демонстранты продолжали скандировать: “Гайдзин — вон!” И тут Кунио Шираи сделал рубящее движение своими мозолистыми от занятий каратэ ладонями. Его голос загремел — страшный от гнева, возвышаясь даже над самыми громкими воплями, — призывая демонстрантов к усилению протеста.
— Так мы никогда до ничего не доберемся, — продолжил Сэвэдж. — А если эта толпища начнет волноваться, нас могут раздавить.
— Вполне с тобой согласен, — ответил Акира. — Но нам нужно посмотреть на него с близкого расстояния. Я не доверяю газетным фотографиям, а еще меньше — телекадрам. Камеры лгут. Мы должны увидеться с ним лицом к лицу. Удостовериться в том, что это действительно Камичи.
— Но каким же путем… Как?
Дальше по улице из громкоговорителей вырвался поток хрипоты и, отразившись от стен, придал рыку Шираи нечеловеческий оттенок.
— По голосу он здорово напоминает Камичи. Если бы только мы смогли пробраться в толпе еще на квартал вперед, — сказал Акира, — то этого было бы вполне достаточно для того, чтобы…
— Подожди, — прервал его Сэвэдж, — я тут подумал о… Должен быть путь попроще. Акира молча ждал.
— Шираи здорово рискует, неосмотрительно находясь на виду у всех, — продолжил Сэвэдж. — Понятно, что перед платформой выставлены телохранители, а толпу окружают полицейские — мы их видели. Но ему потребуется целая армия в том случае, если все эти люди выйдут из повиновения, и набросятся на него самого. Знаю, знаю они его боготворят. Но все-таки угроза существует. Если все одновременно захотят поднять его на руках или коснуться его плеча — его просто раздавят. Ему не выжить в такой толчее.
— Тогда как он планирует отступать в случае угрозы? — спросил Акира. — Лимузина поблизости не видно, но, даже предположив, что он стоит рядом с платформой, Шираи не может быть на сто процентов уверен в том, что сможет до него добраться, а если сможет, то толпа вполне может сомкнуться и не пропустить машину. Так как же он думает отступать?
— В этом все дело, — кивнул Сэвэдж. — Смотри, как сконструирована платформа. Вокруг — перила. Лестницы нет. Как он на нее взобрался? И платформа стоит на тротуаре, не на проезжей части, рядом с задним проходом в здание.
Глаза сверкнули — Акира все понял.
— Там находится лестница и ведет она из дверей здания. Вот как Шираи взгромоздился на платформу. Именно так собирается и уходить, вниз по ступеням, в здание…
— Через здание? — переспросил Сэвэдж, чувствуя, как сердце забилось от волнения. — Если он все подготовил как следует, если не привлек к себе внимания, подъехав на другую улицу, значит, там не будет поджидающей его толпы. Тогда ему удастся проскочить через здание, выйти с другой стороны и сесть в машину, пока охрана будет держать тоннель, по которому он пойдет и поедет. Тогда демонстранты вообще не поймут, куда он подевался.
Акира выпрямился, и его мышцы напряглись.
— Пойдем быстрее. Неизвестно, сколько он еще проговорит.
Прилагая усилия, стоившие им болезненных ощущений во всем теле, друзья вернулись на прежнее место. Сэвэдж заметил фотографа и вовремя увернулся. Избежав столкновения с полицейским, он внезапно пошатнулся, почувствовав напор толпы, сильно ударившись плечом о стену. Еще несколько шагов, попытка избежать очередной волны человеческих тел, которая чуть было не вдавила его в огромное окно.
Вспотев, Сэвэдж представил себе, как, истекая кровью, его тело корчится от бесчисленных порезов стеклом. Он толкался и кидался вперед, продираясь сквозь то, что казалось ему цунами демонстрантов. Шесть месяцев назад, находясь на грани ненавистного кошмара, он знал, что не поддастся панике. Но тогда же, шесть месяцев назад, ему пришлось признать, что еще никогда в жизни он не попадал в подобную, вышедшую из-под его контроля, ситуацию. Тошнотворное чувство жамэ вю изменило его, разрушив и ослабив его здравый смысл. Он превратился в жертву, стал защитником в меньшей степени, чем тот человек, которому позарез необходим защитник.
“Черт, я должен отсюда выбраться!” И в последнем отчаянном рывке он вывалился из толпы, судорожно хватая ртом воздух, стараясь подчинить контролю свои трясущиеся мышцы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67