Рассказы получались яркими, живыми. Слушатели сидели как завороженные. Находил Юрий время и для поэзии. Я была благодарна судьбе, подарившей мне такого друга и мужа.
Успешно шла и его научная работа. В марте 1949 года Юрия Ивановича избрали членом ученого совета Научно-исследовательского института масличных культур; в то время у него еще не было диплома о высшем образовании. В 1950 году он был рекомендован в заочную аспирантуру по агрометеорологии при Всесоюзном институте растениеводства (ВИР) в Ленинграде.
Юрий Иванович был полон творческих идей, весь поглощен работой. Но «анкетное» прошлое висело кандалами и постоянно напоминало о себе.
Первым ударом судьбы в этот благополучный период был отказ ВИРа в допуске к экзаменам в аспирантуру. Формальная причина – несоответствие биологического образования профилю агрометеорологии, хотя предварительное согласование Ростовского управления с ВИРом было. Фактически же человек, осужденный в прошлом по 58-й статье, не имел прав на аспирантуру.
Одновременно ему отказали в прописке в нашей квартире в городе. Это была серьезная неприятность: в декабре 1950 года у нас родился сын, жизнь порознь все усложняла. Как в таких условиях совмещать воспитание сына, заботу о муже и доме с работой в школе, куда мне удалось устроиться? Решили тайком на свой страх и риск пожить в городе, у мамы.
Пока я была в родильном доме, мама и муж готовили колыбель для сына. У них ничего не было, кроме смекалки. Они взяли плетенную из ивовых прутьев большую продолговатую корзину для овощей, помыли ее, обшили чистой простынкой снаружи и внутри. Затем всю ночь шили ватное детское одеяло. Муж нанес на материю рисунок, мама выстрочила его на машинке. К нашему выходу детское приданое было готово. Юрий Иванович сразу же принял активное участие в уходе за сыном: купал его, пеленал, гулял с ним. Через некоторое время стал ему петь песенки. Я до сих пор помню некоторые из них:
Птичка польку танцевала,
Потому что весела.
Клюв – налево, хвост – направо,
Вот так полечка была.
Через несколько месяцев как-то днем к нам пришли из милиции и стали искать Юрия Ивановича – и в платяном шкафу, и под кроватями, хотя мама сказала, что дома только она с внуком, а родители на работе. Пришлось нам перебираться в село Калинино – по месту прописки Юрия Ивановича. А малыша каждое утро возили к маме.
В мае 1951 года к зданию станции подошла открытая машина – «виллис», из нее вышли двое мужчин в штатском. Они зашли на станцию, спросили начальника. Юрий Иванович был у себя. Гости закрыли дверь, предъявили ордер на арест. Сделали обыск в нашей комнате, пригласив понятой хозяйку, очень напуганную этой процедурой. И Юрия Ивановича увезли. Куда?
Обращение в милицию ничего не дало. В МГБ таких, как я, желающих знать о судьбе близких, пруд пруди. И везде глухой забор и закрытые двери, а при них страж, который внутрь не пускает и на вопросы не отвечает.
Отчаяние овладело мною. Я не знала, куда еще идти, кого просить о помощи. Единственным и плохим советчиком была мама. До конца учебного года оставалось около двух месяцев. Как работать, когда мысли заняты совсем другим. Случилось еще несчастье: у меня пропало молоко, малышу было пять с половиной месяцев, впереди жаркое южное лето, ему необходимо грудное молоко как лекарство от кишечных заболеваний. С трудом добывали понемногу молока каждый день.
Примерно недели через две на станцию позвонили из МГБ (управление находится в центре города): жена Ю.И. Чиркова должна прийти к следователю Пузравину, пропуск заказан.
Юрию Ивановичу повезло со следователем. Это был пожилой майор, ни разу на допросах он не кричал и не грозил. Во время первой встречи, раскрыв дело Чиркова от 1935 года с надписью: «Хранить вечно», Пузравин вдруг расхохотался: подписывая дело, Юрий Иванович проставил на недописанных страницах размашистое Z. Ставить прочерки его научили когда-то на уроках делопроизводства в школе. Тогда, в 35-м, эти Z очень рассердили следователя на Лубянке, а теперь другого следователя они развеселили; он искренне позабавился сообразительности пятнадцатилетнего мальчика.
Юрий Иванович не понимал, за что его арестовали, ведь никакого нового обвинения следователь ему не предъявил. С другой стороны, он был рад, что занялись пересмотром его дела. Думал: разберутся, поймут, что он-то ни в чем не виноват, признают невиновным, отпустят.
Выслушав мужа, следователь усмехнулся, доверительно пояснил: «То, что вы получили высшее образование, очень хорошо, его даже мы отнять не сможем. А вот признать невиновным, отпустить – этого я сделать не смогу. Назавтра меня самого арестуют». Причину же нового ареста объяснил: есть постановление – всех отбывавших сроки по 58-й статье снова привлечь, провести следствие и, если нет нарушений паспортного режима, дающих право на новый срок, отправить в ссылку. Появился новый термин – «повторники». Так называли людей, вновь арестованных по старому делу спустя годы после освобождения из лагерей. И поедет Юрий Иванович на этот раз в Красноярский край на вечное поселение.
Юрий Иванович от отчаяния, охватившего его, дерзнул попросить следователя, чтобы сообщить мне, где он, разрешить сделать передачу. Он-то знал, что находящимся под следствием передач не разрешают.
Но следователь понял состояние мужа и вызвал меня. Я сижу у него в кабинете. Передо мной – пожилой, уставший человек, он объясняет, когда и что смогу я передать мужу. Я спрашиваю, как чувствует себя Юрий Иванович, ведь у него больное сердце и гипертония. Следователь отвечает: «Все в порядке». Потом я узнаю, что «все в порядке» – это значит одиночка и допросы, чаще всего ночью.
Каждый вечер я с шестимесячным сыном приходила на «свидание» к Юрию Ивановичу – к управлению госбезопасности. После окончания следствия мужа перевели в тюрьму на окраине города, на берегу Кубани, и наш маршрут с сыном изменился: мы каждый вечер приезжали к тюрьме, я шла по высокому берегу Кубани и надеялась, что, может, Юра увидит нас. А он, действительно, видел нас, не подозревая, что это мы. Сокамерники же говорили: «Смотри-ка, какая-то стрельчиха каждый вечер гуляет по берегу с ребенком на руках».
Новая беда: сын заболел дизентерией, врачи опасались за его жизнь. Нас положили в больницу. Малышу крайне необходимо кроме лекарств грудное молоко, и мама каждый день обходила родильные дома. Ей удавалось ежедневно приносить маленькую бутылочку, а то и две. Я разрывалась от отчаяния: как спасти сына? как помочь Юрию? Мама носила передачи в тюрьму, я писала мужу краткие записки (пространные не разрешались), о сыне ничего не сообщала, чтобы не волновать.
Узнав, что его повезут в Красноярский край, стала писать письма в Красноярск, на главную почту «до востребования». Он тоже писал с дороги, бросал в окно вагона «треугольнички», и (это даже трудно представить!) они доходили до нас благодаря добрым людям.
Путь по этапу и пересыльным пунктам был тяжел: переполненные камеры, забитые людьми вагоны. Среди этапников много бывших военных (солдат и офицеров), много «повторников» – таких, как Юрий Иванович.
Как только ссыльных выгрузили из вагона в Красноярске, все попросили сопровождающего заехать на главную почту. Он выполнил их просьбу и по своему документу получил для всех корреспонденцию и деньги. Трясясь в машине, Юрий Иванович читал мои письма.
Октябрь. Сибирь. Уже снег и мороз. Енисейский леспромхоз принял очередную партию сосланных на вечное поселение. Они должны жить там, где им определит леспромхоз: они его рабы. Они должны работать на лесоповале в самых глухих местах. Кормить и одевать себя – забота самих ссыльных.
Итак, Юрия Ивановича отправили на один из дальних участков леспромхоза – в Холовое. Это маленький поселок, там всего несколько небольших деревянных бараков, землянки для семейных. Мужа определили в барак.
У завхоза он купил валенки; деньги, присланные из дому, оказались кстати. Получив небольшой аванс, в ларьке приобретал хлеб, кое-что из продуктов. Как и все ссыльные, питался за наличные в небольшой столовой.
Комендант (уполномоченный МГБ) зарегистрировал вновь прибывших, выдал всем удостоверения (бумажки, отпечатанные на машинке) и велел раз в две недели приходить на отметку. Выезжать никуда не разрешалось без ведома коменданта: здесь он был и царь и бог. Разрешения же на переезд давались с большим трудом, после согласования с районной комендатурой.
На другой же день по прибытии – лес. Снег выше колен. Пилят деревья, обрубают и сжигают сучья. Искры летят, попадают на одежду, она дымится.
Через несколько дней у Юрия Ивановича сломались очки. Он попросил разрешения у коменданта на поездку в Енисейск (примерно за 80 километров) в аптеку. Тот разрешил.
Друзья по несчастью – Иван Григорьевич Гребинник – украинский поэт, один военный летчик и другие – посоветовали Юрию зайти в районные организации в городе насчет работы. Они тоже об этом подумывают, но нет убедительной причины для поездки в город. Идти в прогоревшей одежде нельзя: ведь встречают по одежке. Друзья его приодели (кто дал кожаное пальто, кто – шлем, планшетку для солидности).
Из аптеки Юрий Иванович пошел на поиски районо и райсельхозотдела. Енисейск – небольшой городок, раньше – губернский купеческий, с крепкими кирпичными зданиями. Все административные учреждения расположены в этих зданиях, ничего нового не построено. Средняя школа, педагогическое училище – тоже в бывших зданиях учебного ведомства.
В районо его встретил заведующий:
– Откуда Вы?
– Из Москвы, – ответил Юрий Иванович. Радость заведующего была беспредельна.
– Укомплектованы ли учителями школы? – поинтересовался Юрий Иванович.
– Что вы, у нас учителями работают в основном выпускники средних школ, а то и восьмилетних. Специалистов почти нет.
Юрий Иванович предложил себя в качестве учителя, показал копию диплома. И назначение бы состоялось тотчас, если бы не указание властей: несмотря на дефицит преподавателей, ссыльных и их жен на работу не оформлять.
Пошел Юрий Иванович дальше – в райсельхозотдел. Там, на свое счастье, он встретил директора Полярной МТС, что в селе Ялани, в сорока километрах от Енисейска. Директор – коренной сибиряк, участник гражданской войны, устанавливавший Советскую власть в Сибири, член райкома и райисполкома – Иван Рафаилович Патюков имел двухклассное образование. Сейчас он был удручен последним предупреждением начальства. Полярная МТС несколько лет не сдавала отчета о своей деятельности, и понятно почему: Иван Рафаилович не знал, как его писать. Главный агроном, имевший среднее сельскохозяйственное образование, был старый, больной человек и страдал запоями. Недавно Иван Рафаилович получил указание: «Не будет отчета за 1951 год – будут сделаны оргвыводы».
Юрий Иванович вызвался помочь директору, благо опыт работы в сельском хозяйстве у него был большой.
Директор мрачно выслушал его. Спросил:
– Напишешь отчет за два месяца за 1951 год?
Юрий Иванович заверил, что напишет. Патюков немного просветлел и сказал, что он приложит все усилия к тому, чтобы перевести его из леспромхоза в МТС. 13 декабря Ю.И. Чиркова перевели в МТС в селе Ялань. Он стал агрономом по кормам и участковым агрономом, практически выполняя и обязанности главного агронома.
Начались мои сборы в Сибирь. Нужно было везти с собой книги, постель, кухонную утварь, одежду, посуду. Малыша решила пока оставить у мамы. Я готова была ехать на край света, лишь бы помочь Юрию, облегчить его жизнь, страдания.
В Москве моя двоюродная тетка, увидев у меня на ногах резиновые ботики, всплеснула руками: «И в этом ты собралась в Сибирь?» Она дала мне валенки сына 41–42-го размера и стеганку для Юры. Я послала мужу телеграмму о дне выезда из Москвы.
По прибытии в Красноярск я узнала в багажном отделении, что мой багаж уже прибыл, восприняла это как чудо и добрую примету. Можно тотчас ехать дальше – в Енисейск. Но как? На чем?
Я вышла на привокзальную площадь. Там стояли, как в театральных костюмах, в пышных меховых дохах и таких же шапках возницы. Подошла к одному договориться о поездке в Енисейск. Он посмотрел удивленно-сочувственно и ответил, что до Енисейска более 200 километров и он туда не поедет. Туда иногда от автобусной станции ходит автобус. Если он выезжает днем, то к утру следующего дня прибывает в Енисейск. Он может перевезти мой багаж к автобусной станции.
Мне стало немного жутко: вдруг автобус не ходит, долго ли мне придется его ждать и где? Но делать нечего, надо ехать на станцию. Возница устроил багаж, и мы поехали.
Впервые я ехала в санях-розвальнях, видела сибиряков, сибирский город. И тут произошло второе чудо: на станции стоял автобус, и на него продавали билеты. Мой добрый возница вместе с такими же доброжелательными сибиряками-попутчиками свалил мой багаж прямо на пол автобуса, загородив проход. Пассажиры прибывали, но никто не ворчал: «Вот разложились тут». Только спросили, можно ли сесть на вещи. Я разрешила, они уселись на мягких тюках и уверяли, что будут ехать, как в мягком вагоне.
У меня тяжесть спала с души. Некоторые пассажиры открыли маленькие баночки с огурцами, стали пить рассол из-под огурцов. Меня тоже угостили, и я очень удивилась, что огурцы оказались сладкими, таких огурцов я еще никогда не ела.
День подходил к концу, наступил вечер, потом ночь. С обеих сторон дороги тянулись бесконечные леса. На рассвете 30 декабря 1951 года наш автобус подъехал к енисейской гостинице – двухэтажному деревянному зданию. К автобусу бросилось несколько человек, среди них я узнала мужа (и это было для меня третье чудо). Мы были счастливы. Выгрузили вещи и отправились бродить по городу.
Юрий Иванович рассказывал мне о том, как его арестовали, как проходили допросы. Очень положительно отозвался о своем следователе. Он знал случаи, когда следователи ужесточали формулировки «повторникам». Один наш знакомый по старому постановлению особого совещания имел формулировку ПШ (подозрение в шпионаже);
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45