- Вы и не спрашивали.
- Да. Честно, мне было не до этого.
- Я и сам узнал о такой чести, когда вы уже уехали. Начальство у меня тоже скрытное. Оно, похоже, гадало: сделать меня героем или в шею выгнать.
Сергей незаметно поглядывал на часы, прикидывая, сколько осталось времени до начала церемонии. У него было не более пары минут, но можно было сделать предположение, что церемония чуть задержится из-за хронической привычки президента опаздывать на любые мероприятия, у него и самолет во время официальных зарубежных визитов имел то же свойство.
- Умоляю, расскажите, за что. Я не на работе. Никому ничего не перепродам, но если хотите, то несколько человек оттуда, - он опять показал на журналистов, - вас внимательно выслушают и обо всем напишут. Прославитесь.
- Я уже рассказывал эту историю, - начал майор.
- Не мне.
- Я к тому, что о ней уже печатали, и кое-кто рассказывал... Мой полковник.
- Но я-то о ней не слышал.
- Хорошо, хорошо. Мы случайно наткнулись во время чистки на отряд Тамерзумаева. У него было больше людей, чем у меня. Нас прижали. Не подойди на выручку вертолетчики - дело было бы совсем плохо. Они нас прикрыли. Мы смогли перегруппироваться, занять очень выгодные позиции. Потом в тылу у боевиков высадились десантники. Артиллеристы подтащили гаубицы и стали обрабатывать район дислокации отряда боевиков. Тем стало очень плохо. Ушли немногие. Может, никто не ушел. Точно-то мы не знаем, сколько человек было в отряде. Тамерзумаев сам этого не знал. Все путался в цифрах, когда его допрашивали. В общем, его взяли мы. Но на это наложились и старые заслуги. Месяц какой-то сумасшедший выдался. По совокупности и приставили к Герою. Вот и все.
- А-а? - ничего кроме этого Сергей не смог вымолвить.
Кондратьев рассказывал все слишком поверхностно.
- Где вы были ранены? - Сергей показал теперь на ногу.
- Это в Югославии. Точнее, в Македонии. Я там в контингенте миротворцев был. ЭМФОР. Бронетранспортер итальянский на мине подорвался, а мы на нем ехали.
Кажется, они говорили слишком громко. Соседи на них уже косились. Сергей заметил эти взгляды, убавил голос. Это чуть сдерживало его мысли, заставляло выбирать слова.
Однако он опять почувствовал приближение боли. Его ослепила серия ярких вспышек, вырвавшихся одновременно практически из всех фотоаппаратов. Она прошла по залу, как взрывная волна, ударяясь о стены.
Президент взмахнул руками, попросив всех сесть, но прежде, чем зал выполнил эту просьбу, ему пришлось взмахнуть раза три. Его походка была сдержанной, выверенной, а когда он дошел до трибуны, то выждал небольшую паузу, во время которой обвел зал глазами, еще раз улыбнулся и только потом заговорил.
- Я очень рад всех вас сегодня здесь видеть.
Зал ловил каждое слово. Вспышки стали менее интенсивные. Их концентрация увеличивалась, когда президент взмахивал рукой. Они раздражали сетчатку глаз даже у тех, кто сидел к фоторепортерам спинами. Каково же было президенту? Так и вовсе можно зрение потерять. Хотелось выгнать фоторепортеров или попросить их остановиться и не мешать слушать. На них не косились и не шипели только потому, что внимательно слушали президента.
Зрение вернулось к Сергею не сразу. Вначале он видел все через молочную пелену, точно в зале мгновенно сгустился туман, окутав и ряды с приглашенными, и трибуну с президентом. Он протер пальцами глаза, но это не помогло. В ушах стоял гул, и слова звучали невнятно, издалека, будто у него в ушах были тампоны или его отделяло от президента не десять метров, а, как минимум, раз в пять больше, да к тому же сломались все усилительные колонки. Он испугался, что когда дело дойдет до вручения, то не услышит свое имя, останется сидеть на месте, а все подумают, что он просто сбежал с церемонии, потому что список сверен, не явившихся просто вычеркнули, чтобы президент не звал их напрасно. Его бросятся искать по коридорам дворца, вообразив, что он мог там заблудиться. Он посмотрел на Кондратьева, хотел попросить его о небольшой услуге - толкнуть в бок, когда назовут его имя. Но майор так зачарованно слушал президента, что Сергей побоялся выводить его из этого состояния. Он вспомнил, что у старичка на крайнем кресле есть список всех приглашенных - там указано в каком порядке будут вручаться награды; заполучи он этот список, то примерно смог бы определить, когда и ему придет время идти к трибуне.
Отвернувшись, он вдруг почувствовал, как защемило у него сердце. Он не смог вдохнуть полной грудью, потому что попытка эта отозвалась болью в сердце, будто в него, вместе с воздухом, попали иголки и острые осколки. Он стал сдерживать дыхание, глотая воздух через рот крохотными порциями. Кислорода стало не хватать. На лбу опять проступила испарина. Перед глазами все опять помутилось. "Ну что же со мной случилось?" Может, он стал носителем какой-то заразы. Точно его тело пропиталось радиацией, смертельно опасной не только для него, но и для всех, кто его окружает. Будто его накануне кто-то сглазил, а чтобы прогнать эту напасть, недостаточно груды лекарств. Придется идти к колдуну или знахарю, благо недостатка в таковых сейчас нет, вот только как определить, кто из них действительно может помочь, а кто обыкновенный шарлатан.
Он захотел уйти, подумав, что не выдержит всей церемонии, обязательно упадет в обморок, продлись она еще минут двадцать, и произойдет это как раз в тот момент, когда президент будет вручать ему орден. Все подумают, что он перенервничал. Он опять станет знаменит...
Награды в красных прямоугольных одинаковых на вид коробочках были разложены на небольшом журнальном столике. Здесь же ворохом лежали букеты гвоздик. Сергей не заметил, как внесли столик. Не мог же он появиться по мановению волшебной палочки. Пока коробочки были закрыты. Никто, наверное, не смог бы определить, что в какой из них лежит, так что президенту, вероятно, придется по очереди просматривать их, пока он не отыщет нужную. Когда коробочек будет оставаться все меньше, он станет находить нужную побыстрее.
К трибуне, шаркая ногами, поплелся старичок, опираясь на мощную палку с резиновым набалдашником. Вероятно, из-за того, что палка была очень тяжелой, старичок передвигался так медленно - брось он ее, то поскакал бы, как ребенок, но палка была очень красивой - жалко с ней расставаться и на несколько секунд. Президент подбадривал его взглядом, казалось, что он готов броситься к старичку, взять его под руку, довести до трибуны, а потом проводить обратно или вовсе принести ему награду - пусть остается на месте. Оркестр играл что-то торжественное.
У микрофона, объявляя имена награжденных, стоял другой старичок. Раньше он работал диктором на телевидении. У него был хорошо поставленный, очень низкий голос, как у моржа, выбравшегося на лежбище, такие сейчас оказались не в моде, поэтому в его услугах почти никто не нуждался. На эту работу его пригласили по личной просьбе президента.
Сергей стал волноваться. От мысли, что он через несколько минут пожмет руку президента, ладони его покрылись потом. Он стал рыться в карманах, искать платок, чтобы стереть пот, но вспомнил, что оставил платок в куртке. От этого он расстроился, нервно поводил ладонями по брюкам, покосился на Кондратьева, но тот был слишком спокоен, чуть вытянув шею, он следил за церемонией. К трибуне он пойдет чуть ли не самым последним, когда все вокруг уже получат причитающееся, а в душу начнут забредать мысли, что тебя забыли включить в список и ты останешься без награды.
Людей с коробочками в руках становилось все больше. Они с радостью давали соседям посмотреть на ордена и медали. Те разглядывали награды, прикидывая, как они будут выглядеть у них на пиджаках.
Когда Сергей услышал свою фамилию, впечатление было сравнимо с близким ударом грома, от которого закладывает уши и в них на несколько секунд остается только противный звон. Но странно, что гром пришел раньше вспышки молнии. Увидишь ее и, зная, что сейчас должен обрушиться гром на барабанные перепонки, зажимаешь их ладонями и так спасаешься от глухоты. Вспышка, чуть запоздав, ударила по телу, прошла слабым электрическим разрядом от кончиков пальцев на ногах до головы и обратно, попутно задевая за все органы, стараясь сдвинуть их с места, а если это не получалось, как с сердцем, то обходила их стороной.
Он поднялся, сделал первый шаг, давшийся ему с неимоверным трудом, точно к ногам привязали по гире. Он и представить себе не мог, что их так трудно сдвинуть с места. Ноги перестали повиноваться ему, вероятно они затекли, и теперь ему было легче нагнуться, ухватиться за них руками и так переставлять, но он не был уверен, что они выдержат вес его тела, который, казалось, увеличился в несколько раз, точно он перенесся на планету с более сильной гравитацией. Непривычные к такой тяжести ноги могли подогнуться. Тогда он растянется прямо в проходе, будет пытаться подняться и вновь беспомощно распластается, встанет на четвереньки и поползет к президенту. Ноги дрожали, стали слабыми и ненадежными, словно он перед этим долго приседал, мышцы ног устали и еще не успели отдохнуть.
Лунные вспышки опаляли кожу. Он старался повернуться к ним затылком или прикрыть глаза ладонью, приставив ее к правому виску, будто он так отдавал кому-то честь. Со стороны могло показаться, что у него разболелась голова, что было очень близко к истине, а он, потирая виски, хочет ее унять.
Его имя все еще оставалось на слуху, забыть его еще не успели, поэтому он привлек к себе куда большее внимание, нежели большинство его предшественников, шагавших к трибуне при полном безразличии зала.
На него смотрели почти все. Что-то шептали. Он почувствовал, что начинает краснеть. Это могло случиться от жары. Когда он сидел, то ощущал ее не так сильно, теперь же воздух показался ему слишком теплым, а под потолком он и вовсе был испепеляющим. Когда он дошел до президента, кожа на лице пылала, как при солнечном ожоге. Ему бы защитным кремом намазаться предварительно с примесью ментола, освежающей и бодрящей. Но кто же знал, что здесь окажется так жарко?
На последнем шаге он споткнулся, зацепившись за что-то, то ли о загнувшийся кончик ковра, то ли ноги заплелись. Голова его наклонилась, и он ринулся вперед, нацелившись в живот президента макушкой, как бык, решивший протаранить рогами тореадора. Естественная реакция - ведь у президента в руках была красная коробочка.
Президент увернулся, шагнув в сторону, чуть придержав свободной рукой Сергея. Тот остановился, развернулся, смущенно улыбаясь, проклиная себя за неуклюжесть и предчувствуя, что этот случай станет поводом для множества шуток, которыми его еще долго будут поминать коллеги по цеху, да и не только они.
- Извините.
- Ничего, ничего.
В глазах президента появилась настороженность, когда он посмотрел в глаза Сергея, прочитав в них что-то, и это ему совсем не понравилось. Но что? Сергей и не знал. Впору спрашивать - что же там разглядел президент.
Сергей смутился, покраснел еще больше, чуть отпрянул, а потом вернулся на прежнее место.
- Я вас поздравляю, - сказал президент, - знаю о выпавших на вас горестях в Истабане. Надеюсь, что вы уже выздоровели. Как вы себя чувствуете? - Президент говорил тихо, и, несмотря на превосходную акустику в зале, его никто, кроме Сергея, не слышал.
- Спасибо. Голова иногда немного болит.
Рука его потянулась к протянутой коробочке с орденом, но прошла мимо, как у больного, который на приеме у врача никак не может попасть пальцем в кончик носа. Тычет то в щеку, то в глаза, то в переносицу и недоумевает, почему у него нарушилась координация движений.
Рука Сергея тянулась все выше и выше. Она уже не подчинялась ему. Он не мог ее остановить. Более того, он понял, что и левая рука ему не повинуется, начинает дрожать, как в нервном припадке, и сейчас устремится следом за правой. Он хотел закричать, чтобы хоть так предупредить президента об опасности, но и этого не смог сделать.
Они смотрели не мигая друг другу в глаза, как два враждующих гипнотизера, решивших выяснить в очном поединке, кто из них сильнее. Мозг разбухал, разжижался и испарялся, а газы, в которые он превращался, давили изнутри на черепную коробку, но вырваться не могли, и лишь кровеносные сосуды в глазах стали рваться, окрашивая белки в красное. Голова стала совсем тяжелой. Странное ощущение, когда мозг уподобляется желудку, который спазматически, порциями выбрасывает полупереваренную пищу и желудочный сок, обжигая пищевод и гортань, - так и мозг сейчас выбрасывал какие-то полупереваренные мысли, которые, выплывая на его поверхность, разъедали ее, как желчь или кислота. Там роилось полчище отвратительных червяков. Сергея чуть не вырвало от этой мысли.
Кончики его вытянутых пальцев толкнули президента в шею, но за миг до этого тот немного сместился, а Сергей уже не успел скорректировать удар, поэтому он пришелся на несколько миллиметров левее цели. На губах у президента стала выступать пена. Коробочка выскользнула из его рук, еще в воздухе раскрылась, грохнулась на пол углом, он сильно смялся, деформировался, так что теперь коробочку не закроешь герметично. Орден выпал из коробочки, покатился со звоном по мраморному полу, потом уже тише по бархатной дорожке, заблестел на красном, а сам бархат стал похож на подушечку, на которой во время похорон перед гробом несут ордена умершего.
Президент захрипел, потому что проход в горле стал очень узким и воздух, скопившийся в легких, застрял там. С губ полетели ошметки пены, как мыльные пузыри, не наполнившиеся воздухом. Лоб президента побелел, его прорезали морщины. Лицо стало страшным. Оно напряглось, как у висельника, которому нечем больше дышать. Рот чуть приоткрылся, потом распахнулся пошире, но распухший язык еще не вывалился и дрожал внутри, похожий на обнаженное сердце, видное через аккуратно вскрытую грудную клетку.
Если тело Сергея вначале как-то сопротивлялось, то теперь оно стало безвольным. Президент скорее интуитивно, потому что его глаза, начинающие вылезать из орбит от удушья, вряд ли что-то могли видеть, кроме каких-то непонятных теней, отбил второй удар, отвел его легким движением, будто хотел отмахнуться от подступившей к нему смерти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51