Достаточно взять карту с действиями, скажем, того же Наполеона и вот вам план действий на линии Брест-Москва. Тем более, осмелился заметить начальник ГРУ, почти никаких новых дорог с тех пор не построено. А старые стали еще хуже.
Вождя это замечание Голикова почему-то привело в хорошее настроение: «Потом построим дороги, – сказал он. – Харошие дароги, товарищ Голиков».
Кроме того, продолжал начальник разведки, это вполне мог быть документ из архива немецкого генштаба, попавший в руки англичан после первой мировой войны, слегка ими подработанный и датированный как современный. В любом случае, пока не будут получены фотокопии самих документов, говорить об этом рано. В этом направлении уже работают в разных странах, и если такой документ действительно подписан Гитлером, то это станет известно точно и очень скоро.
Пока что можно точно сказать, что Германия к войне с СССР никак не готовится. Невозможно готовиться к войне с Россией, товарищ Сталин, не позаботившись о зимнем обмундировании для армии. Многие из еще служащих в вермахте, наверное, не забыли, как они вымерзали на Украине зимой 1918 года. Поэтому, если существует план нападения на нас, его осуществление должно было начаться с пошивки зимнего обмундирования для армии. А это сделать незаметно совершенно невозможно. Прежде всего необходим массовый забой баранов для пошивки нескольких миллионов полушубков. Но даже, допустим, что немцам удалось все это сделать незаметно. Все равно подобное мероприятие неизбежно в условиях германской экономики приведет к резкому снижению цен на баранину по всей стране. А вот этого уже скрыть совершенно невозможно.
Сталин остался очень доволен докладом начальника ГРУ и отпустил Голикова, удостоив рукопожатия и проводив до дверей кабинета. Несмотря на эти высшие проявления сталинской любезности, Голиков ушел озадаченным. Вождь ничего не сказал ему, что делать с автором «Сводки № 8» подполковником Новобранцем.
Еще накануне, во время разбора стратегических игр, Голиков обратил внимание, что Сталин никак не отреагировал на его, Голикова, доклад о начальнике информационного отдела и его вопиющем самовольстве, способном спровоцировать войну. Видимо, Сталин посчитал главным виновником всего этого дела Мерецкова и, сняв того с должности начальника Генштаба, решил не наказывать рядовых исполнителей. На всякий случай, направляясь в Кремль, Голиков подготовил рапорт о снятии Новобранца с должности и отдачи под суд «за самовольные действия, способные привести к тяжким последствиям». Но поскольку Сталин, вопреки ожиданиям шефа ГРУ, не сказал о подполковнике Новобранце и его «Сводке № 8» ни слова, то Голиков благоразумно решил пока не давать рапорту хода. Сталин сам вспомнит об этом, то рапорт всегда будет наготове.
Вернувшись к себе, Голиков вызвал Новобранца. Передал ему текст плана «Барбаросса», данные из Женевы и приказал все это проанализировать и доложить. Можно было не сомневаться, какой ответ даст подполковник.
Разведка НКВД также порадовала вождя. Утраченные связи на территории Германии, уничтоженные врагом народа Ежовым, восстанавливаются. Начальник ИНО НКВД Фитин доложил, что сразу после нового года резидент НКВД Александр Коротков, действующий под документами на имя Александра Эрдберга, отбыл в Германию, где 7 января встретился с «Корсиканцем», который сообщил ему, что в аристократических и интеллигентных кругах Германии растет убежденность в том, что Германия эту войну проиграет. «Садовый шланг» президента Рузвельта потряс эти круги, посчитавшими подобное заявление американского президента прямым объявлением войны гитлеровскому режиму. Эпоха громких побед вермахта кончилась, началась затяжная война, которой так все боялись, а потому оппозиция Гитлеру растет не только в этих изначально космополитичных кругах, но и в армии. В дополнение ко всему по Берлину ходит упорный слух, что Гитлер решил напасть на СССР. Тогда ему действительно конец. Однако сам «Корсиканец» склонен относиться к подобному слуху, несмотря на его очевидную вздорность, с известной осторожностью. Его информатор, Харро Шульце-Бойзен, служащий в главном штабе Люфтваффе, сообщил, что им дан приказ начать в широких масштабах разведывательные полеты над советской территорией с целью фотографирования всей пограничной полосы СССР. Иметь агента в штабе «Люфтваффе» – это было бы очень хорошо, но доказательств, что Шульце-Бойзен не провокатор, пока нет. Этот человек принадлежит к цвету немецкой аристократии.
Внучатый племянник знаменитого гросс-адмирала Тирпица, женат на родственнице князя фон Эйленбурга. В студенческие годы, во времена Веймарской республики, издавал журнал «Дер Гегнер» («Противник»), носивший антиправительственный характер, за что был однажды арестован. К гитлеризму имеет резко негативное отношение. Коротков вышел на Щульце-Бойзена непосредственно и узнал его ближе. От предложенных денег аристократ с негодованием отказался, считая, что его риск оправдан, «если он способствует грядущему падению фашизма».
«Если денег не берет, – изрек Сталин, – значит, провокатор. Только провокаторы денег не берут. Порядочные люди всегда в деньгах нуждаются».
Сраженный железной логикой вождя генерал Фитин замолк, вопросительно глядя то на Сталина, то на Берия.
– Мы дали ему кличку «Старшина», – продолжил доклад шеф НКВД, – если провокатор, то тоже интересно – во что они хотят, чтобы мы поверили. Короткову сообщили, чтобы был поосторожнее с ним. Офицер, аристократ, внук Тирпица. С чего это ему с нами работать? – Сталин благосклонно кивнул, давая понять, что согласен с доводами шефа тайной полиции.
Уже около полуночи, отпустив Меркулова и Фитина, Сталин остался вдвоем с Лаврентием Берия. Предстояло проработать несколько вопросов, подробности которых никому более знать не полагалось. К удивлению Сталина, Берия снова начал разговор о Шульце-Бойзене. Оказывается, помимо всего прочего, внук адмирала Тирпица сообщил, что в штаб Люфтваффе потоком поступает секретная информация из СССР. В частности, немцам практически все известно об аэродромной сети на всей территории европейской части Союза, тип и число самолетов, базирующихся на том или ином аэродроме и многие другие обобщенные сведения, утечка которых возможна только из главного Управления ВВС.
– Вот как? – Сталин вынул трубку изо рта и положил ее на стол. – Авиация всегда плодила изменников и продолжает этим заниматься.
Вождь спрашивает у Берия какие новые показания удалось получить у бывшего генерала Проскурова?
Берия с пониманием кивает. Но Проскуров крепкий орешек. О себе говорит, что угодно, во всем признается. Двум смертям не бывать, а одной уже не миновать. А про других молчит. Никаких фамилий не называет.
– Бить, бить и бить! – подсказывает вождь, вечно подозревающий своих наркомов внутренних дел в излишнем либерализме.
На лице Берии появляется выражение обиды. Что его учат как школьника.
– И семья. Ведь есть у него семья, – подсказывает вождь.
Помолчав, Сталин спрашивает у Берии, как идут мероприятия, которые ЦК счел целесообразным провести с польскими военнопленными?
Этот вопрос встал еще в начале 1940 года. Было высказано мнение: рядовых распихать по островам ГУЛАГа, офицеров расстрелять.
По приказу Сталина 5 марта 1940 года (т.е. день в день за 13 лет до смерти самого вождя) Берия представил в Политбюро документ, предлагающий приговорить все 15 000 польских офицеров к расстрелу по упрощенной судебной процедуре – без предъявления обвинения обвиняемому и без зачтения ему приговора . Сталин завизировал этот документ, заставив это сделать и всех членов Политбюро от Ворошилова до Калинина.
С этого момента в трех лагерях, где содержались поляки, начались мероприятия по их массовому истреблению .
Берия с гордостью и доложил вождю, что из 15 000 человек примерно 80% уже ликвидированы. Исполнители трудятся чуть ли не круглосуточно, поскольку в интересах секретности каждого поляка расстреливают фактически индивидуально.
Однако доложенные цифры не произвели на вождя большого впечатления. Приняв к сведенью доклад шефа НКВД, вождь упрекнул того за неправильную организацию работ, коль они идут столь медленно.
Берия почувствовал себя уязвленным несправедливыми упреками вождя. Работа идет к концу, с обидой в голосе доложил он Сталину, и не позднее первого квартала текущего года она завершится.
Сталин огорченно вздохнул. Работа только начинается, пояснил он шефу НКВД. И закончится очень нескоро. Одних поляков необходимо ликвидировать не менее 300 тысяч. Параллельно с ними нужно ликвидировать почти столько же прибалтов, румын, а в будущем – немцев, венгров, бельгийцев, голландцев, французов. Построить новое общество невозможно, не ликвидировав старого. А что такое ликвидация старого общества? – задал Сталин вопрос молчавшему Берия и, как всегда, сам на этот вопрос ответил.
Ликвидация старого общества – это не только ликвидация его структур, социальных и производственных отношений, обычаев и уклада жизни. Это прежде всего ликвидация людей, живших в этом обществе. Если мы хотим построить новое общество, мы должны физически уничтожить тех, кто помнит старое общество. Основной причиной поражения Французской революции Ильич считал «остановку гильотины». Как только гильотина остановилась, утверждал он, революция погибла.
Мы учли ошибки прошлого, продолжал вождь, прохаживаясь по кабинету мимо бледного Берии, сидевшего за столом для заседаний, все чуждые нашему обществу классы должны быть и будут уничтожены. Поэтому в корне неверно, товарищ Берия, считать, что ваша работа завершится в первом квартале текущего года. Впрочем, ваша работа может завершиться и раньше, если вы правильно не поймете стоящих перед вами задач.
Когда Берия вернулся домой, жена Нина и сын Серго заметили его бледность и дрожащие руки. Взглянув в наполненные ужасом глаза жены, Берия сказал: «Наверное, меня скоро снимут с должности». Порой даже ему было трудно органически вписаться в глобальные планы товарища Сталина.
10 января 1941 года звонок из Вашингтона известил Черчилля, что в Лондон прибывает личный посланник президента США Гарри Гопкинс. О миссии Гопкинса знала вся Америка, а следовательно – весь мир. Накануне на пресс-конференции журналисты буквально вцепились в Рузвельта, пытаясь выведать причину поездки Гопкинса. Газеты опубликовали следующую стенограмму:
«Вопрос: Едет ли г-н Гопкинс с какой-либо особой миссией, г-н президент?
Ответ: Отнюдь нет.
Вопрос: Присвоен ли ему какой-нибудь ранг?
Президент: О, нет.
Вопрос: Г-н президент, можно ли определенно сказать, что г-н Гопкинс не будет назначен новым послом?
Президент: Как вы знаете, Гарри не обладает нужным здоровьем для этой работы…
Вопрос: Будет ли кто-либо сопровождать г-на Гопкинса?
Президент: Нет, и он не будет располагать никакими полномочиями.
Вопрос: Но ему будет дано какое-либо определенное поручение?
Президент: Нет. Вам не удастся выудить ничего интересного. (Общий смех.)
Когда Черчиллю сообщили, что Гарри Гопкинс собирается его посетить, премьер недоуменно спросил: «Кто это?» Когда же парламентский секретарь премьера Брендан Бракен разъяснил Черчиллю кто такой Гопкинс, премьер тут же приказал «расстелить перед ним все красные ковры, уцелевшие от бомбежек».
Хотя президент и пытался уверить общественность, что Гопкинс не имеет никаких поручений, он вручил перед отъездом своему другу нечто вроде рекомендательного письма следующего содержания: «Питая к вам особое доверие и полагаясь на вас, прошу как можно скорее выехать в Великобританию, чтобы действовать там в качестве моего личного представителя. Прошу вас также сделать аналогичное сообщение Его Величеству королю Георгу VI.
Естественно, что вы сообщите нашему правительству все, что привлечет ваше внимание в процессе выполнения вашей миссии и что, с вашей точки зрения, послужит важнейшим интересам Соединенных Штатов.
Желая вам всего наилучшего для успеха вашей миссии, остаюсь искренне преданный вам Франклин Д. Рузвельт».
Но самое главное сообщение Гопкинс должен был передать устно. Встретившись с Черчиллем и с чисто американской непосредственностью прервав протокольную часть, он наклонился к премьеру и тихо, но внятно сказал: «Президент твердо решил, что мы должны выиграть войну вместе. Пусть на этот счет у вас не будет никаких сомнений. Он послал меня сюда, чтобы сообщить вам, что он будет поддерживать вас любой ценой и любыми средствами, чего бы это не стоило ему лично. На свете нет таких вещей, которых он не сделает, если только это в пределах человеческих сил».
Глава 13. Игра втемную
Немецкая печать нервно реагировала на визит Гопкинса в Лондон. Газеты писали, что Гопкинс приехал, чтобы «обменять остатки Британской империи на очередную партию ржавого американского металлолома и виде эсминцев времен Первой мировой войны».
На Германию продолжали дождем сыпаться английские листовки, предрекая Германии скорый конец и предлагая свергнуть Гитлера и сдаться пока не поздно.
Немецкие листовки, также обильно сбрасываемые над Англией, предрекали скорый конец Британской империи и ее «жадной и хищной метрополии», когда немецкие войска, как только установится погода, высадятся на островах.
В личном кинозале Гитлера демонстрировалась кинохроника удара Люфтваффе по соединению английского флота в Средиземном море, ловко смонтированная из английских и немецких материалов.
Пикирующие бомбардировщики «Ю-87» – «Штукас» – с воем и ревом атаковали новейший английский авианосец «Илластриэс», ведущий конвой транспортов на Мальту и в Пирей. Объятый пламенем авианосец, закрытый водяными столбами близких разрывов авиабомб, действительно кажется обреченным. Бодрый и торжественный голос диктора объявляет о его потоплении. Еще одна великая победа Люфтваффе! В этот же день, 10 января, добавляет диктор, в другом сражении был потоплен еще один английский авианосец «Арк-Ройял».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96