Они купили его и переехали туда в последний момент, перед тем как был конфискован Северо-Кавказский коммерческий банк в Армавире, фактически принадлежавший Александру Тарасову.
Александр Тарасов был личностью незаурядной. Он владел и правил банком настолько профессионально и успешно, что банк стал головным финансовым учреждением на Северном Кавказе и пользовался исключительным авторитетом и почетом во всем мире. Именно через этот банк производились все торговые и финансовые операции, связанные с азербайджанской нефтью, недвижимостью на Кавказе и транспортом.
Из воспоминаний моей бабушки я узнал об одном случае, который дает яркое впечатление об Александре Тарасове.
Как-то на заседании правления банка между акционерами возник спор. Один из должников банка в погашение долга предлагал заложить имущество: мельницу в Армавире, конезавод и рыбацкую артель на Дону. Акционеры в один голос отказались принять залог. Они требовали проведения экспертизы недвижимости, проверки состоятельности конного завода и доказательств эффективности работы рыболовецкой артели. Спор разгорался, шум стоял невообразимый, и только Александр Тарасов молчал.
Через некоторое время он встал и, дождавшись, пока все умолкли, глядя в его сторону, объявил:
– Мне кажется, нашу встречу пора закончить. Время стоит денег. Сколько просит должник ему погасить?
– Десять миллионов золотом.
– Так вот, я лично выкупаю его долги и вношу за это свои собственные деньги. А вы, любезный, – обратился он к должнику, – свое имущество обратно у меня и выкупите. Если всех устраивает, собрание считаю закрытым.
Теперь в Пятигорске семья Тарасовых жила бедно и тихо. Так же, как и основная масса беженцев от революции. Все продолжали надеяться на изменение ситуации, на Антанту, на помощь Европы и на скорый конец большевизма.
Александр Тарасов переживал случившееся очень тяжело. Он винил себя в том, что не уехал из России в начале 17-го года вместе со своими братьями, которые из Москвы эмигрировали в Париж. Они, впрочем, никогда особенно близки не были и, по сравнению с Александром проживали в столице весьма небогато. Пользуясь великодушием брата, часто просили у него денег по-родственному – без расписок и обязательств возврата.
Но московские Тарасовы вовсе не бедствовали. Достаточно успешно продолжала свою торговую деятельность компания «Товарищество мануфактур братьев Тарасовых», которая приносила высокие доходы.
Племянник Александра Тарасова слыл повесой и прожигателем жизни в столичном обществе. Он держал, как и Манташев, огромный легковой автомобиль, щеголял в костюмах, сшитых в Париже на заказ, и не пропускал ни одного светского мероприятия. Его звали Николай Лазаревич Тарасов.
Александру Тарасову казалось, что племянник бессмысленно проматывал деньги, доставшиеся ему по наследству после смерти старшего брата.
Однако Николай Лазаревич навсегда остался в истории России как известный меценат и покровитель театра.
Был случай, когда в Германии труппа Московского Художественного театра не смогла продолжать гастроли: у них не было денег даже на возвращение в Москву. Николай Лазаревич оказался тогда в Берлине и, встретившись с Немировичем-Данченко, предложил ему тридцать тысяч рублей без всяких условий. Деньги были приняты, театр продолжил гастроли, а Николая Лазаревича сразу же записали в состав пайщиков и сделали членом дирекции МХТа.
В Москве Николай Лазаревич вместе с несколькими друзьями из артистической среды решил подыскать дом, чтобы организовать там кабаре, где было бы уютно и приятно собираться вместе, проводить время в обществе актеров и ухаживать за барышнями.
В результате нашли совершенно заброшенное помещение – подвал в доме Перцова недалеко от храма Христа Спасителя на Пречистенке. Когда взломали заколоченную дверь и Тарасов с другом впервые вошли в подвал, оттуда вылетела летучая мышь. Тут же и решили назвать будущее кабаре «Летучая Мышь».
Николай Тарасов на обустройство нового помещения денег не пожалел. Заведение вскоре оказалось очень популярным, попасть в него стремилась вся столичная молодежь. Начался ажиотаж. Публика своим огромным интересом подогревала актеров, которые стремились выступить в «Летучей Мыши». И Николай Тарасов, что называется, «завелся». Он придумывал оригинальные представления, программы и сценарии. В нем неожиданно открылся талант, и Николай стал писать стихи, пародии, пьесы, сам подбирал музыку и сам рисовал эскизы декораций.
Однако на сцену Николай Лазаревич не выходил. В то время в кабаре «Летучая Мышь» играли великие русские актеры: Качалов, Москвин, Книппер-Чехова, Лужский, Станиславский и множество одаренной театральной молодежи. Вечера вел его друг и самый популярный конферансье в городе – Балуев.
Николай Тарасов был удивительно красивым молодым человеком, но, поскольку слава о его богатстве распространилась в Москве, ему всегда казалось, что женщин привлекали только его финансовые возможности, а не он сам.
Он влюбился в актрису, которая на некоторое время стала его любовницей, но потом они поссорились из-за недоверия и вечных сомнений Николая Тарасова. Временная разлука привела легкомысленную актрису в объятия юнкера, который был заядлым игроком в карты и известным прощелыгой. Актриса, кажется, влюбилась и отдавала юнкеру все свои деньги, которые тот проматывал за несколько часов по вечерам. И вот однажды он сильно проигрался в карты.
Актриса позвонила Николаю Лазаревичу и слезно стала просить его одолжить двадцать пять тысяч рублей золотом, чтобы расплатиться с карточным долгом юнкера. Тарасов ответил, что эта просьба просто абсурдна и денег он не даст. И вообще это еще раз доказывает, что их отношения были замешены не на чувствах, а на деньгах!
– Но пойми же! Он застрелится! – просила актриса.
Тарасов просьбам не внял. На следующий день пришла ужасная весть: не имея возможности вернуть карточный долг, юнкер действительно застрелился. Актриса вновь позвонила Тарасову.
– Бесчувственный человек! Что для тебя двадцать пять тысяч рублей? – срывающимся на рыдание голосом говорила она. – Ты своей жадностью погубил невинную душу! Ему было всего двадцать три года! Убийца, изверг, душегуб!
Николай Лазаревич молча выслушал ее, а когда она бросила трубку, ведомый чувством вины, подошел к секретеру, вытащил из ящика револьвер, приставил дуло к виску и нажал на сурок. Ему самому было в это время всего двадцать восемь лет.
Это случилось в 1910 году, и с тех пор Александр Тарасов считал позором для своей семьи эту историю. Она привнесла дополнительную холодность в отношениях с московскими родственниками, и отчасти поэтому он не присоединился к семье и не эмигрировал со всеми в 1917 году.


* * *

В пятигорском доме Александр Тарасов проживал вместе со своим сыном Месропом. Ему было тогда тридцать лет, в недавнем прошлом офицер белой армии, с прекрасным образованием (окончил архитектурный факультет университета в Сорбонне), говорил свободно на нескольких языках и прекрасно играл на фортепьяно. Казалось, он имел лишь один недостаток – внешность. Месроп был не просто некрасив, но уродлив. Рано облысев, с глубоким шрамом через всю щеку, полученным во время попытки генерала Корнилова взять Санкт-Петербург, Месроп сторонился посторонних глаз и всячески избегал встреч с Марией Георгиевной, поселившейся в их доме.
А двадцатилетняя красавица, какой была в то время моя бабушка Мария Георгиевна, шутя покорила весь Пятигорск. У дверей дома Тарасовых ежедневно появлялись букеты прекрасных цветов, в которых скрывались многочисленные приглашения на балы и светские мероприятия…
Наталья Николаевна встретила в Пятигорске княгиню Оболенскую (Трубецкую), и та, узнав о бедах семьи, настояла на том, чтобы Натали заняла у нее денег. Трубецких многое связывало с Кавказом еще с той давней поры, когда там жил Лермонтов, и у них были финансовые источники для существования. Она не могла допустить и мысли, что семья княжны Мелик-Гайказовой будет бедствовать. А когда закончится большевистская власть, тогда и долг вернут. Ждать уже недолго.
Георгий Христофорович совсем сдал. Он практически не выходил из дома. Они подружились с Александром Тарасовым и коротали время вместе. А через год скончались один за другим…
Владимир появлялся редко. В Армении с 1919 года было неспокойно. Происходили бесконечные конфликты с окружающими этническими группами – курдами, азербайджанцами и турками. Владимир практически оттуда не возвращался и жил в разных местах на Кавказе.
Он привозил деньги, проявляя заботу о жене, и продолжал бесконечно любить Марию Георгиевну. Но отношения между ними становились все более и более натянутыми и холодными. После каждой встречи Владимир томился и переживал. Он часто заставал жену окруженной толпой поклонников и беззаботно проводившей время в безделье и праздности. Мария Георгиевна завела собственную лошадь, ездила верхом, посещала балы и светские вечеринки.
Все это вызывало у Владимира чувство горечи и унижения его достоинства. Он не мог жить на деньги, полученные Натальей Николаевной, и был вынужден уезжать то в Майкоп, то в Астрахань, то в Ставрополь, где у него имелись небольшие предприятия.
Владимир обвинял прежде всего себя в том, что не мог обеспечить достойную жизнь такой великолепной женщине, как его жена. Эти чувства вынуждали его нервничать и мотаться по всему Кавказу, забираясь в самые отдаленные уголки.
Неожиданно случилась беда. Умер Дима. Он простудился и после тяжелого воспаления легких так и не поднялся. Смерть сына сделала жизнь Владимира абсолютно безрадостной. Он и сам вскоре заболел туберкулезом и, чтобы не заразить близких, практически перестал приезжать в Пятигорск. Только писал короткие письма.
Мария Георгиевна оправилась после смерти сына и продолжала вести светскую жизнь.
Ей так и сыпались предложения бросить мужа и принять ухаживания одного из многочисленных поклонников. Однако к мужчинам она относилась снисходительно, общалась с ними свысока и холодно. Бесконечные ухаживания ей надоели и нагоняли на нее тоску.
Только единственный мужчина не проявлял к ней никакого интереса и, как назло, попадался чаще всех на глаза! Это был Месроп. Такое поведение удивляло Марию Георгиевну и вскоре стало ее сильно раздражать. Будучи особой вздорной и избалованной, она начала специально назло этому «черствому уроду» постоянно к нему обращаться и всячески привлекать к себе внимание.
– Знаете что, – говорила она, например, Месропу, – мне надо срочно зайти к модистке в ателье. Вы не проводите меня туда?
– Нет, не провожу. Я, извините, занят.
Месроп срочно уходил к себе в комнату и закрывал дверь.
– Может быть, пойдем погулять по парку вместе? – спрашивала она в другой раз. – Вам ведь хочется со мной погулять? Не так ли?
– Кто пойдет гулять, а я дома останусь! – отвечал ей Месроп.
«Хам! – думала Мария Георгиевна. – Хам и наглец!»
– Да вы понимаете, что любой из окружающих за счастье сочтет со мной пройтись по парку? – продолжала она негодуя.
– Значит, не любой! Для меня это никакого интереса не представляет!
Как выяснилось впоследствии, Месроп сознательно избрал такую тактику общения с Марией Георгиевной. Он сам через многие годы, прожив с ней в браке, признался в этом. Оказывается, он влюбился в нее с первого взгляда, но, трезво оценив свои шансы, понял, что добиться взаимного внимания со стороны такой красавицы можно только одним способом: не замечать ее достоинств. И эта тактика удивительно быстро привела к успеху.
Мария Георгиевна сначала думала о нем с негодованием, затем все больше и больше ее охватывал азарт влюбить его в себя и тем самым отомстить за подобное поведение, и, наконец, влюбилась страстно сама на всю оставшуюся жизнь!
Их признание во взаимной любви произошло в гостиной. Она тихонько подошла сзади к Месропу, когда тот с упоением играл на фортепьяно. Мария Георгиевна завороженная музыкой и захватившими ее чувствами, спросила:
– Простите меня, вы не могли бы мне подыграть? Вот ноты.
Мария Георгиевна протянула сборник романсов. Месроп взглянул ей в глаза и вдруг ощутил удивительную перемену в женщине. Ее одухотворенное лицо с зардевшим румянцем на щеках было покорным и даже печальным. Не осталось и следа раздражения, с которым обычно она смотрела на него.
– Вы хотите спеть? – спросил он.
Она кивнула.
– Что же выбрать?
– Любой романс. Я знаю все, – ответила Мария Георгиевна.
Когда она запела, Месроп был поражен ее голосом. С таким вдохновением она еще не пела никогда в своей жизни. После романса он встал и сжал ее руки в своих ладонях…
Несмотря на светский образ жизни, Мария Георгиевна хранила верность своему мужу. И теперь, после признания в любви другому, написала ему письмо, не допуская и в мыслях обмана.
Владимир находился в это время в районе Нового Афона. Его очередное дело провалилось. Он вложил деньги в торговлю антиквариатом, но заезжий турок обманул: товара не привез и просто скрылся. Необходимую сумму Владимир занял у брата, а теперь и речи о ее возврате быть не могло. Туберкулез все больше и больше поражал его организм. Кашель с кровью скручивал тело пополам и иногда просто валил с ног. А тут еще прощальное письмо от жены, которую он уже не видел полгода…
Владимир ехал в пригородном поезде и перечитывал письмо. До железнодорожного вокзала Нового Афона оставалось минут пятнадцать. Последней остановкой перед ним была маленькая станция в ущелье над горным озером с водопадом. Она разместилась между двумя тоннелями, и поезд обычно проскакивал ее, не останавливаясь, за несколько минут. Станция так и называлась – Минутка, но в этот раз поезд остановился перед красным светофором. Владимир прошел по вагону и сошел на станции. Никого вокруг не было. Он обошел павильон и встал на террасе, нависавшей над голубым озером. Перед взором возвышалась гора, заросшая кустарником и кипарисами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88