— Что я тебе напоследок скажу?! Наш ты пацан. По всем статьям — наш. Беги ты от этих беляков, пока не поздно! Беги! На кой ляд они тебе сдались?!И он медленно пошёл с базара, кося глазом на свою одежду, вживаясь в неё. Юра провожал его грустным взглядом.Город жил, всем своим обликом подчёркивая деловую преемственность с прошлым. На улицах всюду сновали извозчики. На тротуарах центральной улицы совершали ежедневный бесцельный и ленивый променад местные обыватели. Вывески магазинов, молочных, булочных носили имена Чичкина и Бландова, Прохорова, Корнеева и Филиппова. Пестрели афиши увеселительных заведений и различные объявления граждан. С беспечным видом просматривая их, Семён Алексеевич отыскал одно, выведенное каллиграфическим почерком: «Продаю коллекцию старинных русских монет. Также покупаю и произвожу обмен с господами коллекционерами. Обращаться по адресу: Николаевская, 24, кв. 5. Платонов И. П.» .Прочитав это объявление, Семён Алексеевич рассеянно просмотрел ещё и другие и зашагал по улице…Вскоре он уже стоял у двери с медной табличкой: «И. П. Платонов-археолог». Постучал. Дверь открыл сам Иван Платонович.— Вам кого? — спросил он.— Я по объявлению.— Войдите.Старцев пошёл впереди, Семён Алексеевич — следом, задевая плечами пыльные алебарды, щиты и секиры, висящие на стенах.— Антикой интересуетесь или же Русью?— Мне нужны две монеты Петра Первого… эти… черт бы их… «солнечник» и двухрублевик! — неуклюже назвал пароль Семён Алексеевич.Иван Платонович вскинул голову:— Вы?! — тихо спросил он.— Да, я — Человек без имени.Юра не предполагал, что пропажа обнаружится так быстро. Он сидел на подоконнике с книжкой в руках и с тревогой прислушивался к тому, что делается в соседней комнате. А там вестовой скрипел дверцами шкафа и сокрушённо, как это делают старухи в деревне, ахал и бормотал:— Шут его знает, куда он запропастился. Вчерась с утра будто бы я его ещё чистил. Точно помню, коза его возьми, — разговаривал сам с собой обескураженный вестовой.— Так куда же он мог деться? — раздражённо спрашивал Кольцов. — Не могли же его украсть!— Это точно. Ежели б крали, так этот, мериносовый… — рассудительно объяснял вестовой.Потом послышались шаги, и Павел Андреевич вошёл в комету Юры. Окинув взглядом комнату, он обратился к Юре:— Ты не видел мой френч, Юра?Юра не ответил. Он сделал вид, что очень увлечён чтением.— Юра, я тебя спрашиваю?! — громче и настойчивее повторил Кольцов. — Ты не видел мой френч?Юра оторвал глаза от книги, поковырял пальцем подоконник нехотя сказал:— Видел.— Где он?Юра, понурив голову, молчал. На лбу его собрались морщинки: он что-то лихорадочно соображал.— Ну?— Я… я его взял.— Как — взял? Куда? — изумлённо переспросил Кольцов.Юра поднял голову, посмотрел на Кольцова и опять молча потупился.— Юра, может, ты мне все-таки объяснишь?..Юра продолжал молчать. Губы у него задрожали.— Я… я не могу сказать… я ничего не скажу, — прошептал он прерывающимся голосом.Кольцов несколько мгновений молча смотрел на него долгим, выжидающим взглядом, потом резко повернулся, пошёл к выходу. Распахнув дверь, он остановился, с укором бросил через плечо:— А я думал, мы — друзья! — И вышел, забыв закрыть за собой дверь. Юра ещё какое-то время крепился, глотая ком, подступающий к горлу.Потом по его щекам потекли бессильные, горькие слезы.В кабинет Щукина неуклюже вошёл штабс-капитан Гордеев. Остановился у двери, тихо кашлянул.— Что? — не поднимая головы, спросил. Щукин.— Ваше высокоблагородие, я только что из тюрьмы… ротмистр Волин покончил жизнь самоубийством.Щукин резко поднял голову.— Написал на стене камеры: «Присягаю богу, это — ошибка». И… ещё…— Что?Штабс-капитан замялся.— Вас обругал… матерно…— Подлец!Гордеев не собирался уходить. Он держал в руках какие-то бумаги.— Что-нибудь ещё? — спросил Щукин.— На ваш запрос Казань сообщает… Поручик Волин Алексей Владимирович служил в казанском жандармском управлении, равно как брат его ротмистр Волин Леонид Владимирович… Подтверждают — ротмистр Волин Леонид Владимирович был убит при усмирении студенческих волнений, поручик же Волин в октябре пятнадцатого был откомандирован в Москву. Отзываются о нем с похвалой. Пишут…— Это уже не имеет никакого значения, — мрачно процедил сквозь зубы Щукин. — Впрочем… — И он вдруг замер, поражённый предельно простой мыслью: «А что, если это действительно ошибка?.. Если враг — не Волин?.. Если кто-то другой?.. Но ведь это должно означать только одно, что он — Щукин — проиграл эту игру».Даже само это предположение показалось Щукину чудовищным и нелепым, он верил в безошибочность своего трюка с проверкой.Штабс-капитан Гордеев не уходил, ждал распоряжений.— Вы свободны? — кивнул Щукин.Гордеев неторопливо вышел. А Щукин продолжал стоять возле стола, и пальцы его выбивали дробь. Так неожиданно поразившая мысль не оставляла его. ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ — Кто… кто дал вам право освобождать арестованных? — На лице Щукина бушевала неукротимая ярость.Градоначальник смотрел на Щукина, как кролик на удава, пот страха и унижения заливал ему глаза. Губы у него вздрагивали, но он не пытался оправдаться:— Я приказал выгнать только железнодорожников, посаженных за мелкие проступки. Это же форменное безобразие — на станции уже стало некому работать. Срываются военные перевозки…— Вы ответите за свою глупость, если это не нечто большее! — с холодным презрением перебил его Щукин.Градоначальник побагровел.— Мне шестьдесят пять лет. Сорок пять из них я прослужил верным слугой его императорского величества. Да-с, прослужил! И никто — вы слышите? — ни разу не посмел меня оскорбить! — задыхаясь от негодования, процедил Щетинин. — И наконец, я выполнял волю командующего!Щукин удивлённо посмотрел на градоначальника.— Вы хотите сказать, что арестованных приказал освободить командующий?— Да… То есть не совсем так… — замялся градоначальник и вытер платком мокрое лицо. — Мне позвонили из штаба, и я приехал… Командующий был занят, и мне сказали…— Кто? — резко спросил Щукин.— Павел Андреевич… Адъютант его превосходительства… Он сказал, что… ну, что срываются перевозки, а в тюрьме много железнодорожников… командующий гневался… — Щетинин облегчённо вздохнул, ему показалось, что наконец он нашёл верные слова, оправдывающие его. Он ведь — исполнитель. Всего лишь только исполнитель распоряжений вышестоящего начальства.Воцарилась тягостная тишина, которая, казалось, длилась бесконечно.— Идите, полковник! — наконец нарушил молчание Щукин, удручённый непоколебимой простоватостью Щетинина. И, отвернувшись от градоначальника, сел в кресло. Не оборачивался до тех пор, пока тот, возбуждённо гремя шашкой, не дошёл до двери и не закрыл её за собой.Спустя немного времени полковник скорым шагом направился в приёмную, вызывающе остановился посередине, не глядя на Кольцова и не обращаясь к нему, спросил:— Союзники отбыли?— Так точно, господин полковник! — ровным голосом ответил адъютант, он привык к устрашающим странностям начальника контрразведки.Ни о чем больше не спрашивая, полковник скрылся в кабинете командующего.Теперь Кольцов обеспокоенно смотрел на закрывшуюся тяжёлую дверь…При появлении Щукина командующий отложил в сторону циркуль и карандаши. На столе была расстелена мелкомасштабная карта района Белгорода, Орла.— Владимир Зенонович, скажите, вы отдавали распоряжение об освобождении из тюрьмы железнодорожников?Ковалевский машинально снял пенсне, стал медленно протирать его платком, не сводя глаз со Щукина.— Видите, Николай Григорьевич! Как вам известно, планируется генеральное наступление. — Назидательная интонация командующего неприятно уколола Щукина. — Естественно, предвидятся большие и срочные переброски войск и военных грузов в район основного ударного направления. А транспортное ведомство уже сейчас — да-да, уже сейчас! — жалуется на нехватку паровозных бригад. Не паровозов, заметьте, а паровозных бригад… Однако чем вы так взволнованы?— Нет-нет, ничего, — досадуя на себя, сказал Щукин. Закравшиеся было в его душу подозрения командующий рассеял. Очевидно, это была всего-навсего халатность градоначальника. Не больше. Подняв глаза на Ковалевского, Щукин глухо добавил: — Из тюрьмы были выпущены железнодорожники из паровозной бригады сто пятого-бис, те самые, не без помощи которых был убит капитан Осипов. Я, конечно, уже принял меры, но поиски пока не дали никаких результатов…Оба долго молчали: Ковалевский — удивлённо, Щукин — уязвлено.— Вас преследуют неудачи, полковник, — угрюмо напомнил прежний их разговор Ковалевский.— Нас, ваше превосходительство! — поправил его Щукин, впадая в обычную, непроницаемую угрюмость.— Какими последствиями это чревато? — спросил Ковалевский, не обращая внимания на плохое настроение Щукина.— Пока не знаю. Но боюсь… боюсь, что сегодняшний день ещё будет иметь продолжение!.. — с какой-то мистической верой произнёс полковник.Ковалевский прошёлся по кабинету, торопливо вернулся к столу, склонился над картой, словно спешил заняться привычным, понятным и подвластным ему делом и хотя бы на время уйти от явно не случайной предопределённости ударов с той стороны, которая так плотно была защищена до недавнего времени многоопытным Щукиным, а теперь оказалась столь уязвимой. Взяв лупу, командующий стал водить ею над картой. Лупа, похожая на выцветшую луну, покружилась и остановилась над точкой с надписью: «Орёл».— Этот район большевики успели сильно укрепить, — с несвойственной его характеру сухостью сказал он. — Но… если на этом участке фронта мы сумеем неожиданно» для красных ввести в бой танки, они во многом решат исход наступления.— Не слишком ли сильно верите вы, Владимир Зенонович, в эти железные коробки? — усомнился Щукин. — Французы неоднократно применяли их, но значительного эффекта не добились.— А я верю, Николай Григорьевич! На русского мужика, который и автомобиля толком вблизи не видел, эти железные громады способны навести суеверный страх. Остальное сделают войска!— Дай-то бог, дай-то бог! — наконец решил поддержать командующего полковник.После этого рука командующего перенесла лупу в район Тулы. Медленно пересекла город в сторону Москвы.— Задача — гнать красных до Тулы. Тулу взять с ходу. Вы тем временем свяжитесь с Московским центром. Взятие нашими войсками Тулы должно послужить сигналом Центру к вооружённому выступлению и захвату большевистского правительства. Не будет вооружённого выступления Центра, Владимир Юрьевич! — с расстановкой, выделяя каждое слово, сказал он.Ковалевский отбросил карандаш, сел в кресло и удивлённо Смотрел на сидящего напротив Щукина.— Что вы сказали? — спросил он, весь подавшись вперёд.— Я сказал, что ничего этого не будет. Ни выступления Центра, ни захвата большевистского правительства, — безжалостно, с горечью повторил Щукин и затем объяснил: — Центр несколько дней назад разгромлен чекистами.Ковалевский схватился за пенсне, снял его и опять надел.— Откуда вам это известно?— Получил почту от Николая Николаевича, — жёстко продолжал Щукин, находя утешение в том, что не только его преследуют неудачи.Ковалевский привалился к спинке кресла и несколько мгновений сидел так с закрытыми глазами. А Щукин не решался продолжать. Наконец Ковалевский открыл глаза, спросил отчуждённо:— Ну и что сообщает Николай Николаевич?— У них в штабе зачитывали ориентировку за подписью Дзержинского. Он мне переслал её копию. Подробностей там никаких. Перечисляются лишь арестованные руководители.Ковалевский монотонным, усталым голосом спросил:— И кто же?— Многие из них занимали большие посты в Красной Армии. Миллер, например…— Василий Александрович? Когда-то я его знал, — сказал Ковалевский.— Миллер был начальником окружных курсов артиллерии и читал лекции кремлёвским курсантам. Последнее время числился военным референтом Троцкого.— Это, однако, не помешает чекистам расстрелять его, — саркастически усмехнулся Ковалевский. Он озабоченно барабанил по столу пальцами, напряжённо о чем-то думая. Щукин Затаённо ждал. — Скажите, а не может в один далеко не прекрасный день такая же участь постигнуть и Николая Николаевича?— Чека — серьёзный противник, — вместо ответа сказал Щукин. — Но Николай Николаевич осторожен и хорошо законспирирован.— Таких людей надо ценить! — вздохнул командующий. — Уже за одно то, что он для нас сделал, ему нужно отлить при жизни памятник. Ибо нет таких наград, которыми бы можно было по достоинству оценить его вклад… Кстати, вы можете срочно с ним связаться?— Могу, ваше превосходительство.Ковалевский снова склонился над картой.— Смотрите сюда! — пригласил он Щукина. И опять лупа медленно закружилась над тёмными и чёткими линиями железных дорог, над голубыми изгибами рек. — Корпус генерал-лейтенанта Мамонтова громит сейчас большевистские тылы вот здесь, северо-восточное Воронежа, — продолжал Ковалевский. — Но его берут в кольцо, теснят. Над корпусом нависла угроза. Мамонтову самое время прорываться обратно. Но кто, кроме Николая Николаевича, может указать участок фронта, наиболее удобный для прорыва? — Ковалевский сделал выжидательную паузу и, глядя на начальника контрразведки, сказал: — Кстати, штаб двенадцатой армии красных недавно переместился вот сюда, в Новозыбков.Карандаш командующего лёг почти плашмя на карту. Острие его упиралось в мало кому известное и странно звучащее название: «Новозыбков».— Я об этом уже осведомлён, — ваше превосходительство, — отозвался Щукин и чётко добавил: — Планирую днями отправить туда связного.Таня с особым нетерпением ждала новой встречи с Кольцовым. Но шли дни— однообразные, скучные, дни-близнецы, и от того давнего, чудесного настроения ничего не осталось. Печаль питается печалью, надежда — ожиданием, но ожидание не может длиться бесконечно, ему нужен выход, нужна какая-то определённость… А теперь ещё разговор с отцом — резкий, почти до разрыва…Конечно, ей нужно с Павлом Андреевичем объясниться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63