Оказывается, он действительно великий полководец всех времен и народов, это он специально заманил под Москву гитлеровцев, а не они загнали нашу армию к столице и до Волги. В 1952 году Жилину за книгу присваивается Сталинская премия. После этого его карьера, естественно, пошла в гору, он становится заместителем главного редактора «Военно-исторического журнала».
Позднее П. А. Жилин перестроился, как и вся наша историческая военная наука. Завершил он свой жизненный путь на высокой должности начальника Института военной истории Министерства обороны СССР. Он автор более 120 научных работ в области отечественной военной истории. Этим коротким экскурсом я не хочу как-то укорить П. А. Жилина. Пусть это были, как говорится, грехи его молодости, но что было, то было. Сказать об этом я считал нужным еще и потому, что Жилин был одним из тех, кто входил в группу по правке рукописи Жукова.
Есть еще одна точка зрения на Московское сражение. Я говорю о генерале Ф. И. Голикове. Он написал и издал в 1952 году, при жизни Сталина книгу «Выдающиеся победы Советской Армии в Великой Отечественной войне». О битве под Москвой там сказано так:
«Гениальный полководец товарищ Сталин послал на фронт свежие, хорошо вооруженные, обученные войска. Сталинский план разгрома немецко-фашистских войск под Москвой обеспечил все необходимое для мощного контрнаступления. Красная Армия, оснащенная первоклассной техникой, ждала только приказа своего Главнокомандующего, товарища Сталина, чтобы перейти в контрнаступление, И в тот момент, когда гитлеровцы считали, что цель похода на Москву почти достигнута, советские войска обрушили на них свою могучую силу… Разгром немецко-фашистских войск под Москвой показал превосходство стратегического плана наступательных операций, разработанного товарищем Сталиным, над стратегией гитлеровцев».
Надо обладать немалым искусством, чтобы, говоря о грандиозном сражении за Москву, не написать ни слова правды! Ну, справедливости ради, выделим одно верное выражение: «гитлеровцы считали, что цель похода на Москву почти достигнута», — все остальное неправда и подтасовка!
Было бы очень любопытно найти сегодня «гениальный стратегический план товарища Сталина». Но я абсолютно уверен, что никто и никогда его не найдет, потому что в природе такого плана, разработанного Сталиным, не существует.
Да и Жуков сам говорит о том, что плана контрнаступления, такого, какой обычно разрабатывается для проведения операции, по сути дела, не было.
Наиболее полно Георгий Константинович высказался на эту тему в беседе с работниками «Военно-исторического журнала» 13 августа 1966 г., когда в этом журнале готовилась статья Жукова «Контрнаступление под Москвой». Беседа эта была записана, и доктор исторических наук генерал-лейтенант Н. Павленко, бывший редактор журнала, впоследствии опубликовал запись этой беседы. Приведу выдержки из нее, они довольно длинные, но надеюсь, что они помогут читателям получить наиболее достоверное представление о происходившем.
Сотрудники редакции, готовившие к печати статью Жукова, попросили уточнить, как он оценивал силы врага в этот момент. Жуков сказал:
«Мною дана формулировка об истощении противника. Эта оценка касалась тех ударных группировок, которые наносили удар северо-западнее Москвы и в районе Тулы, на которые германским командованием была возложена задача сломить сопротивление на флангах фронта… Я исходил из того, что они, безусловно, для достижения этой цели выдохлись. И не случайно Гудериан отказался от продвижения и без приказа главного командования начал отходить… Северо-западнее командующий танковой группой Гепнер также без приказа ставки Гитлера и без приказа командующего группой армии „Центр“ начал отводить свои части… О полном истощении, группы армий „Центр“ я не говорю. Наоборот, я говорю, что мы начали свое контрнаступление, не имея превосходства. Речь идет только об истощении на флангах».
Второй вопрос, на который отвечал Жуков, касался вопроса о контрнаступлении.
«Это действительно весьма неясный и запутанный вопрос. Когда мы в конце ноября и в начале декабря организовывали сопротивление противнику, затем применили более активную форму — контрудар наносили, в наших замыслах четко обоснованного мнения о том, что намечается такое контрнаступление, каким оно потом оказалось, не было. Это было осознано в полной мере тогда, когда события развернулись более благоприятно: с одной стороны, Гудериан начал пятиться, с другой — Гепнер начал отходить. И когда контрудары 1-й ударной армии и группы Лизюкова начали отбрасывать противника, в порядке логического продолжения все это нарастало и в конце концов к восьмому декабря вылилось в более широкое контрнаступление… Но у нас нет такого приказа, где заранее, допустим, 30 ноября, 1-2 декабря отдали бы приказ на контрнаступление. Такого в классическом понимании начала контрнаступления, как это было, допустим, под Сталинградом, не было, Оно пошло как развитие контрударов…Когда фланги у противника были разбиты и противник начал поспешно отходить, представилась возможность за счет некоторых перегруппировок двинуться в центр… При переходе к контрударам и в контрнаступление мы ни одного солдата, ни одной пушки, ни одного пулемета в центральные армии не дали. А все наращивалось на флангах, потому что здесь были главные группировки противника. И их мы хотели в первую очередь измотать, обескровить, с тем чтобы выйти скорее флангами вперед и этим самым поставить под угрозу центр».
Жукова спросили — нельзя ли разграничить во времени контрудар и контрнаступление, провести между ними рубеж?
Он ответил:
«Его не было, такого резкого. Одно переплеталось с другим, одно вытекало из другого. Я думаю, надобности в академическом разграничении нет… Если бы противник оказал серьезное сопротивление нашим контрударам, никакого контрнаступления не состоялось бы. Ставке пришлось бы сосредоточивать новые силы и производить новые перегруппировки для того, чтобы сломить сопротивление противника. Тогда мы не обошлись бы 1-й и 10-й армиями…»
Вот как Жуков в своих воспоминаниях излагает последовательность событий:
«29 ноября я позвонил Верховному Главнокомандующему и, доложив обстановку, просил его дать приказ о начале контрнаступления. Сталин слушал внимательно, затем спросил:
— А вы уверены, что противник подошел к кризисному состоянию и не имеет возможности ввести в дело какую-нибудь новую крупную группировку?
— Противник истощен. Но если мы сейчас не ликвидируем опасные вражеские вклинения, немцы смогут подкрепить свои войска в районе Москвы крупными резервами за счет северной и южной группировок своих войск, и тогда положение может серьезно осложниться.
Сталин сказал, что он посоветуется с Генштабом…
Поздно вечером 29 ноября нам сообщили, что Ставка приняла решение о начале контрнаступления и предлагает представить наш план контрнаступательной операции. Утром 30 ноября мы представили Ставке соображения Военного совета фронта по плану контрнаступления, исполненному графически на карте с самыми необходимыми пояснениями… Я направил с планом только коротенькую записку Александру Михайловичу Василевскому:
«Прошу срочно доложить народному комиссару обороны товарищу Сталину план контрнаступления Западного фронта и дать директиву, чтобы можно было приступить к операции, иначе можно запоздать с подготовкой».
К графическому плану была приложена объяснительная записка, как Жуков представлял себе проведение этих контрударов. На этом плане Сталин написал: «Согласен» — и поставил подпись.
Вот такова правда о начале контрнаступления. Поэтому я так убежденно говорю, что никто никогда не найдет ни в каких архивах гениальный план Сталина по проведению контрнаступления под Москвой, о котором писал Ф. И. Голиков, да и не только он один.
И инициатива контрударов, их замысел и осуществление принадлежат Георгию Константиновичу Жукову.
Я вовсе не хочу вступать в противоречия с маршалом Василевским, который в своих воспоминаниях пишет о том, что Ставка готовила контрнаступление. Разумеется, сама идея, что контрнаступление когда-то должно состояться, что дли этого надо готовить стратегические резервы (и они готовились!), эта идея в Ставке Верховного Главнокомандования существовала. Но если бы Ставка продолжала собирать и сосредоточивать силы согласно этой своей идее, то случилось бы то, о чем говорил Жуков: немцы или закрепились бы очень прочно на достигнутых рубежах, или подтянули бы свежие силы из северных и южных группировок. А замысел Жукова в том и состоял, чтобы переходить в контрнаступление немедленно, наличными силами. При этом он понимал, что общее наступление по всему фронту, как это бывает обычно здесь осуществлено быть не может, сил для этого недостаточно. Потому-то предлагаемое им контрнаступление должно было происходить и происходило так своеобразно.
В сущности, Василевский, определяя контрнаступление, говорит о тех же контрударах, что и Жуков, но поскольку в этой операции участвуют несколько фронтов и авиация, то у Василевского есть основание называть все это контрнаступлением. Но по объективной оценке того, что происходило в действительности, общего контрнаступления все же не было, и Калининский, и Юго-Западный фронты лишь прибавляли еще по одному контрудару на своих участках для содействия Западному фронту.
Василевский вспоминает, что Конев, услыхав от него о приказе наступать, заявил, что Калининский фронт не располагает силами для наступления. Только после долгих убеждений Василевского Конев все же обещал нанести удар на Тургиново с целью прорвать оборону и выйти в тыл противнику. Как видим, речь идет лишь об ударе, чтобы выйти в тыл войскам, противостоящим фронту Жукова, и тем самым поколебать их устойчивость.
На Юго-Западном фронте, о включении которого в контрнаступление вспоминает маршал Москаленко, происходило следующее:
«Говоря об особенностях контрнаступления против 2-й немецкой армии в районе Ельца, нужно прежде всего отметить, что оно началось с тех рубежей, на которые отошли, наши войска только накануне вечером в ходе оборонительных боев. Иначе говоря, началось без предварительной подготовки и сосредоточения сил, прямо с ходу: вчера оборонялись, отступали, а сегодня перешли в наступление».
Все участие Верховного заключалось в одном приказе — Наступать! Как пишет Москаленко: «потребовалось, фигурально выражаясь, лишь повернуться через левое плечо и разить противника, под натиском которого мы еще вчера отступали».
Эти суждения крупных военачальников, на мой взгляд, склоняют нас согласиться с точкой зрения Жукова. И дело тут не только в разной терминологии: у Жукова — контрудары, у Василевского — контрнаступление, но и в том, что подразумевается под этими понятиями.
Один из факторов, на который делал ставку Жуков, — это внезапность. Противник не ожидал, что советские части способны перейти к столь активным действиям. Из дневниковых записей Бока, Гальдера и других гитлеровских генералов видно: они считали, что Красная Армия уже не располагает силами, и намеревались спокойно использовать передышку для подготовки к новым операциям. Вот тут-то Жуков и преподнес им сюрприз!
Этим я хочу еще раз подчеркнуть, что именно Жуков придумал немедленные контрудары, а то большое, масштабное контрнаступление, которое готовила Ставка, требовало еще и много времени, и многих сил, и к тому моменту, когда бы его фундаментально подготовили, еще неизвестно, принесло бы оно такие же успехи, каких добился Жуков.
К сожалению, в описании и характеристике Московской битвы, как, впрочем, и других сражений Великой Отечественной войны, в книгах о войне, изданных до перестройки, встречается немало неправды и даже фальсификации. Даже в таких официальных научных изданиях, как, например, Большая Советская Энциклопедия, в статье «Московская битва» (2-е изд., т. 28, вышел в 1954 году) вы не найдете строк о том, что в битве этой руководил нашими войсками Г. К. Жуков.
В фундаментальной 12-томной «Истории второй мировой войны 1939-1945 гг.» о контрударах под Москвой в декабре,1941 года говорится как о контрнаступлении. О роли. Жукова вообще ничего не сказано. Все приписывается Ставке Верховного Главнокомандования: «К концу ноября в Ставке окончательно созрел замысел контрнаступления…», «Ставка заранее довела до командующих Западным и Юго-Западным фронтами общие задачи в контрнаступлении…» и т. д. Это было издано в 1975 году, то есть через девять лет после того, как были опубликованы процитированные выше слова Жукова о том, что сначала были контрудары, а потом уже — в январе — контрнаступление…
Почему же такое писалось? Если у вас есть под рукой эта «История…», откройте первую страницу любого из этих 12 томов, а если нет, я вам помогу: там указаны имена членов главной редакционной комиссии, консультантов, авторов каждого тома. Уважаемые имена: крупнейшие военачальники, ученые. А заместитель председателя главной редакционной комиссии — генерал-лейтенант П. А. Жилин, тот самый, который разрабатывал концепцию контрнаступления под Москвой как итог заманивания врага. Да. видимо, очень трудно избавиться от инерции и в науке…
Итак, напомню: после того как 5 декабря ударил Калининский фронт (командующий И. С. Конев),6-го — Юго-Западный (командующий С. К. Тимошенко) и 6 же декабря войска 3ападного фронта под командованием Жукова нанесли контрудары по главным группировкам противника севернее и южнее столицы, наши войска с тяжелыми боями пошли вперед. В начале января противник был отброшен от Москвы на рубеж Наро-Фоминск — Малоярославец — Сухиничи — Белев.
5 января 1942 года в Москве было созвано совещание Ставки по поводу того, что. делать дальше после выхода войск на указанный рубеж.
Стенограммы на заседаниях Ставки не велись (в отличие от немцев, у которых каждое слово на всех совещаниях фиксировалось).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73