Я сам и мои люди спрашивали в городе и на окрестных фермах, но никто его этой ночью не видел и никто этого не делал. Честно скажу, я знаю своих людей. Ни один из них не сделал бы такого, не позвав меня.
Лорд Госрин очень хотел, чтобы Адерин воспользовался его гостеприимством, но старый маг придумал какую-то отговорку и покинул дан еще до обеда. Встреченный на дороге фермер показал, где именно нашли тело Месри. По ту сторону луга стояла березовая рощица, светлые деревья как будто скорбели об умершем мальчике. Тут же журчал ручеек, и Адерин решил переночевать в рощице. Он перекусил, очертил вокруг палатки магический круг, запечатал его пентаграммами и сел в ожидании.
Она пришла с восходом луны, часа через два после заката; прошла между деревьями, как настоящая земная женщина, только ее длинные синие волосы развевались, словно для нее дул какой-то особый ветер, и шла она босиком по заиндевевшей земле. Она сразу увидела магическую сферу, окутавшую палатку золотым светом. Фея не то зарычала, не то завыла, и вой ее был похож на волчий. Медленно и осторожно, боясь спугнуть, Адерин подошел к магической черте и стер небольшой отрезок, чтобы она могла войти в круг. Однако фея близко не подошла. Она сжала кулаки, угрожая ему.
– Где он? – хрипло спросила фея.
– Мальчик, которого ты любила? Он мертв, дитя.
Она уставилась на него своими бессмысленными голубыми глазами.
– Ты убила его, дитя. Я знаю, ты не хотела этого; и ты нуждаешься в помощи. Иди сюда, нам нужно поговорить.
Она продолжала смотреть, приоткрыв рот.
– Он ушел. – Адерин пытался заставить ее понять. – Ушел глубоко-глубоко под землю. Так уже было однажды, помнишь? Когда ты повела его знакомиться с Элессарио.
Ее крик-стон застал Адерина врасплох; на этот раз он прозвучал так по-человечески, словно вся боль, и печаль, и скорбь мира разрывали ей сердце.
– Мне очень жаль. Пожалуйста, дитя, иди сюда и сядь у моего костра. Позволь мне помочь тебе.
Она снова простонала и исчезла, оставив Адерина обзывать себя неуклюжим глупцом, позволившим ей так легко ускользнуть. Он не мог предположить, что она любила свою жертву так сильно и будет так скорбеть о ней. Он провел в рощице две недели, и каждую ночь искал ее в эфирном уровне, и медитировал, и обсуждал случившееся с Владыками Дикого Народца, но ни он сам, ни Владыки так и не нашли фею. Зато Адерин выяснил, что именно Владыки Дикого Народца положили несчастного паренька, как положено, в знак того, что готовы исправить все, что можно исправить. В конце концов он был вынужден признать, что проиграл, и отправился в свой алар; приближалась зима, и они перемещались на южное побережье. Долгие годы упрекал он себя за это поражение.
И долгие годы люди, живущие близ Дрэйвлока, слышали баньши – так они считали – завывавшего в уединенных местах во время полнолуния. Со временем он появлялся все реже, а через много-много лет совсем пропал, и никто его больше не слышал.


Эпилог
Граница Земли эльфов
Лето 1096 г

Алар шесть ночей оставался возле разрушенного дана, ожидая новостей об отце Родри. На седьмой день им пришлось переместиться севернее, потому что животным требовались пастбища. Проведя там еще два дня, алар все же разделился, желая помочь Родри. Калондериэль и его дружина вместе с женами и детьми, вся магическая компания Адерина и, разумеется, сам Родри, перебрались оттуда и увели с собой табун лошадей, чтобы лучшие пастбища остались овцам. Они разбили лагерь на границе Элдиса и каждую ночь выставляли часовых, остерегаясь ненавистных круглоухих. Маги ежедневно искали Девабериэля с помощью магического кристалла. Найти-то его было несложно, но он все ехал на север, не зная, что его давно потерянный сын ждет его на границе.
Все это время Родри боролся с собой, но его по-прежнему тянуло к Джилл. Он всю свою жизнь, с самой первой встречи, мечтал, что будет с ней всегда. Теперь он снова обрел ее – так он считал – и прежняя привязанность вспыхнула, как разгорается прикрытый дерном костер, если откинуть несколько комков земли. Он ухаживал за ней, словно она была молоденькой девчонкой: шел рядом, когда она гуляла; дарил ей цветы; старался сесть возле нее, когда они обедали или ужинали. В основном она принимала эти ухаживания очень холодно, но иногда смягчалась, если разговор заходил о тех, кого они знавали, или о том, что они вместе делали когда-то давно, в его прежней жизни, задолго до того, как он стал «серебряным кинжалом».
Как-то утром Родри пошел поискать Джилл и нашел ее на берегу реки возле палатки Адерина. Видимо, она только что искупалась и теперь расчесывала мокрые волосы. Рядом сидел и болтал о чем-то Саламандр. Когда Родри подошел, брат повернулся к нему.
– Я поеду сегодня на поиски отца. Видимо, гонцы Кела не сумели его найти, и я прямо представляю себе картину, как годы и годы все они мотаются туда-сюда по равнинам, все время оказываются рядом с друг с другом, но не встречаются, и все это тянется бесконечно…
– Я и сам уже тачал тревожиться, и благодарю тебя, но, может, мне следует поехать с тобой? В конце концов именно я хочу его увидеть.
– Адерин сказал, что твое место – здесь, – заметила Джилл. – Он пока не хочет, чтобы ты странствовал по равнинам.
– Хорошо, но в чем дело?
– Этого он мне не сказал.
– Но я хотел бы знать…
– Придержи коней, брат мой, – прервал его Саламандр. – У нас есть обычай: что мудрейший – то есть маг – скажет, то мы и делаем. Это, кстати, одна из причин, почему я никогда не стремился к этому высокому званию. Я немного владею двеомером, но вот мудрости, чтобы руководить Народом… В общем, я пока даже пробовать не хочу.
– Это доказывает, – спокойно сказала Джилл, – что крупица мудрости у тебя все же есть. – Она встала, держа в руках костяную расческу. – Я иду в лагерь.
– Я с тобой.
Родри тоже вскочил, но она нахмурилась.
– Ты когда-нибудь прекратишь меня преследовать?
– Слушай, любовь моя…
– Не смей меня так называть.
В ее холодном и резком голосе прозвучали такие повелительные нотки, что Родри сел на землю и молча смотрел, как она удаляется. Саламандр сделал вид, что рассматривает что-то в речке.
– Так, – сказал он, наконец. Я хочу взять с собой вьючную лошадь. Ты поможешь мне собраться?

На следующий день Родри поехал верхом подальше на луга, похожие на зеленое море; дул ветерок, и высокая трава колыхалась и вздыхала, как волны. Он долго ехал верхом под горячим летним солнышком, смотрел, как колышется трава и ни о чем не думал. И вдруг сообразил, что не помнит, как его зовут. Он выругался и сильно ударил себя поводьями по ноге, но это не помогло, имя пряталось от него, пока он не повернул назад в лагерь.
– Родри Майлвад! – сказал он тогда вслух и рассмеялся. – Ох, да никакой я не Майлвад, и никогда им не был. Может, потому и забыл? Но и Родри – сын Девабериэля тоже звучит странно. Как по-твоему? Каким именем я должен называться?
Лошадь фыркнула и замотала головой, словно говоря, что ей совершенно все равно.
Он вернулся в лагерь, где в табуне его ждал Калондериэль. Воинский предводитель помог расседлать лошадь, отправил ее к остальным, и все это молча, так что Родри понял – что-то случилось.
– В чем дело? – спросил он по-эльфийски, даже не заметив этого.
– Да в общем ничего особенного. Адерин хочет, чтобы ты перешел в его палатку.
– Хорошо. Но почему ты… О, клянусь Темным Солнцем! Джилл ушла, точно? Вот в чем дело!
– Боюсь, что так. Она похожа на всех этих окаянных круглоухих – нетерпелива, как ребенок. Все они такие. Сегодня утром она заявила, что раз Девабериэль не спешит, она не собирается сидеть здесь и дожидаться его. – Калондериэль нахмурился, уставившись в землю. – Могла бы соблюсти приличия, дождаться тебя и попрощаться.
– Понимаешь, она ушла из-за меня, и неважно, что она вам напела.
– О. – Долгое молчание. – Понимаю.
Родри резко развернулся и пошел в лагерь. Его вещей в палатке Калондериэля уже не было – надо полагать, мудрейший распорядился их перенести. Родри вошел в палатку старика. Маг сидел у очага в окружении дикого народца. Рядом с местом Гавантара лежали вещи Родри. Адерин внимательно посмотрел на него.
– Значит, Лжилл ушла? – спросил Родри, вновь переходя на дэверрийский.
– Да. Ты что, надеялся, что она останется?
Родри пожал плечами и плюхнулся на одеяла. Лагерь жил своей обычной жизнью – смеялись и бегали дети, ржали лошади, напевала что-то проходившая мимо палатки женщина, но все звуки доносились до него словно издалека.
– Не знаю, на что я надеялся, – сказал наконец Родри. – Знаю только, что это не имеет никакого значения. Ни для нее, ни для богов, ни для моего вирда, ни для вашего треклятого двеомера.
– Что ж, наверное, все это правда.
Родри кивнул и начал сосредоточенно стаскивать башмаки. Через несколько минут он поднял голову – старик ушел.
Ночью Родри увидел сон. Он шел через луг, высоко над головой светила полная луна, окрркенная двойным кольцом, под ногами хрустела заиндевевшая трава, но во сне он был настолько возбужден, что не чувствовал холода, и щеки его горели в морозном воздухе. С каждым шагом легкие его пронзала острая боль, будто в них всаживали нож. Но он упрямо шел дальше, даже и не думая возвращаться, заставлял себя шагать и шагать, пока не дошел до березовой рощицы. Деревья стояли совершенно белые от мороза, а между ними ждала женщина.
Сначала он решил, что это Джилл, но, подойдя поближе, увидел, что она и не человек, и не эльф, с кожей белой, как березовая кора и длинными волосами, темно-синими, как зимнее море. Она протянула к нему руки, поскуливая, как животное, и поцеловала его горящие щеки ледяными губами. Потом она начала целовать его в губы, и он едва дышал между ее поцелуями. Потом у него начался кашель. Он оттолкнул женщину, отвернулся и зажал обеими руками рот. Он давился, и кашлял, и все его тело сотрясалось. Она плакала и смотрела на него. Он отнял руки от лица и увидел, что они в крови, свежей, темной, вязкой и со сгустками. Женщина с криком кинулась к нему и снова поцеловала его. Когда она отпрянула, ее бледные губы были яркими от его крови…
…Ему нечем было дышать. Он давился и тонул в собственной крови. Родри с криком сел на постели и услышал, как женский вой эхом отдается вокруг. На стенах палатки плясал желтый свет двеомера. Над ним стоял Адерин.
– Что тебе снилось?
– Я задыхался. Она поцеловала меня и убила меня. Среди белых берез. – Постепенно сон расплылся и растаял, как отражение на воде, когда подует ветер. – Я больше ничего не помню.
– Я все думал, чем для тебя окажется пребывание на границе. Вставай, надо поговорить.
Дикий народец заставил пламя в очаге весело разгореться. Родри дрожал.
– Знаете, мне снился этот кошмар раньше, когда я был ребенком, но я его не очень хорошо помню. А этот был каким-то очень уж настоящим. О боги, мне до сих пор трудно дышать.
– Когда тебе снилось это раньше – я имею в виду, когда ты был ребенком – легкие твои болели при пробуждении?
– Не помню, но очень сомневаюсь. Зато хорошо помню, как я вопил: чуть голова не отваливалась; и моя старая нянька бежала ко мне, а ее ночная рубашка обвивалась вокруг ее ног. Что все это значит?
– Почти у всех снов много значений, как у луковицы много слоев шелухи. Я не решусь сказать, какое из них верное.
Родри не мог решить, стоит ли спрашивать дальше. Он знал, что Адерин давал священную клятву никогда не говорить откровенную ложь, и все-таки не мог отделаться от ощущения, что старый маг чего-то недоговаривает. Хочу ли я, чтобы он сказал все до конца? – спрашивал себя Родри. И здесь, так далеко от старого дома и привычной прежней жизни давал себе все тот же ответ – не хочу. Весь следующий день он не переставал вспоминать сон и то и дело припоминал все новые подробности – то, как выглядела женщина, ее поцелуй, и, наконец, понял, что она была ему очень знакома, эта Белая Леди, как он почему-то назвал ее.
Вечером за обедом Адерин объявил, что видел в магическом кристалле Девабериэля, что тот один и очень быстро движется через равнины на юг, хотя их еще разделяет много миль. Видел он и Саламандра, спешившего навстречу отцу. Видимо, один из гонцов Калондериэля сумел-таки отыскать барда, решил маг, и алар может выйти ему навстречу. Они направились на север, но держались границы, потому что Девабериэль будет разыскивать их возле Элдиса. По этой же причине они ушли недалеко, разбив временный лагерь под Педролоком.
Оказавшись так далеко от своего рана, Родри впал в уныние. Одно дело думать, что обретаешь новую жизнь; совсем другое – бросать старую. К своему большому удивлению он понял, что скучает по семье сильнее, чем тоскует о власти. Он то и дело думал о том, как живут его сыновья и их дети; иногда тепло вспоминал об Эйсе. У него появилась привычка в одиночестве ездить верхом, чтобы облегчить тоску; эльфы не мешали его уединению.
Однажды он попросил у Калондериэля замечательного мерина и уехал дальше, чем обычно, с удовольствием привыкая к новому животному. Через несколько часов он добрался до небольшой речки, впадавшей в илистый пруд, окруженный низкорослыми толстыми лещинами и ивами. Родри спешился и повел коня к пруду напиться. На отмели стояла на одной ноге белая цапля и подозрительно смотрела на него круглым глазом. Вдруг птица хрипло вскрикнула и улетела, шумно хлопая крыльями. Родри быстро повернулся, решив, что кто-то тихонько крадется за ним следом, но никого не увидел, даже дикого народца не было рядом. Конь был хорошей эльфийской выучки, поэтому Родри со спокойной душой оставил его одного и вернулся к деревьям. Золотой свет дня проникал между ветвями; стояла плотная тишина, которую, казалось, можно было потрогать. Тут он и увидел ее. Она стояла между ив и грустно смотрела на него.
Он сразу понял, что она не совсем реальна, но иллюзией она тоже не была: почти настоящая женщина, но не такая материальная, как, скажем, окружавшие ее деревья, высокая и гибкая, одетая в просторное синее платье без рукавов, с превратившимся в лохмотья подолом. Ее темно-синие волосы струились, как вода, по бледным плечам и вились локонами вокруг бледного-бледного лица.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55