Встретившись с Леонардо на другой день, Никколо посетовал:
– Уже много времени я не говорю того, что думаю, и редко думаю, что говорю. Если же мне случается другой раз сказать правду, то я ее прячу под таким количеством лжи, что трудно доискаться.
Таковы условия, в каких приходится действовать исследователю характеров и поступков людей. Но что затруднит движение стремительного могучего духа, мечущегося над полями, горами и водами, обращаясь внезапно к небу, чтобы соразмерить и соотнести с нашей Землею находящиеся там тела – звезды, Луну и Солнце – и всевозможные небесные правила, и вновь затем повернуться к практическим целям?
79

«Его Христианнейшего Величества короля Франции герцог Валентино и Романьи, владетель Пьомбино, гонфалоньер св. Римской церкви и верховный капитан – всем нашим местоблюстителям, кастеланам, капитанам, кондукторам, солдатам и остальным, кто в нашем подчинении. Этой грамотой предлагаю и предписываю, чтобы нашему превосходнейшему и любимейшему главному инженеру и архитектору Леонардо да Винчи, которому дано поручение изучить местность, города и крепости и все другое, что он найдет нужным, предоставлен был всюду свободный проезд без пошлины и дружественное разрешение исследовать, что он пожелает. Также велю предоставить ему проекты других инженеров, чтобы их исправлять. Во избежание нашего гнева никто не будет ему препятствовать. Дано в Павии, 18 августа 1502».
Наутро Цезарь со своими отрядами может оказаться в Пьяченце, к вечеру – в Форли, в полночь – еще в другом месте; ему достаточен один миг для раздумья, как жуку-водомеру, когда, застывая на поверхности воды, соображает, куда направиться далее. При подобной подвижности как нельзя лучше пригодится легкая летучая техника, а умение быстро вязать веревочные узлы и скреплять плотницкими замками разборные лестницы окажется нужней артиллерии, применяемой скорее для устрашения: избегающий открытого честного сражения военачальник больше полагается на хитрость, подкуп и другие бесчестные способы, чем на отвагу. При этом Цезарь правильно пользуется преимуществами единовластия, не давая себя сбивать всяким советчикам, поэтому не кружат его легкомыслие и беспочвенные фантазии, как герцога Моро. Также он не изнуряет себя бесцельной жестокостью; если же по его приказанию поджаривают на угольях какого-нибудь купца, чтобы тот раскошелился, то не занимать ему и дерзкой решимости и трудолюбия в его приключениях, как и понимания в подборе сотрудников. Об этом хорошо говорит Никколо Макьявелли:
«Стремясь к славе и новым владениям, он не дает себе отдыха, не ведает усталости и не признает опасностей. Он приезжает в одно место прежде, чем успеешь услыхать про его отъезд из другого; он пользуется расположением солдат и сумел собрать вокруг себя лучших людей Италии; кроме того, ему постоянно везет. Все это вместе делает его победоносным и страшным».
За Цезарем постоянно следует его инженер, вычерчивая пентаколо – пятиугольник, образуемый городами Романьи: Римини, Синигалья, Пезаро, Фано, Анкона. Пока же его господин, обдумывая направление удара или какую-нибудь коварную хитрость, остается в неподвижности хотя на один миг, Леонардо успевает сделать быстрый снимок местности и предлагает, как лучше ее укрепить, или оружие, которым следует пользоваться при нападении. Молниеносная быстрота размышления Мастера тем удивительней, что он еще и смотрит в разные стороны, как бы проявляя страбизм, косину, замечая и исследуя вещи, кажется, далекие от целей завоевания:
В Романье – верх глупости! – передние колеса тележек устраивают меньшими задних, чем затрудняют движение.
Пастухи в Романье, у подножия Апеннин, делают большие полости в горах в виде рога и на одной стороне помещают рожок. Этот маленький рожок образует одно целое со сделанной ранее полостью, а потому производит очень громкое звучание.
Можно создать гармоничную музыку из каскадов, как ты видел это у источника в Римини.
Но при быстром метании в пентаколо как бы в замкнутом круге одновременно развивается и увеличивается центробежная сила, другой раз выбрасывающая Мастера далеко по касательной. Так, посланный Цезарем, Леонардо однажды спустился по течению Арно до Эмполи, чтобы затем долиной Эльзы достичь западного побережья у Пьомбино, где от имени Борджа распоряжался один из его капитанов, Вителоццо Вителли.
Вдоль Арно до Эмполи Леонардо неоднократно путешествовал еще в прежние годы, поскольку этот древний город расположен в середине пути между Винчи и Флоренцией. Летом в зависимости от направления, куда движутся путники, солнце светит либо в темя, либо в затылок со страшной настойчивостью, будто бы намерено пробуравить голову насквозь. Когда же терпение путешествующих приходит к концу и не остается другого, кроме как зарыться в траву, спасаясь от жары, внезапно дорогу обступают заросшие густым кустарником стены ущелья, название которого происходит от gonfiare, то есть дуть, продувать, и приятный ветерок Гонфолины приносит облегчение. Если же забраться на крутизну, оттуда вниз по течению Арно открывается поучительный для живописца вид: подобно змее, река извивается, и с каждым ее поворотом синеет воздух и даль становится неопределеннее, так что близко к горизонту ничего нельзя различить, помимо тусклого свечения этих извилин, в результате чего может казаться, что река течет в небо. Зимою же или осенью, когда деревья и кустарники стоят без листвы, громаднейший, как бы прорубленный длившимся несколько тысячелетий сабельным ударом шрам Гонфолины целиком обнажается, и земля представляет исследователю свою генеалогию в виде отчетливо различимых слоев и всякого рода отложений.
Если ты скажешь, что раковины встречаются в наше время в пределах Италии по причине потопа, который их здесь оставил, то я отвечу тебе: такие ракушки, которые всегда живут возле морских берегов, должны бы остаться на самом верху гор, а не так близко к подножию, и не везде на одинаковой высоте, и не слой за слоем.
Довольно редко Леонардо пускается в исследование вещей, если на их счет имеется установленное мнение церкви, предоставляя это, как он выражается со скрытой усмешкой, уму братьев – отцов народов, постигающих все тайны и силу благодати. Что касается его аргументации о всемирном потопе, то ведь самого события он не оспаривает, но только способы доказательства его достоверности. Поэтому на обвинение в нечестии он имеет что возразить, утверждая, что всестороннее обдумывание и рассмотрение каких-нибудь явлений природы не противоречит религии.
Если ты скажешь, что раковины были носимы волнами, будучи пусты и мертвы, то я скажу, что там, куда попали мертвые, они не отделены от живых и что в названных горах обретаются только живые, которых мы распознаем по их створкам, и они находятся в ряду, где нет ни одной мертвой. Немного же выше встречаются места, куда волны выбросили всех мертвых с раскрытыми створками; и это около тех мест, где реки низвергались в море на большую глубину. Таков Арно, который падал с Гонфолины и оставил там гальку; эта галька и теперь еще видна, она уплотнилась и образовала из камней разных стран, природы и твердости единый конгломерат. Немного далее песчаный конгломерат превратился в туф – там, где река поворачивала в сторону Кастель Фиорентино. Еще дальше отложился ил, в котором жили ракушки и который наслаивался рядами по мере того, как потоки мутного Арно изливались в это море. И постепенно поднималось дно моря, рядами выводя на свет эти раковины.
Поверхность земли пребывает в беспрерывном движении; дно морей поднимается, и вода утекает, размывая горы и возвышенности, образовавшиеся прежде; из получившегося материала создаются новые горы; камни залегают рядами или слоями в зависимости от движения примесей, уносимых течением рек; эти слои выходят наверх взамен других, погружающихся в глубину Земли, и раз за разом дальше и глубже. Таким образом, говорит Леонардо, любая часть Земли, которая обнажается при размыве, производимом течением рек, когда-то уже была видимой Солнцу земной поверхностью. Но если шестичасовое движение прилива и отлива морей можно непосредственно наблюдать и оно отчетливо воспринимается глазом и наводит на аналогию с дыханием человека, то длительность превращения низины в возвышенность исчисляется многими тысячелетиями и может быть постигнута только путем умозаключения. Дыхание человеческого легкого, более медленное дыхание морей и бесконечное в своей долготе дыхание космоса в целом, надо думать, соизмеримы и соединены как бы в музыкальной гармонии подобно тому, как при звучании оркестра частое пиччикато какого-нибудь струнного инструмента соразмеряется с ударами большого барабана, раздающимися за время исполнения пьесы два или три раза.
Когда всадник достиг ближайшего к побережью перевала и ему открылась выпуклая спина Лигурийского моря, то, насколько хватало зрения, видны были белые черточки пены, и у горизонта из туч протянулись пляшущие смерчи. Замечательно, что горы располагаются относительно береговой линии точно как морские волны, гряда за грядой, – набегая с востока, они обрываются крутым склоном к западу, тогда как волны роняют пену и завиваются гребнями на восточную сторону. Но чем больше отстоят один от другого и разнятся члены какой-нибудь аналогии, тем поразительней иной раз оказывается сходство. Так, очертаниями и общим видом с некоторых точек горные хребты внушают наблюдающему образ катастрофического бурного движения, хотя даже при случающихся сильных землетрясениях остаются на месте. Но и колебание воды, называемое волнами, указывал Леонардо, в гораздо большей степени дрожание, нежели движение, а землетрясение правильно будет считать страшной дрожью или ознобом Земли.
Заставши Вителоццо Вителли в Пьомбино, Леонардо не только получил бы от него для пользования Архимеда, которого любознательный капитан украл из библиотеки герцога Монтефельтро в Урбино и теперь возил с собой в седельной сумке и изучал на привалах. Поскольку Мастер имел приготовленный план переделки существовавших до него укреплений и строительства новых, городок на западном побережье, помимо добычи свинца и карликовых лошадок пони, прославился бы еще как место рождения новой фортификации, впрочем, рассчитанной на способы ведения войны и наступательное оружие, каких тогда не было и в помине, а появились они спустя двести лет. Имеется в виду фортификация скрытая, углубленная в землю, окатистая, свернувшаяся подобно змее, стараясь быть меньше заметной среди окружающей местности, чтобы, коварнейшим образом поощряя самонадеянность неприятеля, заставить его наступить на себя и тогда, внезапно плюнувши ядом, поразить его насмерть. Но, увы, несколькими днями раньше прибытия Леонардо на побережье тщеславие толкнуло Вителоццо Вителли навстречу своей гибели, и он решился бунтовать против Цезаря.
Сговорившись с другими капитанами, чтобы те продвигались к Урбино, он снял расположенный на побережье отряд и направился к пограничной крепости Сан-Лео, построенной Франческо ди Джорджо для урбинского герцога.
Заранее условившись, мятежники встретились здесь и закрылись в крепости для совещания. Цезарю не оставалось другого, как через гонца доставить капитанам послание, где всевозможные ложные обещания и посулы перемежались угрозами. Красноречие Борджа оказалось настолько успешным, что среди бунтовщиков начался спор и дело разладилось. 31 декабря 1502 года Вителоццо Вителли верхом на муле, с беретом в руках и смиренным выражением на лице приблизился к дому одного из зажиточных граждан города Синигальи, где Цезарь устраивал дружескую встречу и ужин повинившимся бунтовщикам. За их предводителем в таком же униженном и робком виде следовали герцог Гравина, Паоло Орсини и Оливеротто да Фермо, все отважные капитаны, надеявшиеся на прощение. Впрочем, рядом с другими вероломными и жестокими поступками Цезаря предательское убийство его капитанов мало чем замечательно, помимо того что свидетелем тут оказался Леонардо, находившийся в Синигалье, как и его приятель Никколо Макьявелли, сообщавший в тот день совету Десяти во Флоренцию: «Здесь идут грабежи; не знаю, удастся ли отправить донесение, ибо не с кем это сделать. По-моему, пленных завтра не будет в живых».
В августе 1503 года папа Александр VI умер, отравившись ядом, предназначенным одному важному сановнику, которого он желал уничтожить, однако перепутал бокалы. Рассказывают, что когда после этого папский камерарий вошел в его кабинет, то увидел за письменным столом адское исчадие в облике черта с рогами; улыбнувшись, черт сказал камерарию: «Ergo sum papa, я папа». Таким образом, дескать, оправдалось широко распространенное мнение, что падение Борджа произойдет, как только кончится срок их договоренности с дьяволом.
Избранный вскоре Пий III, человек престарелый и немощный, тотчас после инаугурации умер, и престол под именем Юлия II занял кардинал делла Ровере, наибольший враг Борджа и их жестокий преследователь. Хотя Цезарь до этого не поспешил на похороны папы Александра, своего отца, теперь, испытывая сильнейшее беспокойство, он явился в Рим, где не встретил, однако, малейшей поддержки или благожелательства. Увидевшись с герцогом Гвидобальдо, который с помощью нового папы рассчитывал вернуть утраченные владения, Цезарь упал на колени и пополз, как пресмыкающееся животное, тогда как этого герцога он прежде лишил государства, а если бы ему удалось, отобрал бы и жизнь. Так выглядела наиболее удивительная метаморфоза, которую претерпевала вся сущность человека, одаренного приносить несчастья другим. Против ожидания герцог показал благородство и доброту, поднявши с колен недостойного просителя и разговаривая миролюбиво; однако же Цезарю, чтобы его не настигла не знающая снисхождения рука Джулиано делла Ровере, пришлось спасаться из Рима. Не найдя приюта в Неаполе, он бежал за Пиренеи, где погиб жалким образом, сражаясь в качестве наемника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63