Я одиноко сидел на бережку, глядя в бескрайнюю океанскую даль и размышляя о возможностях, которые открываются передо мной в связи с неожиданной находкой. План мой был достаточно прост, и я не видел препятствий к его осуществлению. Однако нужно было, конечно, соблюдать осторожность, дабы неосмотрительным словом не выдать свои намерения, а тогда я не то что не смогу рассчитывать на помощь блефускуанцев, а даже наверняка столкнусь с их противодействием.
Мой взгляд, устремленный в океан, разглядел какую-то точку. Поначалу я даже решил было, что это утомившиеся глаза играют со мной шутку, но точка медленно увеличивалась в размерах. Тогда я достал свою подзорную трубу и, приложив окуляр к глазу, навел её на сие непонятное явление природы. Все сразу же объяснилось. В лодке были двое лилипутов: один сидел на веслах, а другой на корме, видимо, управлял рулем. По мере приближения лодки, я разглядел, что за рулем сидит лилипут женского пола, а когда лодка приблизилась ещё на несколько десятков ярдов, сердце мое отчаянно забилось, потому что я узнал её – мою Кульбюль, которая, даже не имея никакого увеличительного средства, увидела меня гораздо раньше, чем я ее, и теперь отчаянно размахивала руками.
Счастье мое было ни с чем не сравнимо, хотя я и понимал, что появление Кульбюль чревато для меня известными осложнениями, а возможно и станет препятствовать воплощению в жизнь моих планов побега. Но в первые минуты этого замечательного явления, напомнившего мне о рождении Афродиты из морской пены, я забыл обо всем на свете.
Столкновение большого и малого неизменно требует осторожности со стороны большого (в чем я имел возможность убедиться на собственной шкуре), а потому я должен был сдерживать проявления своей радости, опасаясь, как бы не повредить малютку Кульбюль, которая была рада нашей встрече не меньше моего, но, проявляя свою радость, могла не опасаться за целостность моих членов. То была ночь самой искренней и горячей любви, и восторги её останутся со мной на всю жизнь.
Мы свили свое гнездышко в лодке и в свете полной луны предавались любовным утехам, проявляя изобретательность и смекалку, поскольку разница в размерах требовала от нас недюжинной выдумки. Конечно же, ни я не был волком, ни моя возлюбленная – овцой, и гармонии нашего соединения могли бы позавидовать многие из тех, кто, идеально подходя друг к другу по размерам, не могут найти тех струн, от прикосновения к которым мы с Кульбюль воспаряли к небесам.

Когда мы успокоились после первых страстных объятий, Кульбюль рассказала мне, что, не в силах вынести расставания со мной, наняла лодочника, которого, правда, ей пришлось долго уговаривать, поскольку в такие дальние путешествия редко кто из лилипутов отваживался отправляться в утлой лодчонке. С другой стороны, всякие сношения с Блефуску были строжайше запрещены всем лилипутам, и лодочник (а вместе с ним и Кульбюль) рисковал не только погибнуть в морской пучине, но и быть задержанным береговой стражей со всеми вытекающими из этого неприятными последствиями. Но оставленные мной золотые сыграли свою роль, и лодочник согласился доставить мою любезную Кульбюль на Блефуску, где, как ей стало известно (об этом говорила вся столица), пребывал я. Она полагала, что найти меня на соседнем острове ей не составит труда, но на такую удачу - увидеть меня на берегу – даже не рассчитывала.
Я в свою очередь рассказал ей о нескольких днях, проведенных мною на этом острове, не скрыв и своих любовных приключений, которые, впрочем, не очень огорчили мою ненаглядную – она была щедрая душа.
Если я что и скрыл от Кульбюль, так это мои планы по использованию лодки, несколько разнившиеся с планами блефускуанских властей. Однако моя возлюбленная была особой проницательной, в чем у читателя ещё будет случай убедиться.
Следующие дни я проводил в трудах, приводя в порядок лодку, открывавшую мне путь к свободе. Помогали мне в этом сотни три плотников, выделенных правителем Блефуску. Работа у нас спорилась. Несколько телег подвозили корабельный лес – самые рослые деревья, какие существовали в Блефуску. Они достигали высоты трех футов и, конечно, не очень годились для моих целей, но за неимением лучшего приходилось пользоваться тем, что было.
Через три луны лодка была уже на плаву, ещё через три все работы были закончены, и я просил передать правителю, что, прежде чем осуществить атаку на Лилипутию, мне нужно провести испытания отремонтированной лодки – я намеревался, не отдаляясь на берега, испробовать сие плавательное средство, которому предстояло нешуточное путешествие.
Незаметно для всех своих помощников, охранников и даже для Кульбюль, я копил себе пропитание и питьевую воду, так как даже и предположить не мог, сколько дней мне придется провести в море, прежде чем встретится на моем пути хоть какой-нибудь корабль. Впрочем, я допускал и вероятность того, что затеянное мною предприятие закончится для меня плачевно, однако желание вернуться в отечество было сильнее страха смерти в морской пучине или от голода и жажды.
В один из дней появилась её превосходительство чрезвычайный посол Макука XIII. Видимо, её приезд носил инспекционный характер, но она не исключала – при благоприятных обстоятельствах – возможности продолжения своих научных изысканий. Однако обстоятельства ей не благоприятствовали. К тому же её смутило присутствие Кульбюль, которая все эти дни была неотступно со мной.
Дальнейшая судьба Кульбюль омрачала мои мысли, целиком настроенные на близкое убытие с сей благодатной земли. У меня оставались несколько золотых английской пробы, которые мне удалось вместе с подзорной трубой утаить от лилипутских чиновников, досматривавших меня, и я подумывал о том, чтобы приобрести для моей милой дом в окрестностях столицы, где бы она смогла завести свое дело, наподобие того, каким занималась в Лилипутии, и получать устойчивый доход, который непременно приносило бы ей любвеобилие блефускуанцев. Замечу, что за время моего пребывания в Блефуску я не смог так досконально изучить эту страну, как изучил Лилипутию. Однако слушая разговоры помогавших мне плотников, я пришёл к заключению, что любострастие более других тем занимает умы и помыслы обитателей сего малого острова, затерявшегося в океане. Все их разговоры сводились в основном к обсуждению планов на предстоящий вечер или рассказам о событиях вечера минувшего. А планы и события были до уныния однообразны, из чего я сделал вывод о том, что услуги Кульбюль и ещё десятка-другого таких же милых особ будут для блефускуанцев мужеского пола как нельзя более кстати, к тому же внесут здоровый дух конкуренции в монотонную жизнь единственного пока в Блефуску заведения, предоставлявшего услуги такого рода.
Я сказал Кульбюль, что готов способствовать приобретению приличествующего таким намерениям особняка, а ей же придется поискать девиц, готовых посвятить себя сему благородному занятию. Она после недолгих размышлений ответила, что события последнего времени изменили некоторые её взгляды, и теперь она вряд ли с прежним воодушевлением сможет заниматься тем, чем занималась до встречи со мной. Я не настаивал – ведь я и сам не без содроганий душевных делал эти предложения моей возлюбленной.
Я с нетерпением считал дни, оставшиеся до намеченного убытия, а пока занимался подготовкой моего плавательного средства к нелегкому походу. Испытания прошли успешно – лодка более не текла, однако тяжелые весла натирали мне руки, а потому я решил обустроить лодку ещё и мачтой, на которой можно было бы закрепить парус – для этого у меня были мое одеяло и подстилка, служившая когда-то занавесом в театре. На обустройство мачты ушло ещё три дня, и наконец все было готово.
На сердце у меня было тяжело, поскольку я так и не сообщил ещё Кульбюль о своих намерениях и не знал – стоит ли это делать вообще. Я склонялся к тому, чтобы оставить ей золотую монетку и убыть по-английски, не прощаясь. Этой монетки ей вполне хватило бы на несколько лет, а там при её сноровке и хорошеньком личике она наверняка не пропала бы - нашла бы своего спутника в жизни, родила бы детишек и, может, вспоминала бы меня время от времени добрым словом. К сожалению, все вышло не так.
В один из дней меня посетил сам правитель Блефуску – Макук ХIII. Я сообщил ему, что днями буду готов к походу на Лилипутию, и блефускуанские моряки скоро будут торжествовать. Довольный правитель, потирая руки, сообщил мне, что я после совершения подвига буду награжден высшим орденом Блефуску. Я заранее выразил ему признательность и заверил, что не пожалею живота на службе великому и славному народу Блефуску.
Усыпив таким образом бдительность властей, я целиком и полностью погрузился в приуготовления к скорому отплытию. Впрочем, подготовка была необременительна, поскольку сводилась главным образом к созерцанию звезд на ночном небе и прокладке по ним предположительного курса моего утлого суденышка к торговым путям, где возрастала возможность встретить корабль. А ещё я возносил молитвы Господу и призывал свою удачу, которая до недавнего времени сопутствовала мне во всех моих похождениях. Да и сам факт моего пребывания в Лилипутии и Блефуску можно было назвать немалой удачей – кому еще, кроме меня, довелось побывать в этих краях и описать их с такой беспристрастностью?
За день до намеченного моего убытия случилось несчастье: пропала Кульбюль. Сколько я ни искал мою славную лилипуточку – все без толку. Я звал ее, ломал в отчаянии руки, умолял Господа вернуть мне мою возлюбленную – тщетно! Видимо, её смыла волна и унесла в бескрайний океан, где она обрела вечный покой.
Скорбь моя была ни с чем не соизмерима. Я даже подумывал – не отказаться ли мне от моих планов покинуть Блефуску, не остаться ли на сем несчастном острове, чтобы всю жизнь оплакивать эту безвременную утрату. Целый день провел я в безутешных размышлениях. И лишь вспомнив, что назавтра назначена операция по похищению лилипутского флота, я принял решение: в мои планы никак не входило нарушение сложившегося баланса сил, я больше не собирался вмешиваться в распри двух враждующих держав, а потому, как только звезды вспыхнули на небе и луна проложила по воде серебристый путь, я столкнул лодку в воду, сделал несколько шагов в воде, разгоняя мое суденышко, потом навалился животом на борт и перебросил ноги внутрь. Сев за весла, я принялся мощно грести, и вскоре злосчастный остров навсегда скрылся за горизонтом. Но я не остановился – держа курс на юг, делал один мощный гребок за другим: ведь впервые за долгое время я оказался в среде, отвечавшей моим размерам: лодка, весла, океан, к тому же я испытывал потребность утомить себя тяжелым трудом гребца, чтобы забыть о моем горе. Я греб, пока хватало сил, и лишь когда весла стали валиться из рук, я втащил их в лодку, уложил вдоль борта и, укрывшись своим лоскутным одеялом, растянулся на днище и сразу же заснул, вручив свою судьбу морским ветрам и течениям.
Спал я плохо, ворочаясь на жестком и сыром днище. Меня мучили кошмары – мне снилось, будто меня поглощает морская пучина, будто, забыв о своей прежней междоусобной вражде, меня окружают толпы лилипутов и блефускуанцев, поражая тысячами стрел из своих луков. Мне виделись впавшие в раж сотни и тысячи крошечных женщин, гроздьями виснущих на мне, требующих своей доли плотских радостей; я отдирал их от себя и швырял в бушующее море, однако на место сброшенных неизвестно откуда прибывали новые и новые, они открывали свои крохотные рты в требовательном комарином писке, скидывали с себя платья, подбирались к моему причинному месту, тщетно пытаясь привести его в чувство. Потом откуда ни возьмись явился Хаззер. В руках он держал огромное по лилипутским меркам ведро, а на физиономии у него гуляла наглая ухмылка. «Сейчас мы тебя подоим, Куинбус Флестрин, – произнес он зловещим голосом, прозвучавшим на удивление громко для такой тщедушной фигурки. – А ну-ка, крошки, за дело!» (Забегая вперед, скажу, что Божьим промыслом после того несчастного сна мне более не доводилось видеть сего дьявола в лилипутской плоти.) Словно полчища муравьев поползли по моему телу, устремляясь к его средостению, которое удивительным образом сместилось к моему паху. Я закричал диким голосом и проснулся.
Солнце стояло уже довольно высоко. Море было спокойным. Моя лодчонка, влекомая неведомым течением, двигалась по водной поверхности. Меня мучила жажда, я достал из-под досок один из припасенных мною блефускуанских бочонков и отпил немного – воду нужно было беречь: кто знает, сколько ещё суждено носиться мне по этим безбрежным просторам.
Придя окончательно в себя и поняв, где нахожусь, я испытал облегчение: кошмар сновидения был гораздо хуже суровой реальности и даже возможной гибели в морской пучине. Но погибать я вовсе не собирался. Сориентировавшись по солнцу, я понял, что неведомое течение несет меня на юго-запад, то есть именно в том направлении, в каком я и предполагал двигаться. Поэтому я решил не тратить сил, утруждая себя работой гребца, а предаться размышлениям о пережитом, подвести итоги моего многомесячного пребывания в земле маленьких людей, которые несмотря на свои размеры не уступают нам по накалу страстей, по умению любить и ненавидеть. Я и не догадывался, что подводить итоги рано, потому что мне ещё предстояло кое-что узнать о лилипутах.
Не знаю, доведется ли кому-нибудь после меня оказаться в Лилипутии. Но если это случится (а к тому же при более благоприятных, чем мои, обстоятельствах), то я прошу передать этому маленькому народу глубокое уважение Куинбуса Флестрина, память о котором наверняка сохранится и в новых поколениях, – слишком уж заметным событием в лилипутской истории я стал. Позволю себе сравнить мое пребывание в Лилипутии с падением огромного небесного камня, след от которого долго, если не навсегда, остается на земле. Не менее глубокий след остался и в моем сердце, которое до сего дня кровоточит, когда я вспоминаю о тех веселых и одновременно печальных днях, что я провел в этой стране.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35