— Конечно, в красоте. В чем же еще?Владимир Николаич помрачнел.— Пойдем домой? — предложила Груша.— Подожди. Неловко. Поймут как позу.— Саша, Саш!.. У тебя Хламов был? — разговаривали за столом.— Был. Позавчера.— Ну, как он?— Он в порядке!— Да? Устроился?— Да.— Довольный?— Что ты!..— Пойдем, Володя, — еще сказала Груша.Владимир Николаич вместо ответа постучал вилкой по графину.— Друзья! Минуточку, друзья!.. Давайте организуем летку-енку? В пику этим…— Да что они вам?! — вконец рассердился человек с золотыми зубами. — Люди танцуют — нет, надо помешать.Владимир Николаич сел.Помолчал и сказал негромко:— Ох, какие мы нервные! Ах ты, батюшки!..Взял фужер с шампанским и выпил один.— Володя, ты что это? — встревожилась Груша.— Какие мы все… воспитанные, но слегка нервные! — не мог успокоиться Владимир Николаич. — Зубы даже из-за этого потеряли.Никто не слышал его. Их с Грушей как будто даже и не было за столом — никто с ними не общался, никому не было до них дела.— Какие мы все нервные! Да, Таисья Григорьевна?! — повысил голос Владимир Николаич, обращаясь к женщине в голубом. — Воспитанные, но слегка нервные. Точно?Таисья Григорьевна внимательно посмотрела на него.— Нервные, говорю, все!.. — Владимир Николаич насильственно посмеялся.— Что, опять? — спросила Таисья Григорьевна.— А вы только не смотрите, не смотрите на меня таким… крокодилом-то: я же не в детсадике. Верно? Что вы на меня так смотрите-то?К Владимиру Николаичу повернулись, кто сидел ближе и слышал, как он заговорил.Владимир Николаич встал.— Пойдем! — велел Груше.И они вышли из-за стола… И пошли…За столом замолчали. Смотрели вслед им.Пробрались через танцующих…Надели в гардеробе плащи…И вышли из ресторана.— Что с тобой? — спросила Груша.Владимир Николаич молчал.— Зачем надо было так уходить?..— Помолчи! — резко сказал Владимир Николаич. Но спохватился, что — резко… Взял Грушу под руку. — Не сердись.— Чего ты на них так?— В гробу я их всех видел! — зло и громко сказал Владимир Николаич. И еще добавил: — В белых тапочках!
Витька ходил по избе и учил наизусть. …Вот и солнце встает,Из-за пашен блестит,За морями ночлег свой покинуло,На поля, на луга, на макушки ракитЗолотыми потоками хлынуло.Едет пахарь с сохой, едет — песню поет,По плечу молодцу все тяжелое…Не боли ты, душа! Отдохни от забот!Здравствуй, солнце да утро веселое! Витька передохнул и еще повторил: Не боли ты, душа! Отдохни от забот!Здравствуй, солнце да утро веселое! Подошел к окну и засмотрелся на улицу.По улице, поднимая пыль, шло стадо коров… Коровы мычали. Хлопали ворота, впуская кормилиц. А где ворота не открывались, там коровы сами пробовали рогами поддеть их. Мычали.Вошла сестра Оля.— Что не учишь? — спросила.— Я выучил. — Витька был настроен грустно.— Проверим, — сказала Оля. Взяла учебник… — Какое задавали?— «Утро».— Давай. С выражением.Витька стал читать: Звезды меркнут и гаснут.В огне облака,Белый пар по лугам расстилается.По зеркальной воде, по кудрям лознякаОт зари алый свет разливается.Птички солнышка ждут, птички песни поют,И стоит себе лес… — Здравствуй! — воскликнула Оля. — Поехал.— Что?— Куда заехал-то? «Дремлет чуткий камыш…».— А-а! Дремлет чуткий камыш.Тишь — безлюдье вокруг.Чуть приметна тропинка росистая… — Ладно. Еще что?— Составить описание вечера в деревне.— Составил?— Составил.— Читай.Витька прочитал:— «Вечер. Солнышко закатилось. Курицы залезли на длинные жердочки и заснули. Петух спел последний разок и тоже задремал. Ночью опять будет орать. Стало тихо. У нас в городе лучше».— И все?— Все.Оля засмеялась.— Вечером вместе напишем. Я сейчас в кино бегу. «Длинные жердочки». — Оля опять засмеялась. — На — письмо тебе от мамки.Оля ушла, а Витька пристроился ближе к окну и стал читать письмо. Читал, и письмо слегка подрагивало в его руках…Пришел дядя Коля с работы.— Здорово, Витька. Что это?.. От мамки? Ну-ка, чего она там?Дядя Коля стал читать… Нахмурился, помычал, покусал губу…— Ну! — сказал он огорченно. — Так у нас ничего не выйдет: не успел отъехать, она уже… ночей не спит. Эдак она себе всю душу растравит и нам тут… Чего так-то уж?Дядя Коля посмотрел на Витьку.Витька пожал плечами. Промолчал.— Ты, Витька, читать читай, а к сердцу всякие эти… слова не допускай. Она — женщина, а ты — мужик, должен быть крепче ее. Садись и напиши ей: ты, мол, мамка, не блажи там, у меня, мол, все в порядке, и душу мне не береди такими письмами. Я сам ей напишу. Мы ее сюда в гости позовем. Пусть возьмет с недельку за свой счет и приедет. Ладно, Витька?Витька кивнул головой — ладно.— Не расстраивайся, — сказал дядя Коля. И ушел в горницу.Витька посидел немного у окна… И вышел из избы.
…И ушел он за деревню, на косогор… Сел и стал смотреть и степь.Вечер был серый, темное небо образовало над степью крышу. Под этой крышей было пасмурно, тепло и просторно. На западе сквозь тучи местами пробивалась заря. Ее неяркий светло-розовый блеск делал общую картину еще печальней. Стал накрапывать мелкий-мелкий теплый дождик. Витька свернулся калачиком и лег. Земля была тоже теплая. Витьке сделалось совсем грустно. Он думал о матери…Он вспомнил, как мать разговаривает с предметами — с дорогой, с дождиком, с печкой… Когда они шли в прошлом году из леса с грибами, она просила: «Матушка дороженька, помоги нашим ноженькам — приведи нас скорей домой». Или, если печка долго не разгорается, она выговаривает ей: «Ну, милая… ты уж сегодня совсем что-то… Чего раскапризничалась-то? Барыня какая». Витька любил мать, но они, к сожалению, не всегда понимали друг друга. Витьке, правда, очень хотелось быть шофером… А мать со слезами (вот еще не нравилось Витьке, что она часто плакала) умоляла его: «Учись ты ради Христа, учись, сынок! Ты видишь, такая теперь жизнь пошла — ученые-то вон как живут! Я осталась неученая, так хоть ты-то выучись. Нам с тобой надеяться не на кого». Этим ветеринаром, соседом, она все глаза протыкала Витьке. Когда он едет домой на своей машине, она всякий раз вздыхает и говорит: «Вот живет человек, Витька! Вот это — живет». Верно, что из-за этого Витька и выстегнул его свинье глаз. Левый. Два дня караулил ее у забора с рогаткой…— Матушка степь, помоги мне, пожалуйста, — попросил Витька.А в чем помочь, он сам хорошо не знал. Он хотел бы быть сейчас дома. А как это сделать?Он незаметно заснул.
…Разбудил его дядя Коля.Когда Витька проснулся, дядя Коля стоял над ним и снимал с себя брезентовый плащ. Все сеялся нехолодный мелкий дождик. Было совсем темно.— Замерз? — спросил дядя Коля.— Не…— Нет… — Дядя Коля поднял Витьку и стал закутывать в плащ. Плащ громко шуршал, а дождик тихонько шумел. — Ох, Витька, Витька… обормот ты мой милый… — Он взял Витьку на руки и понес. Тут только увидел Витька, что рядом стоит конь. — Садись.Витька устроился на теплой конской спине. Дядя Коля сел впереди в седло.— Ну, что? — спросил он, когда поехали.— Ничего.— Тоскуешь без мамки?Витька промолчал.— Что мне с вами делать? — вздохнул дядя Коля. — Охота помочь, и не знаю как. Вот же судьба, черт ее!.. Выпала. Стрел бы где-нибудь папу твово… родимого, я бы ему сказал пару ласковых. Дурак. Себе жизнь загробил и другим… Дурак, — еще раз крепко сказал дядя Коля. — Нашел радость в жизни. Пьют же люди, но не так же, чтобы все за ее, гадину, отдавать. Все, самое дорогое…Дядя Коля закурил и долго молчал.Ехали шагом.Дождик перестал сеяться. Кое-где показались на небе звезды. По селу лаяли собаки. Разговаривали невидимые люди, слышался молодой беспечный смех. Близко где-то били палкой по чему-то мягкому, по перине, наверно, и приговаривали:— Ты гляди, что делается — пыли-то! Пыли-то!— Ничего, Витька… — заговорил дядя Коля. — Этот дядя Володя-то, он неплохой мужик. Пить хоть не будет. Не витязь, конечно… но уж… что теперь? Черт его бей — уж хоть такой: все хоть поможет вам. Все мужик в доме…Витька представил почему-то, как дядя Володя танцует в их доме летку-енку. За него — сзади — держалась мать и тоже подпрыгивала. А за матерью подпрыгивали дед Наум, Юрка, разные молодые тети, подружки материны…
…Когда приехали домой, у Витьки окончательно созрел план действий.У ворог дядя Коля соскочил с коня, открыл одну воротину, впустил Витьку.— Расседлай его и насыпь овса. Седло в сенцы занеси — дождь, наверно, опять будет. Я пошел на собрание. Сам раздевайся и лезь сразу на печку.Дядя Коля пошел от ворот и сразу пропал из виду, растворился в чернильной темноте.Витька подождал, когда совсем затихнут его шаги, выехал из ворот, подстегнул коня…Мерин разохотился в беге, нес ровно, быстро. Витька сперва ждал, что он где-нибудь споткнется, потом успокоился. Дорогу конь находил сам.
…К рассвету Витька приехал домой.Мать спала, когда Витька въехал во двор. Она услышала стук копыт, вскочила. Прильнула лицом к окну.Витька соскочил с коня, набросил повод на штакетину, постучал в дверь.— Кто там? — Мать не на шутку испугалась.— Я, — сказал Витька.— Витя?! — Мать трясущимися руками долго отодвигала засов и все повторяла: — Господи, да что же это?.. Господи!.. Витенька, родной ты мой-то! — Она обняла сына, прижала к себе. — Господи!.. Да ты как? А дядя Коля где?— Я один.— Оди-ин?! — От испуга мать даже запела. — Да ты что? Да как же? Да говори ты скорей, Господи!.. Не случилось ли чего с вами дорогой-то?!— Нет. — Витька прошел в комнату, дождался, когда мать включит свет. Огляделся — искал, видно, признаки присутствия в доме чужого человека.Мать во все глаза смотрела на сына.— Да что случилось-то, Витька?!— Ничего. — Витька присел на краешек кровати, долго молчал. И мать молчала, смотрела на Витьку… Какой-то он был странный, повзрослевший, что ли.— Мам… — Голос у Витьки чуть дрогнул. — Ты… замуж-то не выходи. Не надо. Я теперь послушный буду. Учиться… ладно уж — хорошо буду. Мне только захотеть — я сумею… — Витька говорил негромко, с трудом. Смотрел куда-то в сторону.Мать вспыхнула горячим румянцем, посмеялась — совсем некстати…Заговорила торопливо, фальшиво как-то — она что-то вдруг растерялась.— Да тебе кто сказал, что я замуж-то выхожу? Во!.. Ты откуда взял-то? Ты что?— Пойду коня расседлаю, — сказал Витька.Когда он вышел, мать скоро натянула платьишко, покружилась по комнате, не зная, что сделать, потом села к столу и заплакала. Плакала и сама не понимала отчего: от радости ли, что сын помаленьку становится мужчиной, от горя ли, что жизнь, кажется, так и пройдет… так и пройдет теперь.Когда Витька вошел, она еще плакала.Витька сел напротив матери… Неловко, бережно тронул ее по волосам — погладил.— Не надо, мам.— Я ничего, сынок. Я — так. Чаю хочешь?— Я насовсем приехал…— Ну и хорошо! Это хорошо, сынок. Я бы в субботу сама за тобой приехала. Плохо мне без тебя… Не могу.…Когда Витька засыпал уже в своей маленькой горенке, в своей родной кровати, он слышал неясно: приехал дядя Коля. Обрывки разговора слышал.— Да уж вижу, вижу — конь-то стоит. Отлегло от сердца… Чуток не рехнулся, ей-Богу, — гудел дядя Коля. — Ладно бы свой… А тут — вдвойне…— Утром… не рассвело хорошо, слышу: стук — воротца стукнули…— Да, главное, пришел домой, разделся, лег уж — я-то! Ну, спит, думаю. И мои — тоже — не хватились. А потом вспомнил: а чего же конь-то не заржал? А он у меня всегда: как прихожу откуда ночью, потихоньку всегда заржет. Соскочил да в сарай — нет коня…— Я-то думала: вы вместе ехали-то. Думаю, задержался где…— Думали, думали, — сказал полусонный Витька. — Я думал, ты думал, он думал… Мы думали.Потом, совсем уж сквозь сон, едва-едва — слышал:— Да почему? Почему? Ты можешь толком мне объяснить?— Не могу. Сама толком не знаю: не лежит душа, и все. Хоть ты что! Сама себя уговаривала, убеждала — не могу. Лучше век одна буду жить, только… Нет! Нет, нет и нет!— Во! — удивился дядя Коля. — Это даже суметь надо — так опротиветь за короткий срок. Чем уж он так насолил-то?— Да, наоборот, все хорошо. Ни одного грубого слова… Нет, все хорошо. Только — нет, и все тут.— Ну, на нет и суда нет. Насильно мил не будешь, не зря говорят. Ладно… Я думал, у вас выйдет что-нибудь… Ладно…Дальше Витька не слышал. Заснул.
Проснувшись, Витька маленько поперебирал свое хозяйство: бильярдные шары, подковы, покрышку футбольного мяча, лампочку от автомобильной фары, зеркальце автомобильное… Все было на месте.В прихожей комнате, на столе, лежала записка:«Витя! Я поехала на базар. Поешь молоко и хлеб. Все в шкафу, скоро приду».Витька открыл шкаф… Но есть не хотелось… Он вышел из дому.Пошел к Юрке.Старик и Юрка были дома. Очень обрадовались, увидев Витьку.— О!.. Кто к нам пришел-то!— Витька?.. Эгей! — смешно обрадовался старик. — На побывку, что ли?— Совсем, — сказал Витька.— Совсем? — удивился Юрка.— Совсем. — Витька тоже был очень рад. Но он радость свою никогда особо-то не показывал. — Чего делаете?— Чего делаем? — переспросил старик. — Мы тут, брат Витька, с разных сторон жизнь окружаем: я — сзади, он — спереду. Я себе гроб вот строгаю, вроде того, что досвиданькаюсь с ей, с жизней-то, а Юрка в лоб ей метит — переделать норовит. — Старик и правда строгал какие-то доски, но вид у него был вовсе не печальный. — Вот чем мы тут занимаемся, Витька.Витька посмотрел на Юрку: правда ли, мол, что гроб-то?! Юрка кивнул, что правда.— Я уж тут убеждал, убеждал его — бесполезно, — сказал он.— Нет, тут вы меня не убедите. В своем гробике буду лежать… Своими руками сделанный.— Во дает! — сказал Витька.— Я ее, каждую тесиночку-то, с лаской обделаю, аккуратно… Как жених в ем буду лежать!— Да зачем?! — загорячился было Юрка. — Что за… дикость такая?— Это не дикость. Какая дикость? У нас в деревне все старики так: кто мог, завсегда сам себе гроб делал. Что я, не знаю, какой мне гроб сделают? Тяп-ляп — и готово. Лежи потом… в хреновом гробу. Там сук вылезет, там трещина… На кой мне это надо? Я лучше сам… все тут по-людски сделаю.— А что, заболел, что ли?— Ничего подобного. С пенсии — опять заболею. А так — ни одно ребрушко еще не ноет. А гроб… Сделаю — пусть стоит, места-то не простоит. Вот так, ребятушки, так, орелики мои… Ничего тут удивительного нет: все помрем! Я уж, слава Богу, пожил.
1 2 3 4 5 6 7