Полковник раздраженно мерил шагами узкую комнату. Потом он бешено сверкнул глазами и рявкнул:— Вы чересчур ловко спорите!— Просто мне повезло, — произнес Детрингер. — Логика — на моей стороне.— Он прав насчет логики, — вставил переводящий компьютер С-31.— Молчать!— Я считал своим долгом указать на данный факт, — не унимался С-31.Полковник остановился и потер лоб.— Детрингер, уйдите, — устало проговорил он. — Я пришлю топливо.— И не пожалеете! — заверил Детрингер.— Я уже жалею, — отозвался Кеттельман. — Пожалуйста, уйдите.Детрингер поспешил на корабль и поделился с Ичором добрыми вестями. Робот удивился.— Я думал, он не согласится.— Он тоже так думал, — сказал Детрингер. — Но я сумел его убедить.И он передал Ичору свой разговор с полковником.— Значит, вы солгали, — печально произнес Ичор.— Да. Но Кеттельман знает, что я лгал.— Тогда почему же он помогает?— Из опасения, что я все-таки говорю правду.— Но ведь ложь — преступление.— Не больше, чем бросить нас здесь. Однако мне надо поработать. Сходил бы ты на поиски съестного!Слуга молча повиновался, а Детрингер сел за звездный атлас в надежде найти место, куда лететь, — если, конечно, ему вообще удастся улететь.Наступило утро, солнечное и радостное. Ичор пошел на корабль землян играть в шахматы со своим новым приятелем — роботом-посудомойщиком. Детрингер ждал топлива.Его не особенно удивило, что топлива все не присылали, хотя и прошел полдень, но и хорошего в этом было мало. Он прождал еще два часа, а затем отправился на «Дженни Линд».Его приход, казалось, не явился неожиданностью — Детрингеру сразу предложили пройти в офицерскую. Полковник Кеттельман расположился в глубоком кресле, по сторонам которого замерли вооруженные солдаты. Строгое выражение лица не скрывало злорадства. Тут же с непроницаемым видом сидел капитан Макмилан.— Ну, Детрингер, — начал полковник, — что сейчас вы хотите?— Я пришел просить обещанное мне топливо, — сказал ферлангец. — Но вижу, вы не собираетесь сдержать свое слово.— Напротив, — возразил полковник. — Я самым серьезным образом собирался помочь представителю вооруженных сил Ферланга. Но передо мной вовсе не он.— А кто же? — спросил Детрингер.Кеттельман подавил саркастическую усмешку.— Преступник, осужденный верховным судом своего собственного народа. Передо мной уголовный элемент, чьи вопиющие правонарушения не имеют равных в анналах ферлангской юриспруденции. Существо, которое своим чудовищным поведением заслужило высшую меру наказания — бессрочное изгнание в бездны космоса. Или вы смеете это отрицать?— В настоящий момент я ничего не отрицаю и не подтверждаю, — сказал Детрингер. — Прежде всего я хотел бы осведомиться об источнике вашей поразительной информации.Полковник Кеттельман кивнул одному из солдат. Тот открыл дверь и ввел Ичора и робота-посудомойщика.— О хозяин! — воскликнул механический слуга. — Я поведал полковнику Кеттельману об истинных обстоятельствах, которые привели к нашей ссылке. И тем самым приговорил вас!Я молю о привилегии немедленного самоуничтожения в качестве частичной расплаты за свое вероломство.Детрингер молчал, лихорадочно соображая.Капитан Макмилан подался вперед и спросил:— Ичор, почему ты предал своего хозяина?— У меня не было выбора, капитан! — вскричал несчастный.— Ферлангские власти, прежде чем позволить мне сопровождать его, приказали наложить на контуры моего мозга определенные приказы и закрепили их хитроумными схемами.— Каковы же эти приказы?— Они отводят мне роль тайного надзирателя. Мне приказано принять необходимые меры, если Детрингер каким-то чудом сумеет избежать кары.— Вчера он мне обо всем рассказал, капитан, — не выдержал робот-посудомойщик. — Я умолял его воспротивиться этим приказам. Уж очень все это неприглядно, сэр, если вы понимаете, что я хочу сказать.— И в самом деле, я сопротивлялся, сколько мог, — продолжал Ичор. — Но чем реальнее становились шансы моего хозяина на спасение, тем сильнее проявлялись приказы, требующие его предотвращения. Меня могло остановить лишь удаление соответствующих цепей.— Я предложил ему операцию, — вставил робот-посудомойщик, — хотя в качестве инструмента в моем распоряжении были только ложки, ножи и вилки.— Я бы с радостью согласился на операцию, — продолжал Ичор. — Более того, я уничтожил бы себя, лишь бы не произносить слов, поневоле рвущихся из предательских динамиков. Но и это оказалось предусмотренным — на самоуничтожение тоже наложили строжайший запрет, как и на мое согласие на вмешательство в схемы, пока не выполнены государственные приказы. И все же я сопротивлялся, пока не иссякли силы, тогда мне пришлось явиться к полковнику Кеттельману.— Вот и вся грязная история, — обратился Кеттельман к капитану.— Не совсем, — тихо произнес капитан Макмилан. — Каковы ваши преступления, Детрингер?Детрингер перечислил их бесстрастным голосом — свои действия чрезвычайной непристойности, свой проступок преднамеренного ослушания и, наконец, проявление злобного насилия.Ичор кивал с несчастным видом.— По-моему, мы слышали достаточно, — резюмировал Кеттельман. — Сейчас я вынесу приговор.— Одну минуту, полковник, — капитан Макмилан повернулся к Детрингеру:— Состоите ли вы в настоящее время или были когда-нибудь на службе в вооруженных силах Ферланга?— Нет, — ответил Детрингер, и Ичор подтвердил его ответ.— В таком случае находящееся здесь существо является гражданским лицом, — сказал капитан Макмилан, — и подлежит суду гражданских властей.— Не уверен" — произнес полковник.— Положение абсолютно ясное, — настаивал капитан Макмилан. — Наши народы не находятся в состоянии воины. Он должен предстать перед гражданским судом.— И все же, насколько я понимаю, этим делом следует заняться мне, — сказал полковник. — Я лучше разбираюсь в подобных вещах, чем вы, сэр, — при всем к вам уважении.— Судить буду я, — отчеканил капитан Макмилан. — Если, конечно, вы не решите силой захватить командование кораблем.Кеттельман покачал головой:— Я не собираюсь портить свое личное дело.Капитан Макмилан повернулся к Детрингеру.— Сэр, вы должны понять, что я не вправе следовать личным симпатиям. Ваше государство вынесло приговор, и с моей стороны было бы неблагоразумно, дерзко и аполитично отменять его.— Чертовски верно, — сказал Кеттельман.— Поэтому я подтверждаю осуждение на вечное изгнание. Но я прослежу за его исполнением более строго, чем это было сделано ранее.Полковник широко ухмыльнулся. Ичор в отчаянии всхлипнул. Робот-посудомойщик пробормотал: «Бедолага!». Детрингер стоял спокойно, твердо глядя на капитана.— Решением сего суда обвиняемый обязан продолжить ссылку. Более того, суд определяет, что пребывание обвиняемого на этой приятной планете противоречит духу приговора ферлангских властей, смягчает наказание. Следовательно, Детрингер, вы должны немедленно покинуть сие убежище и вернуться в необъятные просторы космоса.— Так ему и надо, — сказал Кеттельман. — Знаете, капитан, я не думал, что вы окажетесь на это способны.— Я рад, что вы одобряете мое решение. Поручаю вам проследить за исполнением приговора.— С удовольствием.— По моим расчетам, — продолжал Макмилан, — если использовать всех ваших людей, баки корабля подсудимого можно заполнить приблизительно за два часа. После чего он должен сразу же покинуть планету.— Он у меня улетит еще до наступления ночи, — пообещал полковник. Но тут ему в голову пришла неожиданная мысль. — Эй! Топливо для баков? Так ведь именно этого Детрингер и хотел с самого начала!— Суд не интересует, чего хочет или не хочет подсудимый, — констатировал Макмилан. — Его желания не влияют на решения суда.— Но, черт подери, неужели вы не видите, что тем самым мы его отпускаем?! — воскликнул Кеттельман.— Мы его заставляем, — подчеркнул Макмилан. — Это совершенно другое.— Посмотрим, что скажут на Земле, — зловеще проговорил Кеттельман.Детрингер покорно кивнул и, стараясь сохранить бесстрастное выражение лица, покинул земной корабль.С наступлением ночи Детрингер взлетел. Его сопровождал преданный Ичор — теперь более верный, чем когда-либо, так как он выполнил правительственные указания. Вскоре они были уже в глубинах космоса.— Хозяин, куда мы направляемся? — спросил Ичор.— К какому-нибудь новому чудесному миру, — ответил Детрингер.— А может, навстречу гибели?— Возможно, — сказал Детрингер. — Но с полными баками я отказываюсь думать об этом.Некоторое время оба молчали. Затем Ичор заметил:— Надеюсь, у капитана Макмилана не будет из-за нас неприятностей.— По-моему, он вполне может постоять за себя, — отозвался Детрингер.Там, на Земле, решение капитана Макмилана послужило причиной большого переполоха и долгой полемики. Однако, прежде, чем официальные органы пришли к единому мнению, состоялся второй контакт между Ферлангом и Землей. Неизбежно всплывшее дело Детрингера было признано чересчур запутанным и сложным. Вопрос передали на рассмотрение смешанной комиссии экспертов обеих цивилизаций.Над делом бились пятьсот шесть ферлангских и земных юристов. Еще многие годы они находили все новые и новые доводы «за» и «против», хотя Детрингер к тому времени достиг безопасного убежища и занял уважаемое положение среди народа планеты Ойменк. О ВЫСОКИХ МАТЕРИЯХ Мортонсон прогуливался тихо-мирно по безлюдным предгорьям Анд, никого не трогал, как вдруг его ошарашил громоподобный голос, исходивший, казалось, отовсюду и в то же время ниоткуда.— Эй, ты! Ответь-ка, что в жизни главное?Мортонсон замер на ходу, буквально оцепенел, его аж в испарину бросило: редкостная удача — общение с гостем из космоса, и теперь многое зависит от того, удачно ли ответит он на вопрос.Присев на первый же подвернувшийся валун, Мортонсон проанализировал ситуацию. Задавший вопрос — кем бы он ни был, этот космический гость, — наверняка догадывается, что Мортонсон — простой американец, понятия не имеет о главном в жизни. Поэтому в своем ответе надо скорее всего проявить понимание ограниченности земных возможностей, но следует отразить и осознание того, что со стороны гостя вполне естественно задавать такой вопрос разумным существам, в данном случае — человечеству, представителем которого случайно выступает Мортонсон, хотя плечи у него сутулые, нос шелушится от загара, рюкзак оранжевый, а пачка сигарет смята. С другой стороны, не исключено, что подоплека у вопроса совсем иная: вдруг, по мнению Пришельца, самому Мортонсону и впрямь кое-что известно насчет главного в жизни, и это свое прозрение он, Мортонсон, способен экспромтом изложить в лаконичной отточенной фразе. Впрочем, для экспромта вроде бы уж и время миновало. Привнести в ответ шутливую нотку? Объявить голосу: «Главное в жизни — это когда голос с неба допрашивает тебя о главном в жизни!» И разразиться космическим хохотом. А вдруг тот скажет: «Да, такова сиюминутная действительность, но что же все-таки в жизни главное?» Так и останешься стоять с разинутым ртом, и в морду тебе шлепнется тухлое эктоплазменное яйцо: воспросивший подымет на смех твою самооценку, самомнение, самодовольство, бахвальство.— Ну как там у тебя идут дела? — поинтересовался Голос.— Да вот работаю над вашей задачкой, — доложил Мортонсон. — Вопросик-то трудный.— Это уж точно, — поддержал Голос.Ну, что же в этой поганой жизни главное? Мортонсон перебрал в уме кое-какие варианты. Главное в жизни — Его Величество Случай. Главное в жизни — хаос вперемешку с роком (недурно пущено, стоит запомнить). Главное в жизни — птичий щебет да ветра свист (очень мило). Главное в жизни — это когда материя проявляет любознательность (чьи это слова? Не Виктора ли Гюго?). Главное в жизни — то, что тебе вздумалось считать главным.— Почти расщелкал, — обнадежил Мортонсон.Досаднее всего сознавать, что можешь выдать не правильный ответ. Никого еще ни один колледж ничему не научил: нахватаешься только разных философских изречений. Беда лишь, стоит закрыть книгу — пиши пропало: сидишь ковыряешь в носу и мечтаешь невесть о чем.А как отзовется пресса?«Желторотый американец черпал из бездонного кладезя премудрости и после всего проявил позорную несамостоятельность».Лопух! Любому неприятно было бы угодить в подобный переплет. Но что же в жизни главное?Мортонсон загасил сигарету и вспомнил, что она у него последняя. Тьфу! Только не отвлекаться! Главное в жизни — сомнение? Желание? Стремление к цели? Наслаждение?Потерев лоб, Мортонсон громко, хоть и слегка дрожащим голосом, выговорил:— Главное в жизни — воспламенение!Воцарилась зловещая тишина. Выждав пристойный по своим понятиям срок, Мортонсон спросил:— Э-э, угадал я или нет?— Воспламенение, — пророкотал возвышенный и могущественный Глас. — Чересчур длинно. Горение? Тоже длинновато. Огонь? Главное в жизни — огонь! Подходит!— Я и имел в виду огонь, — вывернулся Мортонсон.— Ты меня действительно выручил, — заверил Голос. — Ведь я прямо завяз на этом слове! А теперь помоги разобраться с 78-м по горизонтали. Отчество изобретателя бесфрикционного привода для звездолетов, четвертая буква Д. Вертится на языке, да вот никак не поймаю.По словам Мортонсона, тут он повернулся кругом и пошел себе восвояси, подальше от неземного Гласа и от высоких материй.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15