Петр поднял его, разгладил перья, чувствуя неподдельную жалость к
этому созданью, которое спасло его, даже если оно и было просто глупой
птицей. Он вернулся назад и положил его рядом с Ууламетсом, вокруг
которого они уже сложили груду камней, похожую на пирамиду.
- Он должен быть рядом с ним, - сказал он, как бы в свое оправдание.
У него были смешанные чувства по поводу собственного поступка, потому
что Ивешка тут же начала рыдать, хотя держалась до тех пор, пока он не
сказал это.

33
Они развели небольшой костер из щепок, обломанных веток и сучков,
совсем рядом с погруженным в сон телом Черневога, чтобы следить за ним, по
мере того как начинало темнеть, и чтобы холодный ветер не так беспокоил
его. День угасал, угасало тепло от тлеющего пожара, уносящееся в сторону
от них вместе с дымом. Петру казалось, что это было до глупого чрезмерное
милосердие.
- Пусть он лучше замерзнет, - было его единственным замечанием на
этот счет.
Но Петр все-таки не снес голову Черневога, и поэтому то, что он
говорил, не следовало рассматривать как его поступки или намерения, потому
что, в конце концов, он был самым обычным человеком. И поэтому Петр еще
меньше хотел убивать Черневога именно теперь, поскольку его кровь уже
успокоилась в тот же момент, когда опустилась рука, сжимавшая камень, а в
противном случае он уже давно бы сделал это. Ведь он мог остановиться по
своим собственным причинам или Бог знает по каким еще. Даже Саша не был
уверен, что именно остановило Петра: он ли сам, Ивешка ли воспротивилась
этому, подействовал здравый смысл или, возможно, и тут Саша не мог решить
для себя, склонность Петра к противоречиям.
Итак они сидели уставшие и изможденные. Петр был так плох, что уже
едва ли мог встать со своего места, Ивешка была абсолютно измучена, а Саша
находил у себя все новые и новые ссадины и ушибы, про которые и не помнил,
где и как получил. Но он не отваживался отвлекать свое внимание от их
пленника ни на минуту, опасаясь какого-нибудь обмана с его стороны. Петр
был абсолютно беззащитен, а что касается Ивешки, то Саша до сих пор
опасался ей верить, учитывая, сколько лет она провела на грани общения с
Черневогом, и он не мог придумать ничего лучшего, как продолжать
бодрствовать, не оставляя происходящее без своего внимания.
Но всем понравилось предложение Ивешки осмотреть дом до наступления
полной темноты, чтобы убедиться, что там не осталось ничего из
принадлежащего Черневогу: попытаться отыскать его сердце и тем самым
обрести большую уверенность, что они смогут и дальше справляться с ним.
- Если только оно вообще было когда-нибудь, - пробормотал Петр.
Должно было быть, подумал Саша, но наверняка Драга украла его еще
много-много лет назад. А Драга умерла, вероятнее всего, захватив его с
собою, на чем могли и закончиться все надежды Черневога. Кто знает, как
это было?
Но пока он не сказал этого вслух, чтобы никоим образом не влиять на
мысли Ивешки, хотя и понимал что ему придется наблюдать за Черневогом все
то время, пока Петр и Ивешка будут обыскивать дом. Он должен был
заботиться об их безопасности, и особенно о безопасности Петра. Он
старался из всех своих сил пожелать им, чтобы они нашли там все нужные им
ответы, и чтобы каждый из них был в полной безопасности, находясь в этом
ветхом еще дымящемся доме. Но при этом его сердце каждый раз сжималось,
как только он слышал раздававшийся оттуда треск или удар от падающих
обгорелых досок и бревен.
Они вернулись назад, когда уже начинало темнеть. С собой они принесли
прокопченные дымом одеяла, вполне приличную корзину с едой, ведро свежей
воды, которое нашли на кухне, уцелевшей от огня, как сказала Ивешка, и
большой узел сухой одежды. Петр уже успел переодеться и умыться, а Ивешка
накинула прямо поверх старого платья один из халатов Черневога.
- По крайней мере, лучше это, чем ничего, - заметил Петр.
Это, на самом деле, оказалось очень важным делом перед ожидающей их
холодной и ужасной ночи. Саша с благодарностью накинул на себя второе
одеяло, как из скромности, так и для тепла, когда решил переменить одежду,
которая была грязной и мокрой.
Тем временем, в наступающей темноте, в компании с неподвижно лежащим
по другую сторону костра Черневогом, Петр без лишних рассуждений налил в
котел воду и вскипятил чай, Ивешка подогрела хлеб, который они отыскали в
доме, и подала его к чаю вместе с остатками меда.
- У него были очень хорошие запасы, - сказал Петр. - Я сомневаюсь в
его благих намерениях. Скорее, это обыкновенный разбойник. - Он закончил
брить свой подбородок, в перерыве между хлебом и чаем, который разливала
Ивешка, затем вытер бритву о колено, поднял настороженно поднял палец, и,
положив очередной кусок в рот, полез в свой карман, словно только сейчас
вспомнил о чем-то.
Он вытащил оттуда безделушку на цепочке, которая выглядела
красноватой, а в отблесках костра заблестела как золото. Он рассмеялся,
подбросил ее на руке, поймал, а потом протянул Саше.
- Ты не должен был...
- Какая разница, еда или золото? Целая шкатулка этого барахла, и
никакого сердца. Там не нашлось даже живой крысы, ни домового, ничего
похожего на это.
- Они слишком честные, - сказала Ивешка, а затем добавила с оттенком
безнадежности: - Куда подевался Малыш? Вы видели его?
Саша неловко пожал плечами и протянул безделушку Петру, подумав о
том, что Петр скорее всего, прав, что особой разницы тут не было, и нет
причин, по которым они не могли бы взять то, что хотели, если только от
подобных вещей могла быть какая-нибудь польза.
- Я не знаю, - сказал он Ивешке. - Но думаю, что с ним ничего не
случилось. Я видел его вчера, совершенно обезумевшего. Вероятно, он уже
теперь дома. - Он и сам надеялся на это со всей горячностью и бросил
взгляд вокруг на освещенные кусты, раздумывая над тем, что мог повстречать
Малыш, преследуя Петра, и видел ли его Петр.
- Я, конечно, не могу и предположить, что ты сможешь пожелать нам
всем оказаться дома, - сказал Петр, отодвигаясь с содроганиями, чтобы
достать кувшин с водкой.
- Кто знает... - начал было свои объяснения Саша по поводу природы и
последствий, но Петр перебил его:
- Или пожелай нам царских лошадей.
Петр подшучивал над ним, а он был рад этому, он был очень рад вновь
увидеть это и сказал, скорее для самого себя:
- Мы еще будем там.
Петр подошел к нему с полной чашкой, но он только покачал головой.
Ивешка попробовала немного и тут же зажмурила глаза со слабым вздохом.
- Еда и сон, - сказала она, а затем, сделав очередной слабый вдох,
нахмурилась, будто какая-то мрачная мысль вновь овладела ею, глядя в
чашку, которая все еще была у нее в руках, готовая вот-вот закричать.
Что случилось? Саша хотел знать это, с недоверием относясь к таким
неожиданным переменам в поведении, в этом месте, и особенно рядом со
спящим так близко от них Черневогом.
- Все хорошо, - сказала она вслух. Но отвечала она ему одному: "Я
вспомнила, что значит чувствовать нужду в еде и отдыхе. Будучи мертвой..."
"Забудь об этом", пожелал он ей в ответ, возможно с чрезмерной силой,
а может быть, все, что он мог сделать, никогда не выходило за разумные
пределы.
Петр тоже помрачнел. Он выпил еще водки, секунду помедлил, бросил
беспокойный взгляд на Ивешку, а затем сказал:
- Нам следовало бы подумать о том, как выбираться отсюда.
- Это будет нелегко, - сказал Саша.
- Я знаю, что не легко! Что теперь мы будем делать с ним? Везти его
назад? Запереть в сарае? Поставить в огороде?
Саша тоже обеспокоенно взглянул на Ивешку, которая сидела, положив
локоть на колено, иногда отпивая из чашки. Несомненно, она обдумывала все,
о чем говорил Петр.
Поставить его в огороде? Игнорировать само существование Черневога?
Надеяться, что колдовство будет продолжаться?
Ивешка нахмурила брови, в тени которых поблескивали отражавшие свет
глаза. Саша вновь возвратился к воспоминаниям, переданным ему Ууламетсом:
своенравная девчонка, которая в шестнадцать лет, без разрешения, сбежала
из дома на встречу с Черневогом. Девочка десяти лет, угрюмая и
вспыльчивая, везде настаивающая на своем. Девочка-ребенок, голубоглазая, с
соломенными волосами, пританцовывающая по летней дорожке, счастливая и
невинная, до боли в сердце...
Сейчас она уже не имеет с этим ничего общего, но все равно это
остается при ней, подумалось ему.
Колдунья, страстно желающая Петра, желающая его любви, желающая так
сильно...
Сможет ли он прожить без этого? Забудет ли он про свой Киев и
останется здесь?
Господи, сколько же нужно мне, чтобы удержать его? А сколько нужно
мне, чтобы захотеть ее ради его спасенья?
- Так что же нам делать с Черневогом? - вновь спросил Петр. - Сколько
времени он еще будет спать? Что теперь мы будем делать с ним?
До тех пор пока он будет жив, никто из них не будет чувствовать себя
в безопасности и ничто не будет в безопасности. Из-за неуверенности в
состоянии Черневога...
Боже мой, вспомнил Саша: он не мог позволить себе даже прямо выражать
свои мысли, он не мог спать, и он даже не мог отважиться спать сегодняшней
ночью, потому что у него ни в чем не было уверенности.
Может ли он проснуться?
Саша уронил голову на ладони, раздумывая о том, что, отвоевав эту
победу, они не смогли победить до конца. Он не мог оправдать спасение
Черневога как носителя зла, он не мог оправдать и милосердия, которое
подвергало опасности других, видя, что делал Черневог, и в собственном
изнеможении, он не мог представить себе, что сможет вновь увидеть дом у
реки, что сможет остаться с Петром и Ивешкой там, где он этого хочет, где
он захочет подвергать их опасности...
Нет, этого он мог позволить себе.
А это означало, что он должен был оставить Петра с Ивешкой и поверить
ей, что она надлежащим образом будет заботиться о нем. Петр знал обычных
людей, он жил среди них, в то время как Ивешка не знала ничего об этой
жизни, в чем и заключалась главная опасность для него, едва ли меньшая,
чем Черневог.
Но без того, чтобы убить Черневога, без того, чтобы он смог уснуть
достаточно надежно, чтобы не думать ни о ком из них, без того, чтобы иметь
полную уверенность, что он сможет удерживать Черневога во время этого
долгого отдыха...
Господи, подумал он, и хотел, чтобы Черневог спал, оставаясь в таком
состоянии, как можно дольше...
- Он спит, - прошептал он Петру. Капли пота стыли на его лице,
обдуваемом холодным ветром откуда-то из темноты. - Бог мой, помоги, мне не
справиться с ним...
- Вешка... - сказал Петр, с тревогой глядя на нее. - Вешка, помоги...
Теперь неуверенность росла медленнее. Петр положил руку на его плечо
и некоторое время держал ее там.
- Все хорошо?
- Наконец-то я добрался до него. - Саша глубоко вздохнул и медленно
выдохнул. - Все хорошо.
Петр по-прежнему выглядел обеспокоенным. Саша легонько стукнул его по
колену.
- Не беспокойся, оставь это. Все хорошо.
Петр закусил губу.
- Посмотри, мы заполучили его. Ивешка сделала все как надо, и теперь
мы сможем отдохнуть.
Саша протер глаза.
- Я не вполне понимаю, что делать, но знаю только одно: я не
отважился бы потерять малейшую возможность.
- Но в чем дело? Если речь идет об Ивешке, то с ней все будет хорошо.
Ложись спать, а мы с ней будем бодрствовать, ведь я один справлюсь не хуже
тебя...
- Нет.
- Я, может быть, хочу оставаться без сна, хорошо?
- Но послушай...
- Мы уходим отсюда завтра утром. Если тебе так нужен этот мерзавец,
то я могу позаботиться о нем.
Для того, чтобы собраться в путь, им нужно было потратить массу
времени на сборы. Саша уныло взглянул на Петра.
- Мы можем сделать что-нибудь похожее на плот, - сказал Петр. - Ведь
как-никак, а это ручей.
- Не отвлекай меня.
- Не поступай со мной так! Прекрати это!
Саша весь ушел в себя и уронил голову на руки.
- Извини меня, - очень тихо сказал Петр. - Саша?
- Со мной все хорошо, только, пожалуйста, не приставай ко мне.
- Но мне кажется, что с ним не все ладно, - услышал Саша слова Петра,
обращенные к Ивешке, а затем почувствовал, как она пытается направить на
него волю своих желаний, не переставая бояться его, и возможно, она даже
что-то сказала Петру, потому что тот сразу взял его за руку и слегка
тряхнул, приговаривая немного резко: - Саша? Что он сделал с тобой? Что,
что сделал Ууламетс?
Ему не хотелось отвечать. Он проклинал про себя холодную
рассудительную честность Ивешки. Или что-то еще в ее характере, что сейчас
заставляло ее именно сейчас подводить его. Возможно, что это мог быть
страх за Петра, или даже за всех них.
- Он передал мне все, что он знал, - сказал Саша и добавил, потому
что раз он начал говорить правду, то казалось небезопасно говорить лишь
только часть ее, когда все ее содержание включало и Петра, и Ивешку: -
Свою книгу. Свое волшебство. Все, включая и Драгу, включая Ивешку.
Он тут же почувствовал, как Ивешка слегка отступила. Если бы желания
Петра могли иметь силу, то Саша надеялся, что сумел бы почувствовать и его
отступление.
Но Петр вместо этого встряхнул его.
- Саша? - произнес он и вновь тряхнул его, словно хотел убедиться, с
кем он говорит. И это причиняло нестерпимую боль. - Саша, черт тебя
побери!
- Я нисколько не изменился, - ответил ему Саша, доведенный до
отчаяния. - Я по-прежнему такой же, Петр.
- Если он все еще не умер, так я убью его! - Петр в сердцах стукнул
рукой по колену и только потом, обезумевший, взглянул на Ивешку. - Боже
мой...
- Я знаю его, и ты ничего не должен объяснять мне, - очень тихо
сказала Ивешка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67