Ты можешь делать все, что
ты хочешь, только будь настойчив в своих стремлениях и не останавливайся
на полпути.
Петр, вновь подумал Саша, и тут же попытался загасить это движение
воли, как увидел тень от низко пролетевшего мимо них ворона, который,
взмахнув крыльями, вновь поднялся вверх, по направлению к дороге. А Саша,
тем временем, боролся сам с собой, безнадежно пытаясь унять свое желание
думать о Петре, обращаясь то к Богу, то к учителю Ууламетсу...
- Добрая помощь, - сказал старик, поднимая вверх руку и не сбавляя
шага... - Отыщи мою дочь, тогда я оценю тебя по заслугам, крылатый вор!
Пошел!
- Я не это имел в виду, - сказал Саша.
- Лучше пожелай, чтобы наши враги оказались в замешательстве, - едва
слышно сказал Ууламетс. - И поверь этой птице. Очень редко удается колдуну
за всю свою жизнь создать подобный экземпляр. Ты лучше не спрашивай меня,
почему я выбрал именно этого проклятого ворона, а спроси почему я не
выбрал по крайней мере медведя или волка.
Ворон был любимцем Ууламетса еще с детских лет. В памяти старика тут
же возник тот самый дом, куда они направлялись, ветхий, с развалившейся
крышей, и ужасная старуха, намеревающаяся этого ворона убить...
И испуганный молодой колдун, отчаянно защищавший единственное живое,
что он любил...
Ууламетс отбросил воспоминания, словно резко захлопнул дверь,
задержавшись на мысли, что их противник нанес удар достаточно уверенно:
ведь Петр был их камнем преткновения на пути к согласию в их лагере, и
поэтому Петр был их самым уязвимым местом...
Саша подумал... Все меняется так, как оно может меняться...

32
Петр не помнил, как они оказались в доме Черневога. Ему запомнился
лишь плотный запах серых неживых деревьев, составлявших плетень, который
скрывал от глаз высокое беспорядочно выстроенное сооружение, такое же
дряхлое, как дом Ууламетса. Он припомнил, что шел в него не по собственной
воле, и шел до тех пор, пока у него не подогнулись колени и он беспомощно
упал лицом в пыль. Это была единственная реальность, в которой он был
уверен.
Он вспоминал это, в то время как находился в комнате из полированного
дерева, где Черневог продолжил свой разговор с ним.
- Ты все еще можешь искупить свои грехи передо мной... - произнес он,
не скрывая убежденности колдуна. Петр подумал, что он должен отказаться,
хотя с каждым разом все больше и больше терял уверенность в себе. Он уже
сомневался в том, был ли он прав, был ли в своем уме и, особенно, в том,
насколько был правильным его выбор, когда он оставил Сашу одного с
Ууламетсом.
- Послушай, - продолжил Черневог через некоторое время. - Разве не
глупо бороться со мной, в то время, когда все, что я хочу, это дать тебе
все, что хочешь ты? Только слушай меня, и это все, что от тебя требуется.
- Действительно, - ответил Петр, - почему бы нет?
- Но ты должен поверить в меня, - продолжал Черневог, - а ты
продолжаешь врать, разве не так? Тебе не следует избегать меня. Да хочешь
ли ты жить, дурак?
- Да, - в конце концов выкрикнул Петр, у него путались мысли и его
терпенью приходил конец, пока Черневог продолжал настаивать на своем. Он
весь сжался, лежа на полу, на том самом месте где упал, и ухватился руками
за живот...
А может быть, ему просто казалось, и все это было с ним в Воджводе
много лет назад, когда однажды он встретился на узкой темной дорожке с
двумя проигравшимися в дым игроками, которые к тому же еще и ограбили
его...
Один вымогатель стоит другого, с горечью подумал теперь Петр...
Никогда не будет удовлетворен, сколько ему не дай.
- Да, - говорил он, когда Черневог просил его, или: - Нет, - когда
тот продолжал настаивать. - Я клянусь! - когда Черневог едва не задушил
его. Он согласился со всем, чего бы только ни хотел Черневог, потому что у
него не было выбора, если бы Черневог обломал ему руки и ноги, да задушил
его, швырнув потом на землю. У него не было ни выбора, ни результатов его
желаний, добрых или плохих.

Наконец он почувствовал как в лицо пахнуло холодом, и услышал как
Ивешка звала его:
- Петр, Петр, вставай и поторапливайся.
Он попытался встать. Каждое прикосновение вызывало у него боль.
- Ну, пожалуйста, - шептала она, - пожалуйста побыстрей, побыстрей
делай то, что я скажу. Сейчас он спит, а ты должен успеть выбраться
отсюда.
Он подтянулся, ухватившись за край шатающейся лавки, скрип которой
напоминал грозовые раскаты, с трудом разогнул колени и, покачиваясь, встал
на ноги. Ивешка пыталась своими слабыми усилиями помочь ему удержать
равновесие, проводя его через арку, украшенную резными рыбами, и помогая
преодолеть несколько ступеней, но он едва ли мог почувствовать ее
прикосновения.
- А где мой меч? - спросил он, ухватившись рукой за дверной проем, а
затем еще и за полку, чтобы удержать равновесие. Его сердце подскочило,
когда на качнувшейся полке загремела посуда. - Где мой меч? И где он сам?
- Это очень опасно, не делай этого! Я не могу пройти за эту дверь. Он
хорошо защищен! Тебе следует просто уйти отсюда...
- Так где же этот проклятый меч? - продолжал настаивать Петр, но она
хотела, чтобы он поскорее отошел от этой двери и отправился к Саше и ее
отцу, она хотела, просто-напросто, чтобы он не мешал ей.
- Помоги отцу! - сказала она. - Помоги ему там, где у тебя есть такая
возможность: ты не сможешь противостоять Черневогу, ты ничего не сможешь с
ним сделать здесь, ты не сможешь даже войти туда. Уходи отсюда, прошу
тебя! Это все, что ты можешь сделать, Петр!
Он увидел свой меч, стоявший в углу около двери, и сделал в его
направлении несколько неуверенных спотыкающихся шагов, поднял меч и
прислонился к стене, ощущая, как подгибаются и дрожат его колени.
- Пожалуйста, - продолжала упрашивать Ивешка, гладя его лицо. В ее
глазах дрожали слезы. - Пожалуйста! Ведь ты ничем не поможешь мне, а
только причинишь боль...
- Но ведь все это обман, - сказал он. - Черт побери, ведь это
сплошной обман! - Он замахнулся на нее рукой и почувствовал, как его рука
прошла через невесомый холод, который очень напоминал ему Ивешку, которая
отпрянула от него, прижимая руки к губам.
- Уходи отсюда! Пожалуйста, прошу тебя.
Неожиданно сзади него от сильного порыва ветра распахнулась дверь и
снаружи пахнуло сыростью. Он взглянул на макушки мертвых деревьев,
видневшиеся в сумрачном свете дня за перилами крыльца. Волны мелкого,
похожего на облака тумана дождя ворвались в комнату. Ветер завывал и
раскачивал что-то с такой силой, что звуки его могли разбудить мертвеца.
Петр с тревогой повернул голову, когда увидел искаженное страхом и
ужасом лицо Ивешки: ее глаза округлились, а рот был непроизвольно открыт.
В этот момент он почувствовал, что ветер за его спиной стих, будто
встретил на своем пути какую-то преграду.
Он быстро повернулся, чтобы оказаться лицом к лицу с чудовищной
мордой водяного, голова которого раскачивалась над перилами крыльца словно
голова змеи, скользкая и блестящая, отсвечивающая чернотой на дожде.
- Так-так, - сказал Гвиур, - идешь туда, идешь сюда. Хозяину явно
наплевать на тебя. Да, видно, так оно и есть, на самом деле. Он говорил,
что ты должен появиться здесь.
Петр попытался было захлопнуть дверь, но порывами ветра ее отбросило
назад, а водяной тут же ринулся к нему как змея, блокируя дверь и хватая
своими небольшими, но цепкими лапами его ногу.
- Остановись! - закричала Ивешка. - Кави! Кави, не надо, прекрати
это! Останови его, он хочет его убить...
Петр выхватил меч и нанес несколько ударов по голове водяного, в то
время как змея тянула его за порог. Он ощутил боль в руке, и она тут же
онемела. Все завертелось перед его глазами, смешавшись в сплошном
водовороте: и небо, и земля, когда упругие черные кольца обхватили его.
Меч выпал из его руки, а все тело, от руки к ребрам, пронзила страшная
боль, особенно в тех местах, где Гвиур сжимал его своими кольцами.
- Наконец-то, ты достался мне, - сказал водяной, продолжая обвиваться
вокруг Петра.
Затем он неожиданно отскочил от своей жертвы и зашипел:
- Соль! Соль! Какое вероломство!

Сквозь серую стену леса они уже различали высокую ограду огромного
дома, который мог быть украшением любого большого города, а вместо этого
стоял здесь в запустении, выветрившийся от непогоды и такой же серый, как
и окружавшие его деревья.
- Здесь, - сказал Ууламетс, едва переводя дыханье.
И Саша, ощущая волнение в сердце, с чувствами, навеянными непрошеными
мыслями об этом месте и детстве мальчика-Ууламетса, сказал:
- Мы что же, вот так просто и подойдем к нему?
- Пока кто-нибудь не остановит нас, - ответил Ууламетс, и начал
преодолевать подъем, склон которого был размыт дождем и покрыт грязью. Он
поскользнулся, и Саша не раздумывая поддержал его, совершенно не
удивившись, когда старик оттолкнул его, когда они поднялись на самый верх,
не впадая от этого в раздражение и не сосредоточивая свое внимание на
таком отказе от посторонней помощи. Тишина - вот что сейчас требовалось им
обоим: скрытность и внезапность появления.
Это должно было подбодрить Черневога, уверить его в собственной силе
и собственной ловкости, убедить в том, что старый Илья Ууламетс уже ни на
что не способен, кроме ошибок, и нет никаких причин беспокоиться о
столкновении с ним, к которому Черневог так долго готовился. Все,
находящееся поблизости, что имело хоть какую-то силу, боялось Черневога,
даже лешие.
В это было легко поверить, особенно легко потому, что именно эту
мысль Черневог послал им, и она, посланная ими назад, словно эхо,
вернулась к нему, имея лишь еле заметные искажения, вполне подходящие для
его подозрительного бессердечного нрава:
"Остерегайся Ивешки.
Она не любит тебя. Разве ты мог рассчитывать на это? Она и никогда не
любила тебя: она лишь хотела обрести побольше силы для себя самой".
Тем временем, Саша вновь ощутил, как его охватывает слабое сомненье,
проникающее откуда-то совсем с другой стороны, похожее скорее на
уверенность, что Петр был жив и находился рядом с Черневогом.
Саша даже качнулся, почувствовав жестокий холодный толчок недоверия к
Ууламетсу, вспоминая, как тот не пожалел бы никого, даже Ивешку, не говоря
уже о Петре или о нем самом, для своих целей, и, следовательно, сейчас не
могло быть и речи о спасении Петра.
Тогда Ууламетс вновь схватил его за руку и сказал:
- Следи за собой, следи за собой, малый. Все, что ты чувствуешь
сейчас, это все тоже исходит от него. Ты не можешь позволить себе верить в
это.
Но несмотря на это у него росла уверенность, что он знает, где был
Петр: за ближайшим деревом, в том самом дворе, которого он никогда не
видел, а знал лишь только по воспоминаниям Ууламетса. И еще он был уверен,
что Ивешка указала путь к Черневогу и приняла в дар его силу, которую
Петру было не жаль...
Что же касается Саши Мисарова, то ему предназначалась весьма
соблазнительная мысль, шептавшая о том, что если он всего-навсего
останется в стороне, если он согласится на это, то тогда Черневог сделает
его всесильным и могучим над людьми во всем мире, что всегда презиралось
им, не потому что Черневог не принимает его в расчет, он вполне оценил и
почувствовал его пребывание рядом с Ууламетсом, но в отличие от
последнего, он более расположен к молодым...
Мальчик, который связал себя обещанием с Черневогом, должен стать
частью его окружения, его дома, его жизни вместе с Ивешкой, вместе с
Петром, вечной жизни, чтобы управлять городами и княжествами, если этого
захочется ему...
Или он может умереть, но прежде увидит, как умрет Петр...
- Если Петр там, - тяжело дыша сказал Ууламетс, - то Черневог
наверняка не убил его, по крайней мере он не сделает этого до тех пор,
пока он не выведет из равновесия тебя. Деревья! Помни о деревьях, малый!

Он не стоил ровным счетом ничего и на самый худой конец мог послужить
лишь заложником, а точнее оружием в руках Черневога, точкой раскола между
Ууламетсом и Сашей, которые собирались прийти сюда...
Возможно, что Черневог хотел, чтобы он знал об этом, или этого хотел
Гвиур. Или, наконец, он оказался столь проницательным, что и сам узнал
кое-что, без объяснений всяких колдунов: он теперь был не вполне уверен в
том, откуда приходили к нему посещавшие его мысли. Так он размышлял, сидя
на том самом месте, куда Гвиур затащил его: в самом грязном месте двора,
почти рядом с засохшим деревом... Тут он вспомнил, как прямо здесь
Черневог немедленно отобрал у него тот мешочек с солью, который еще Саша
дал ему в самом начале их путешествия.
Боже мой, и он не разу не вспомнил об этом. Может быть, в этом и была
своего рода удача, которой обрадовался бы любой колдун, но Петр позволил
Черневогу забрать ее и выбросить в грязь...
Со смехом. О Боже!
- Покарауль его, - сказал Черневог водяному, и добавил, обращаясь к
Петру: - Они все еще идут. Старик обманывает твоего молодого друга, точно
так же, он обманывал меня или свою дочь, в конечном счете продолжая
удерживать его около себя, пока тот не потеряет рассудок, уверяю тебя. Но
ты должен вернуть его.
К тебе, подумал Петр, и отвернулся к мягкому холодному стволу дерева,
ожидая почувствовать боль, которая должна была последовать за его отказом.
- Разве ты не обязан ему ничем, чтобы сделать это? - спросил
Черневог.
Только не сопротивляйся, продолжал убеждать его Черневог в который
уже раз, заверяя его в том, что даст ему все, что только пожелает Петр...
И только Ивешка продолжала держаться. Боже мой, подумать только, она
пыталась делать это там, где кровь и плоть готовы были вот-вот отступить,
а Черневог, который убил бы его без всякой жалости, все еще продолжал
держать его живым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67