Сразу после урока в комнатке появилась её мать.— Сколько я тебе должна? — спросила она не очень уж любезно.— Пятьсот сорок злотых, — с тайной радостью сказала Тереска.— За что же так много?Удивлённая Тереска открыла свою бухгалтерскую тетрадочку.— За восемнадцать часов… Тридцать помножить на восемнадцать…— Какие ещё восемнадцать часов! — разгневалась хозяйка дома. — Столько не может быть!Тереска своим ушам не поверила. До сих пор никто ещё не обвинял её в подтасовке. Она вытаращила глаза на недоверчивую мамашу, заглянула в тетрадь и подсчитала ещё раз.— Все правильно, — сказала она, приходя все в большее недоумение. — Пожалуйста, можете сами проверить. Четыре недели по четыре раза и два дополнительных урока…— Ничего подобного! Уроков по два часа ты ей вообще не давала, уходила раньше, занятия были по полтора часа, никак не больше. А на прошлой неделе, помнится, ты вообще с ней не занималась…— На прошлой неделе вас не было дома… — Начала Тереска и осеклась. До неё вдруг дошло, что происходит, все внутри неё перевернулось и кровь ударила в голову. Как раз с этой ученицей ей очень не повезло, Тереска неоднократно занималась с ленивицей сверх записанного, прослеживая, чтобы были сделаны до конца все уроки. Она билась с ней, можно сказать, из чистого самолюбия, чтобы достичь хоть какого-то результата. Никогда не уходила она раньше времени! Каким-то все ещё способным соображать уголком сознания она порадовалась своей бухгалтерской тетрадочке.— Какое вам ещё доказательство нужно? — возмущённо спросила она, подсовывая под нос даме финансовый документ и чувствуя, что это дело непременно надо прояснить до конца. — К счастью, я все записывала очень точно, а Малгося подтверждала это своей подписью. Вот, пожалуйста!Хозяйка дома пренебрежительно отмахнулась от тетради.— Написать можно что угодно, — наглым тоном заявила она, — а Малгося подтвердит это своей подписью, если ей велят. Она и не смотрит, что подписывает. Ты себе насчитала слишком много. Я тебе заплачу за десять часов, и ни копейки больше!Тереска почувствовала что-то вроде удушья и, потрясённая, обернулась к своей ученице.— Малгося! ..— Малгося, деточка, ты же не смотрела, под чем подписываешься.Малгося, сидевшая за столом, глядела на Тереску смущённо, но и не без злорадства.— Я… не помню… конечно же, не смотрела!У Терески пропал голос. Обвинение в мошенничестве было столь чудовищным и неправдоподобным, что ей не верилось в происходящее. Малгося и её мать показались ей вдруг противными до невыносимости. Она боялась, что её хватит удар, оскорблённая честь не позволяла рассуждать здраво, и отвращение победило все остальные чувства.Дама вынула деньги из кошелька.— Триста злотых, — твёрдо объявила она. — За десять часов триста злотых. Больше не было никаких занятий.Тереска гордо выпрямилась.— Плевать я хотела на ваши триста злотых! — ледяным тоном проговорила она, не думая о последствии. — Я знаю, сколько было уроков, и знаю, что больше не будет ни одного. Поищите себе другой объект для оскорблений.Руки у неё тряслись, когда она торопливо собирала свои вещи, решив плюнуть и на эти паршивые деньги, и на эту паршивую семейку. Как можно быстрее покинуть этот зачумлённый дом! Пускай они этими злотыми подавятся, какое свинство, какое страшное свинство…Малгося по-прежнему сидела у стола, встревоженно глядя на Тереску. Её мамаша на диво быстро упрятала деньги в кошелёк.— Как хочешь, — сказала она, даже не пытаясь скрыть удовольствия. — Но ты бы могла вести себя повежливее.Тереска, уже приблизившаяся к дверям, разгневанно остановилась. Она собиралась гордо покинуть этот дом, не сказав ни единого слова, но алчная радость хозяйки дома заставила её поступить по-другому. Она вдруг поняла, что бережливая дама как раз и рассчитывала на её оскорблённую гордость. Нет, этот номер не пройдёт…— Повежливее? — переспросила она с безграничным презрением. — Хорошо. Извините, я передумала.Я возьму эти триста злотых, а двести сорок буду считать платой за преподанный мне урок. Благодарю вас. Дама, слегка покраснев, заколебалась и снова вынула деньги из кошелька.— Вот, бери…— Прощайте, — ледяным тоном произнесла Тереска и вышла.Мать и дочь, посмотрев ей вслед, переглянулись.— Ну вот, сэкономили двести сорок злотых, — с показной беспечностью проворковала она. — Отец перестанет к нам цепляться и скандалить. По правде сказать, я надеялась, что она обидится и не возьмёт ничего.— Больше она к нам не придёт, — пробурчала дочь. — А отец вовсе не из-за меня скандалил, а из-за тебя. Кричал, что ты слишком много тратишь на всякие глупости. О моих уроках и речи не было.— Мои траты никого не касаются. На твои уроки идёт слишком много денег, а они мне очень нужны.— Ты её обманула!— Вот ещё! Деточка, не морочь мне голову. Я просто не позволила обмануть себя, это в жизни самое главное…— Конечно, — ехидно поддакнула Малгося, — без обмана не проживёшь. Если не ты, то тебя…Тереска в бешенстве выскочила на улицу, стыд и гнев душили её. И омерзение — такого омерзения она ещё не испытывала никогда. Она никак не могла совладать со своими чувствами, все бурлило внутри неё — обида и отвращение, презрение и жажда мести. Оскорблённое чувство справедливости требовало выхода, ей вдруг захотелось поджечь ненавистный дом или совершить что-нибудь не менее грандиозное, чтобы разрядить бурю, бушующую внутри… Лишённая способности рассуждать здраво, Тереска продвигалась вперёд, приближаясь к зданию, перед которым её братишка неделю назад любовался машинами…Она, конечно, не могла знать, что на четвёртом этаже этого здания, в двухкомнатной квартирке имела место дружеская сходка, которая весьма заинтересовала бы и Кшиштофа Цегну и многих других его собратьев по ремеслу. В одной из комнат играли в покер за четырьмя столами, в другой вовсю крутились три рулетки. Квартирка была битком набита. В кухне играли в кости те, кому не досталось места в комнатах. На буфете, на комоде, на книжных полках были расставлены тарелки с бутербродами столетней давности. Повсюду стояли наполненные рюмки, к которым никто не прикасался. Возле игроков в покер лежали карты для бриджа и блокноты для записи, а в комнате с рулеткой магнитофон гремел танцевальной музыкой.В прихожей разговаривали два человека. В одном из них Тереска и Шпулька без труда узнали бы гостеприимного психа, гонявшего их по своему дому. Принарядившись, он выглядел вполне цивилизованным горожанином. Другим был тощий, слишком усердно выстиранный блондин.— С прежним местом нам очень не повезло, — говорил блондин, — посему, пан Шимон, пришлось принять дополнительные меры предосторожности. У нас есть своя система сигнализации, а наш человек безотлучно стоит у входа внизу. Чуть что, прозвенит звонок, пан Шимон.— И тогда что? — спросил пан Шимон, слушавший с напряжённым вниманием.— Ничего. Полный порядок. Гости прячут деньги и карты и играют в бридж по пятьдесят грошей. Это не запрещено. Рулетки складываются и тоже превращаются в столики для бриджа. Все пьют, закусывают и танцуют с дамами. Обычная вечеринка. В чем же можно нас обвинить?— Ни в чем, — признал пан Шимон. — Деньги не отберут?— С какой стати? Закон не запрещает иметь деньги и носить их при себе. За деньги не беспокойтесь, пан Шимон, можете спокойно приходить сюда и развлекаться на всю катушку. Вы же сами видите, как у нас уютно и безопасно.Пан Шимон Салакшак неспокойно затоптался на месте. Лицо его побагровело, а в глазах зажёгся алчный огонёк.— Ну что ж, — попробовать можно, — пробурчал он, направляясь к рулетке.К тощему блондину подошёл жгучий брюнет низенького роста.— Ну как? — тихонько спросил он. — Клюнуло? Блондин кивнул. С минуту они наблюдали за игроками, сидевшими к ним спиной.— Закорюка здесь, Лысый здесь, Часовщик, Фриц, Черномазый, Шимон играет, — шёпотом подсчитал брюнет. — Редкий случай. Ставлю цветок, пусть знают, что пора начинать.Блондин, подумав, кивнул. Брюнет неспешно подошёл к открытому окну и передвинул на середину подоконника огромный горшок с фикусом, прятавшийся за шторой в углу. Горшок был такой тяжёлый, что брюнет, не в силах поднять его, с трудом проволок по подоконнику, не заметив, что вместе с горшком передвинулась и зацепившаяся за него нейлоновая леска, прикреплённая к звонку, висящему под подоконником.Он вернулся в прихожую к блондину, взглянул на часы и сказал:— Подождём минут пятнадцать или двадцать. Дадим Шимону разыграться…В этот самый момент из входных дверей дома выглянул пожилой мужчина, покинувший свой пост на первом марше лестницы, — он только что обнаружил, что у него кончились спички, а курить хотелось невыносимо. Мужчина пребывал в нерешительности — оглядел улицу, совершенно пустую, взглянул вверх, кинул взгляд назад и скорым шагом направился к табачному магазинчику.Лишь только он исчез в магазинчике, к дверям, из которых он выглядывал, приблизились Тереска. Бушевавшая в ней буря чувств не утихла, ей казалось, что она вот-вот разорвётся от переполнявшего её бешенства. Обходя рытвину в тротуаре, Тереска подалась к стене здания, возле которой валялась огромная картонная коробка, и с силой, от всего оскорблённого сердца саданула по коробке ногой.Коробка пулей пронеслась вдоль стены и зацепилась за тоненькую нейлоновою леску, уходившую куда-то вверх. Внизу леска была привязана к крюку, вбитому между плитами тротуара. Коробка, отскочив от стены, снова подкатилась Тереске под ноги, и она ещё раз мстительно пнула её ногой.Словно в ответ на пинок, за её спиной что-то страшно загрохотало, Тереска в ужасе обернулась и увидела на тротуаре громадный горшок с фикусом.Какое-то время она стояла, затаив дыхание и стараясь уразуметь, откуда и каким чудом она сбросила этот здоровенный горшок. Ведь она же всего-навсего пнула ногой пустую коробку! Над её головой послышались какие-то голоса, она посмотрела наверх: в окне на четвёртом этаже что-то происходило, какой-то скандал, затем голоса стихли, словно бы скандалисты разом отдёрнулись внутрь, и окно с треском захлопнулось. Тереска испугалась, что сейчас к ней начнут из-за этого горшка цепляться, а она ничего объяснить не сможет. И вообще с неё хватит, ей надоело ходить в преступниках.«Этого только недоставало! — разгневанно думала Тереска. — Таким здоровым горшком меня могло пришибить на месте! Пускай выпутываются сами…» Тереска увидела, что от Пулавской к дому бежит какой-то человек, ещё один показался на другой стороне улицы. Решив не давать никаких объяснений, она поспешно юркнула в ближайшие двери.А за окном, из которого вылетел злополучный горшок, бушевал дантов ад. Сигнальный звонок внутри и страшный грохот снаружи всех заставил вскочить на ноги. Гости лихорадочно рассовывали по карманам деньги и карты, в том числе и приготовленные для бриджа и призванные служить маскировкой. Со звоном летели на пол поспешно хватаемые рюмки, кто-то сбросил тарелку с бутербродами и влез туда всей ногой, кому-то прищемило палец рулеткой, спешно преобразуемой в столик. Если бы кто-то заглянул в этот момент в квартиру, то наверняка решил бы, что попал в сумасшедший дом, а не на вечеринку.Минут через десять суматоха слегка улеглась. Никто из чужих в квартире не появился, и причина тревоги продолжала оставаться загадочной. Гости, симулируя игру в бридж и танцуя якобы беззаботно, пребывали в страшном напряжении, пока наконец низенького роста жгучий брюнет не отважился сойти вниз.Внизу он увидел пожилого мужчину, убиравшего обломки горшка.— В чем дело? — с тревогой спросил он. — Что тут произошло?— А бес его знает, — ответил тот. — Здесь все тихо, это там у вас. Какого черта вы швыряетесь горшками в окно? Надо было меня предупредить!— Был сигнал тревоги. Звонок прозвенел. Никто ничем не швырялся. Что здесь творилось?!— Да ничего не творилось, чтоб мне сдохнуть! Тишь да гладь, и вдруг бухнуло. От вас это, от вас кто-то спихнул горшок! Сюда живая душа не входила!В голосе мужчины проскальзывали неуверенные нотки, однако он ни в коем случае не желал признаваться, что отскочил на минутку, тем более, что на улице и правда никого не было. Или кто-то прошёл через двор? Но чтобы задеть за сигнальную леску, все равно надо выйти на улицу… Несуразица какая-то получается…— Нет, ты все-таки ответь, что случилось, — не отставал от него брюнет. — Нашкодила нечистая сила?— Похоже на то. Или приблудный кот.— И точно в то самое время, когда все собрались, — возмущённо начал брюнет, но продолжать не стал, что-то разгневанно бурча себе под нос, он выглянул во двор, ещё раз оглядел улицу и, войдя в дом, стал подниматься по лестнице. К счастью, ему не пришло в голову заглянуть в подвал, где, вжавшись в стену, стояла насмерть перепуганная Тереска.Она боялась выбраться из дома через двор, так как не знала, есть ли оттуда куда-нибудь выход. Дорогу на улицу преграждал мужчина, сметавший с земли черепки. Она невольно подслушала странный разговор, не понимая пока его смысла, и с облегчением вздохнула, когда собеседники разошлись: один стал подниматься вверх, а другой понёс черепки на помойку. Она быстренько проскользнула в подъезд, а оттуда выскочила на Бельгийскую.Только пройдя половину пути до дома, Тереска немного оправилась от потрясений, преследовавших её всю вторую половину дня. Она шла так глубоко погрузившись в свои мысли, что не увидела распахнутой настежь двери сапожной мастерской.Мастерская принадлежала знакомому сапожнику, взявшему в починку её туфли. Надеясь на сегодняшние деньги, она упросила его сменить ей каблуки в неслыханно короткий срок. Как раз сегодня она намеревалась забрать туфли, но из-за обилия потрясений напрочь про них забыла.Сапожник заметил свою юную клиентку, когда она проходила мимо дверей. Обещанные туфли были уже готовы. Человек он был услужливый и добродушный — поняв, что девушка впала в глубокую задумчивость, он сорвался с табуретки и выскочил на улицу.— Проше пани! — приветливо прокричал он. — Проше пани! Ваши туфельки уже готовы!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32