Остаток ночи муж провёл со мной. Сидя в ногах моей постели, он держал меня за пятки, ибо полагалось какое-то время держать ноги согнутыми в коленях, а сами по себе они разъезжались.Повторяю, родовые муки муж претерпел сполна, они не закончились с моментом родов. Лежала я, ясное дело, в отдельной палате, ребёнок в кроватке находился рядом с моей постелью, мужу досталась больничная кушетка, где он и провёл все девять дней моего пребывания в роддоме, по мере сил помогая мне.Придя в себя после родов, я осознала, что произвела на свет человеческое существо, и испытала такую тяжесть свалившейся на меня за это существо ответственности, что волосы встали дыбом. Подумать только, ведь пройдёт не менее двадцати лет, пока оно вырастет! Муж подошёл к проблеме более практично. Не вдаваясь в философские вопросы, он занялся неотложными делами и с первого же дня научился пеленать младенца, что было просто счастьем, ибо у Станислава руки всегда были тёплые. У меня же с детства, видимо от неправильного кровообращения, руки вечно были холодными, от прикосновения такой ледышки с младенцем мог родимчик приключиться. Впоследствии, естественно, я сама пеленала сына, и перед этим мне приходилось долго разогревать руки, то прикладывая их к горячей печке, то опуская в горячую воду.Нельзя сказать, что, ухаживая за мной и ребёнком, муж проводил ночи без сна. Нет, на этой самой больничной кушетке он засыпал мёртвым сном, совершению не реагируя на ор младенца, мои стоны и предметы, которые я швыряла в него, пытаясь добудиться. Чувствовала я себя по-прежнему прекрасно, но пани доктор запретила мне не только вставать, но даже и садиться в постели, вот я и лежала колодой, так что мужнина помощь была необходима.Муж всегда отличался крепким сном. Ещё будучи женихом, он признался мне, что в семье никто не брался его будить утром, тяжкий это был и неблагодарный труд. Как его ни тормошили, он лишь отбрыкивался да ругался, продолжая крепко спать. А я-то наивно представляла, что, когда мы поженимся, буду будить его по утрам нежным поцелуем. Нежным поцелуем, ха, ха! Разбудить поцелуем, надо же такое придумать! Да укуси я его до крови, он и то не проснётся. Я это сразу поняла, как только мы поженились. Ведь по вечерам он лишь на минутку присаживался на диван, как тут же засыпал беспробудным сном. Я не могла этого допустить, поскольку в раскладывающемся на ночь диване была спрятана днём постель, поэтому, заметив, что он направляется к дивану, кидалась к нему и, защищая диван собственным телом, кричала:— Только через мой труп! Вон, на стул садись!— Да я только на минутку присяду, ну что ты! — уговаривал меня муж и пытался с фланга подобраться к заветному дивану.И если я не проявляла должной бдительности, добудиться его потом не было никакой возможности.Через девять дней я выписалась из клиники, просидела дома два дня, а на третий отправилась на занятия. И с этого дня стала регулярно посещать лекции, а впоследствии хвасталась, что в декрете пробыла меньше двух недель.Новорождённым занималась моя мать, освободив меня от тяжёлых обязанностей, иначе пришлось бы мне, как одной из моих сокурсниц, являться на лекции с младенцем в коляске.Вскоре началась зимняя экзаменационная сессия. Математику я сдала очень просто. Каждый студент получал пять задач. Решивший все пять получал пятёрку, четыре — четвёрку, три — тройку. Я не претендовала на пятёрку, решение трех задач было пределом моих возможностей, в остальных двух фигурировали интегралы, я их не тронула, решила три первых, получила тройку и разделалась с математикой раз и навсегда.Хуже обстояло дело с проклятым сопротивлением материалов. Первым шёл письменный экзамен по сопромату, потом устный. От устного освобождался тот, кто письменный написал на пятёрку. Приставленный к нашей группе ассистент профессора Понижа прекрасно отдавал себе отчёт в объёме моих познаний по данному предмету, но у него было доброе сердце, он принял во внимание недавно перенесённые мною муки и на обороте экзаменационного билета карандашом Н6 написал мне ответ на вопрос. Я тщательно, без ошибок переписала написанное, не вникая в его смысл, радуясь, что теперь мне не придётся сдавать устный экзамен, ведь ассистент наверняка знал правильный ответ.Мне бы и не пришлось, если бы не один нюанс. Отметки за письменные работы проставлял все тот же ассистент, Зигмусь Конажевский. Все знают, что он был ассистентом у Понижа, так что нечего скрывать его фамилию, тем более что поступки он совершал только благородные. Зигмусь не осмелился поставить самому себе пятёрку и поставил пять с минусом.Счастливая, как жаворонок в небе, помчалась я в соседнюю аудиторию, чтобы отметку завизировал профессор, так полагалось. Увидев меня, он сказал:— О, это вы! Если бы я знал, что вы, вам бы поставили пятёрку, а не пятёрку с минусом.Какая-то присутствующая при этом дубина, желая сделать мне приятное, воскликнула:— Так в чем же дело? Вот чистый бланк, поставьте ей пятёрку.Профессор Пониж был в прекрасном настроении. Взял чистый бланк и сказал:— Замечательно! Вот только задам один простенький вопросик. Для проформы.Я впала в панику. Что делать? Упасть в обморок? Развернуться и обратиться в бегство? Пасть на колени с возгласом: «Пан профессор, хоть тройку с минусом, но без вопросика!»Я не успела ничего из этого предпринять, как профессор задал свой простенький вопросик:— У вас, конечно, есть люлька для вашего сынишки?— Нет, пан профессор, у меня есть коляска.— Но люльку вы видели?— Видела.— Ну так скажите нам, под воздействием какого момента она качается?Момент меня совершенно оглушил, но, к счастью, профессор задал наводящие вопросы. Теперь-то я знаю, что речь шла о вращающем моменте, но в ту страшную минуту совершенно ничего не соображала. И брякнула бы откровенную глупость, если бы профессор не пояснил, для наглядности покачивая пальнём:— Как следует качать люльку, чтобы затрачивать на это минимум энергии?Терять мне было нечего, все равно я ничего не знала, вот и заявила совершенно наглым категорическим тоном:— Прежде всего, пан профессор, ребёнка качать вообще не рекомендуется. Он привыкнет и станет орать день и ночь, требуя, чтобы его качали постоянно. А во-вторых, с ним так устаёшь, столько тратишь энергии и сил, что немного меньше, немного больше — какая разница?Все рассмеялись, профессор заметил: «Ну что ж, пани лучше знать» — и поставил мне пятёрку.Однако проклятый сопромат аукнулся мне ещё в самом начале второго курса. Как известно, тогда у всех были общественные нагрузки, вот и ко мне обратились:— У тебя пятёрка по сопромату, позанимайся с одной из групп первого курса.Мне удалось отговориться, сославшись на маленького ребёнка, и первокурсники были избавлены от моей помощи. ( Первый курс я закончила успешно…) Первый курс я закончила успешно и выехала с дитем на природу отдохнуть.Кстати, после рождения ребёнка я поняла, откуда взялись все несообразности моего воспитания в раннем детстве. Кроме моей матери, Тересы и Люцины приезжала ещё из Груйца бабушка. Безгранично счастливая оттого, что в семье появился наконец мальчик, она не отрывалась от моего сына. Когда ему было месяца четыре, мы с ним и бабушкой отправились в поликлинику, показаться врачу, и, вернувшись, я твёрдо заявила, что это — первый и последний раз. Пожалуйста, я могу пойти в поликлинику с ребёнком. Могу с бабушкой. Но по отдельности. А вместе с ребёнком и бабушкой больше никогда в жизни не пойду! Что бы ни случилось.То, что бабушка откалывала в поликлинике, превосходит всякое представление, вряд ли мне такое под силу описать. В ожидании приёма у врача мы торчали в очереди у кабинета. Нет, словами такое не опишешь, это надо было видеть и слышать, да ещё и поверить собственным глазам и ушам. Ребёнка положили на столик, то разворачивали пелёнки, то опять пеленали, а бабушка, растерзанная, взмокшая и растрёпанная, кудахтала и бесновалась над ним.— Он мёрзнет, он мёрзнет! Сейчас наденем фуфаечку! Тише, мой хороший, чвир, чвир, чвир, не плачь, золотце, ему жарко, сними с него свитерок, нет, давай опять закутаем, дитя замёрзло, фью, фью, фью, успокойся, золотце, он мокрый, подержи ножку, я вытру, ах, пальчики мои сладкие, бедняжка голодный, дай сюда бутылочку, нет, не хочет…Дите орало не своим голосом, бабушка металась, разбрасывая вокруг себя свои и чужие вещи, другие дети не выдержали и тоже подняли крик, истерия ведь заразна, ор поднялся такой, что из всех кабинетов повыскакивали врачи и сестры. Мамаши не знали, как успокоить своих младенцев, и единственный положительный момент во всем этом, что меня пропустили без очереди, чтобы скорее от нас избавиться. Если такие же штучки бабушка откалывала и со мной, ничего удивительного, что уже при одном виде человека в белом халате я начинала биться в истерическом припадке.Воспользовавшись первым удобным случаем, мой муж устроил бабушке страшный скандал, хотя до этого с моими родными жил в мире и согласии. Он придерживался рациональных методов в воспитании детей, я целиком и полностью их разделяла, хотя, признаюсь, последние десять минут перед кормлением сына выдержать было трудно. И если бы мы с мужем категорически не запретили бабушке нарушать наши принципы, она кормила бы младенца каждые полчаса, а прожорливое дитя охотно пошло бы ей навстречу. Ничего хорошего из этого бы не получилось. Хотя… Хотя последующие годы убедили меня, что сыну вряд ли что в этом отношении могло повредить, а его младшему брату — тем более. После нагоняя на почве кормления бабушка зауважала своего зятя-внука и подкармливать правнука стала украдкой, когда никто из нас не видел.Так вот, на студенческих каникулах я отправилась с малолетним сыном в Груец. Разумеется, там ближе было к природе, чем в Варшаве, но бросить удобную городскую квартиру со всеми достижениями цивилизации в виде газа и горячей воды, не говоря уже о тёплой уборной, променять это на печку, колодец и сортир во дворе… До сих пор не понимаю, чем думала, отказавшись от городских удобств. А кроме того, приходилось тратить много сил, оберегая ребёнка от чрезмерной бабушкиной заботы. Я просто не успевала сдирать с сына тёплую одежду. Не так уж много лет прошло со времени моего детства, и я слишком хорошо помнила его кошмары, вот и прилагала все усилия, чтобы предостеречь от них собственного ребёнка.В провинциальном Груйце жизнь замирала с заходом солнца, и появляться на улицах по вечерам было опасно. В субботу муж должен был приехать из Варшавы последним автобусом, Груйца он не знал, и я вышла встречать его к автобусной остановке, что находилась рядом с аптекой.Недалеко от аптеки размещалась местная забегаловка. Ожидая автобус, я прохаживалась по тротуару между аптекой и забегаловкой, от одного фонаря до другого На улице не было ни души. Испортилась погода, поднялся ветер, и время от времени припускал дождь, а автобус запаздывал. Из забегаловки вышел местный хулиган. Самый настоящий, громадный подвыпивший детина. Разглядел в темноте под фонарём расфранчённую девицу и, пошатываясь, направился ко мне. На полпути между фонарями остановился и явно ждал, когда я сама к нему приближусь. Хулиганов я никогда особенно не боялась, а уж если довести меня до белого каления, скорее им следует меня остерегаться, но тут мне не хотелось понапрасну расходовать душевные и физические силы. Я решила взять быка за рога.Подошла к хулигану и вежливо поинтересовалась:— Проше пана, не скажете ли. последний автобус из Варшавы уже прибыл или ещё нет?Хулиган, по всей вероятности, ожидал чего угодно, только не такого вопроса, и оторопел. Подождав немного и не дождавшись ответа, я повторила вопрос.— Не знаю я, — наконец произнёс он. — А что, пани ожидает кого-то? Может, жениха?— Да, жениха, — подтвердила я. — Жаль, что не знаете.И, отвернувшись, продолжала своё выжидающее хождение. Хулиган остался стоять, явно не зная, на что решиться. Немного походив, я опять подошла к нему.— Знаете что, — задушевным тоном произнесла я. — Глядите, какая ужасная погода. Ну я должна ждать, вот и мокну здесь, под дождём. А вам-то зачем мокнуть? К тому же холодно, ещё простудитесь. Шли бы себе лучше домой.— Да? — неуверенно протянул хулиган. — Может, и правда, лучше…И, постояв ещё немного, он все так же нерешительно повернулся и не торопясь побрёл в темноту, возможно, и в самом деле домой.Автобус подошёл, из него вышел муж, и я смогла беспрепятственно его встретить.Я не совсем уверена, но, кажется, в эти мои первые студенческие каникулы мы проходили строительную практику на МДМ, МДМ — один из центральных районов Варшавы, отстраивался и восстанавливался в числе первых после войны.

так что, по всей видимости, в Груйце мне пришлось пожить недолго. Там, на МДМ, я собственноручно училась класть кирпич, меня обучал превосходный специалист, ещё довоенный варшавский каменщик, и стена у меня получалась неплохо, но только если она была не выше метра А потом не хватало сил, руки немели. И я переключилась на своды и перекрытия. В те годы везде ставили у нас перекрытия Аккермана, и я так хорошо их освоила, что могла бы и сама соорудить, разумеется, с помощью рабочих. Странно, что сердце не кольнуло предчувствие, как пригодятся они мне впоследствии. Что же касается кирпичных работ на МДМ, поскольку я лично принимала в них участие, могу с полной ответственностью утверждать, что весь этот варшавский район действительно построен из кирпича.А теперь с искренним сожалением вынуждена предупредить, что сейчас начнётся ужасная хронологическая путаница, ибо нет никакой возможности привязать к конкретным датам множество событий тех лет. И в моей семейной жизни, и в студенческой. Пожалуй, имеет смысл придерживаться тематической цепочки, так что покончу-ка я сначала с учёбой, чтобы уже к ней больше не возвращаться…На всю жизнь запомнилась мастерская, где мы овладевали основами рисунка. Потрясающими способностями в этой области я не выделялась, но, видимо, и ниже среднего уровня не опускалась, поскольку меня миновала тётя профессора Каминского.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37