Благодаря этому твёрдые и жидкие неорганические тела можно произвольно превратить в совершенно иные, естественно, тоже неорганические. В проблемы живого белка я углубляться не собиралась.Группа молодых учёных, ориентируясь в общемировой ситуации и руководствуясь благородной идеей, работает в безумной спешке. А для уловления и направления космических лучей в любую сторону как раз и требуется это нечто «маленькое с дном». Маленькое — чтобы легко перевозить с места на место, а дно необходимо для отражения. Учёные не спят, не едят, конфликт вот-вот вспыхнет, на кнопках уже вздрагивают пальцы. В большой тайне ведутся многочисленные опыты, не всегда удачные: то чьи-то трусы высыпаются из брючин, превратившись в песок, то унитазы, завезённые в магазин, оказываются хрустальными, то тарелки в забегаловке становятся резиновыми, и так далее. Наступает, наконец, страшная минута, кнопки нажаты, конфликт вырывается из-под контроля. Третья мировая началась.Не напрасно, однако, молодые учёные отказались от сна и еды. Самолёт с атомной бомбой летит к цели; возможно, надо бы послать ракету, но в то время, когда я обдумывала книгу, лететь должен был самолёт. Вернее, несколько самолётов во встречных направлениях. Сбрасывают они эти чёртовы бомбы, может, даже водородные, мне без разницы, бомбы падают на землю… И ничего не происходит. Лежат себе и не взрываются.Зато взрывается тотальное недоумение. Соответствующие службы с безумными глазами мчатся к этим бомбам, исследуют, почему не сработали. Оказывается, вместо урана они начинены рафинированным сахарным песком, а тяжёлую воду заменяет уксус. Co всеми следующими бомбами происходит то же самое. Нервничающие властители приводят в действие оружие не столь радикальное: разные ракеты типа «земля — вода — воздух» и тому подобные средства уничтожения. Ракеты летят, падают — и опять ничегошеньки. Вместо взрывчатых веществ специальные службы находят поваренную соль. Учитывая снабжение продуктами во времена цветущего социализма, сельское народонаселение, да и городское тоже, с нетерпением ожидает очередных бомб, начинённых сахаром и солью, с надеждой высматривая вражеские самолёты. А самолёты перестают летать, поезда не идут — топливо превращается в рапсовое масло. Вся связь летит к черту, война на расстоянии становится невозможной, враждебные армии волей-неволей сближаются для решительной битвы. Место битвы я тоже придумала — пинские болота, и тоже не представляю, почему именно пинские.Всякое огнестрельное оружие перестаёт действовать, ибо порох, изобретённый весьма давно, превращается в мелко молотый перец или в кофе. Продуктами питания я оперировала по той простой причине, что твёрдо была уверена — уж они-то не взорвутся. Начинается война ручным оружием, солдаты срывают сабли и алебарды в музеях, отбирают у мальчишек рогатки; резинки для трусов достать невозможно, ни у кого не осталось подтяжек — все пошло на вооружение. Короче, вселенский вопль и скрежет зубовный. Связные добираются до места исключительно на лошадях, на велосипедах и на роликах, то и дело увязая в болотах и топях.Все это в конце концов становится совершенно невыносимым, и власти двух противоборствующих сторон начинают думать. Исход поединка следует решить самым простым и доступным способом, без помощи техники, а посему с каждой стороны выделяют по три человека: один — главнокомандующий армией, второй — действующий президент или партийный секретарь, а третий — простой человек с улицы. Встретятся они накоротке и устроят мордобой. Какая сторона победит, та и будет править миром. Выигрываем, естественно, мы. Два — один в нашу пользу.Как видно из рассказанного, я не угадала. Не пришло мне в голову, что переломным моментом окажется берлинская стена…Мой прелестный роман так и не был написан из-за отсутствия этого «маленького с дном», но я долго не теряла надежды, и мне удалось заразить идеей «маленького с дном» порядочное число людей. В том числе и себя.В покер, а чаще все-таки в бридж, я играла в клубе пожарной охраны на Хлодной. Заведовал клубом приятель Павла, тоже заядлый любитель лошадей, некто Весек. По профессии он был культпросветработником, и, честно говоря, весьма сомневаюсь, видела ли я когда-нибудь в клубе хоть одного пожарного. Зато там стоял рояль. Приступы печени у меня тогда ещё продолжались, а помогало от них лежание на животе — единственная поза, в какой удавалось это паскудство перетерпеть. Иногда приступ начинался за игрой, прерывать бридж в высшей мере бестактно, и я продолжала игру, растянувшись на рояле, партнёры лишь подвигали поближе к инструменту столик. Как только боль отпускала, я возвращалась в нормальную позицию.Весек был гениальным сопровождающим. Нам случалось ездить в незнакомые места — преимущественно по Баськиным делам, Весек указывал, куда ехать, и делал это абсолютно безошибочно. Кроме того, он инспирировал успех моего сына на бегах.Культурно-просветительную работу Весек вёл и с младшим персоналом ипподрома. От него зависели развлечения и отдых учеников, практикантов и конюшенного персонала в целом. Все подслуживались к нему, снабжая закулисной информацией, как правило, правдивой. Чего стоит такая закулисная информация, я подробно расписала в обеих «лошадиных» книгах, и здесь нет смысла повторяться. Но однажды случай выдался презабавный.В заезде шло девять лошадей. Весек, Павел и мой сын стояли рядом. Весек мрачно изучил программу и неожиданно сообщил:— Должны прийти четыре — шесть — восемь…В этот момент раздался звонок — окончание ставок. Ежи бросился к единственной кассе, где не стояла очередь. Касса оказалась двухсотзлотовая. Сын успел прокричать последние Весековы слова:— Шесть — восемь!Пришли шесть — восемь, и мой ребёнок выиграл одиннадцать тысяч двести злотых — бешеные деньги, поскольку ставка оказалась десятикратной. Мамуне он отвалил две тысячи в подарок, а себя обеспечил на весь сезон. Ни Весек, ни Павел ставок в том забеге не делали, вот и остались с носом.Что касается янтаря, то именно тогда на благодатную почву моего восхитительного характера пали первые зёрна безумия.Не помню времени года — поздняя осень или ранняя весна. Не то ноябрь, не то март. Я выехала в Сопот в Дом творчества исключительно из любви к морю и без всяких творческих замыслов. Носилась, ясное дело, по пляжу, то в сторону Гдыни, то к Гданьску. Большого скопления отдыхающих не наблюдалось, но, кроме меня, по пляжу прогуливался некий хромающий тип. Мы постоянно встречались и в конце концов разговорились.Он сообщил мне, что сломал ногу и, когда сняли гипс, велели побольше гулять, дабы разработать мышцы. Ну вот он и гуляет, а для допинга собирает янтарь.— Какой янтарь? — снисходительно поинтересовалась я. — Янтарь — вообще миф и легенда!— Да что вы говорите, пани, его здесь полным полно, только он мелкий, — ответил субъект и пока зал спичечный коробок, набитый кусочками янтаря. Самый крупный был с фасолину, остальные в габаритах мелкого гороха.Я посмотрела на хромого сперва с недоверием, потом с интересом, а после и сама начала поглядывать на песок и выброшенные морем водоросли. В конце концов что-то высмотрела — не стекло, не галька, не оптический обман, только по величине это нечто едва достигало головки портновской булавки. Тем не менее я разохотилась. Через три дня мой спичечный коробок тоже наполовину заполнился сокровищами, и я стала подумывать, уж не выходить ли из дому на рассвете. Янтарь у меня ассоциировался с грибами. По грибы ходят спозаранку, из услышанного вытекало: янтарь обладает подобными свойствами — его тоже необходимо искать на заре. Другими сведениями я не располагала, а атмосферные условия на меня не влияли.Хромой субъект, сообщаю это уже поразмыслив, встретился мне, судя по всему, в ноябре, а потом я попала в Сопот снова ранней весной. Когда я вернулась, начался «Роман века».Но ещё до возвращения домой идея поохотиться на рассвете не давала мне покоя. Почему-то неудобным казалось стартовать в позорно ранний час, особенно когда не представляешь, как быть с дверью. На ночь дверь запирали, а открывали утром, примерно в полседьмого, а может, и позже; ключ, правда, оставляли в замке, и выйти я могла, когда захочется. Но снова запереть дверь с улицы невозможно. Я опасалась скандала. Если обнаружилось бы, что дверь открыта, началось бы целое следствие, а я вовсе не намеревалась публично признаваться в своих выходках. После долгих колебаний я волевым решением перенесла восход солнца с пяти тридцати на шесть тридцать.Выбралась я из дому беспрепятственно. Шторм как раз затихал, и море успокаивалось. Я помчалась к молу. Вода булькала в оставленных морем лужах. Не поверив своим глазам, я увидела в воде кусочки янтаря с крупный горох, присела на корточки, и тут волна прямо мне в руки подбросила янтарный кусочек сантиметра в два. Азарт чуть не задушил меня. С горящими глазами, изо всех сил симулируя спокойствие и самообладание, я продолжала высматривать. Янтарики с горошину попадались часто, и вскоре я очутилась возле какого-то субъекта, стоявшего у столба с палкой в руке.Я присмотрелась к нему внимательнее. Палкой он подгонял к себе плавающий в воде мусор и обронил какое-то замечание об «улове», но я запомнила главное: он стоит тут уже с шести утра, как раз в этом месте море выбрасывает больше всего янтаря. Субъект полез в карман и показал свои трофеи.Богом клянусь, у него был полон карман янтаря величиной с картофелину! Подумать только, приди я сюда в полшестого, заполучила бы нечто подобное!.. В душе обругав себя самыми плохими словами, какие только пришли на память, я вмиг впала в длительную янтарную манию, много лет спустя, похоже, вытащившую меня из инфаркта. Но об этом расскажу позже… * * * Той весной, возвращаясь из Сопота, я натворила все, о чем рассказано в «Романе века», а именно: безнадёжно увязла в лесном болоте. Выбраться-то из него я выбралась, а вот мотор прикончила — он уже и так выбивался из последних сил, а посему я действительно оставила свою тачку в ремонтной мастерской. Не согласуется лишь время года. Во-первых, в лесу уже распустились какие-то цветочки, а во-вторых, мотор мне ещё ремонтировали, когда начался процесс над убийцами Герхарда. Значит, март отпадает, все происходило позже.Пересуды на тему этого убийства разозлили меня настолько, что я попросила Аню достать мне пропуск в зал судебных заседаний. Жених дочери пырнул ножом будущего тестя. Ну что за чушь? Не верила я в такой идиотизм. Не та среда. На таком уровне разногласия не решаются с помощью финки. Что-то тут другое, и мне хотелось понять что. Понять-то я поняла, да вам объяснять не стану — не хочу неприлично выражаться, но в моей личной жизни весь эпизод с судом имел значение принципиальное.«Роман века» пока что можно поставить на полку или вернуть в библиотеку: единственное, что отвечает действительности, — потрясающего блондина я увидела в автобусе. Все прочее обстояло совсем иначе.Вовсе не понадобилось гнаться за блондином по второму разу, потому как обстоятельства не позволили мне от него избавиться. Вышел он из автобуса на остановке перед судом и помчался туда как наскипидаренный. Решив, что он журналист, тоже спешащий на процесс, я испугалась и заторопилась, чуть не попадая под машины. И в самом деле, когда я влетела в зал заседаний, слушание уже началось.Дёрнула меня нелёгкая в перерыве отправиться звонить. Побежала я к автоматам, кажется, на первом этаже (в конце концов, всех подробностей не упомнишь — автоматом в суде я пользовалась всего раз в жизни). Смотрю, будка занята, около неё стоит блондин из автобуса. Ну стоит и стоит, Бог с ним Я подошла к застеклённой двери кабины и заглянула.— Я тоже стою звонить, — весьма учтиво заметил блондин.— Понимаю, — ответила я — И вовсе не собираюсь лезть без очереди. Хотела лишь проверить, кто в кабине. Женщины подолгу болтают.Блондин с поклоном отступил, и тут черт меня попутал заговорить. Утренняя погоня за ним меня позабавила, я стала рассказывать про гонку и вдруг сообразила, что выбалтываю свои интимные тайны. Тогда я попыталась перевести разговор на другое — вышло ещё глупее. Я не знала, как выпутаться из этого дурацкого положения, но тут человек из кабины вышел (мужчина или женщина, хоть убей, не помню), а блондин, сделав великодушный жест, пропустил меня вперёд.— Ведь ваша очередь! — удивилась я.— Ничего страшного, я могу и подождать. Манеры, тон голоса и прочие мелочи — я все это моментально оценила. Блондин безупречно воспитан…Мне тотчас припомнилась сцена большой давности. Мы вчетвером — Янка с Донатом, мой муж и я — сидели в кафе «Европейское» на свежем воздухе. Конечно же, народу было не протолкаться. К нам подошёл мужчина, поклонился и спросил, нельзя ли взять лишний стул. Пожалуйста, пятый стул нам не нужен. Он поблагодарил и лишь тогда взял стул.Мы с Янкой понимающе переглянулись. Боже милостивый, при всеобщем одичании наконец-то хоть один хорошо воспитанный человек!..Вот такое же впечатление осталось у меня и от этой короткой сценки у телефона. Мой номер был занят, я вышла, пропустила блондина. У него тоже оказалось занято, и мы постояли ещё какое-то время В зал заседаний вернулись отдельно, сидели в разных местах, словно ничего не произошло То есть происходило много чего: шёл процесс; я имею в виду, ничего не произошло в наших личных отношениях.Как и когда мы разговорились, не помню. Возможно, в дверях, в толпе выходивших, когда все переговаривались вслух, делясь мыслями и впечатлениями. Наверное, я что-нибудь сказала, а может, он со мной заговорил. Во всяком случае на следующий день блондин поздоровался. По окончании заседания мы вместе спускались по лестнице, и я услышала от него нечто такое, от чего едва не слетела вниз, пересчитывая ступеньки. Опять-таки, о чем шла речь, не помню, но я поняла, что всевозможные закулисные государственные тайны для него — хлеб насущный.А разные сногсшибательные тайны я подозревала в нашей чудесной действительности уже давно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37