Думаю, не один он был рад моему уходу из Энергопроекта. Послушание и мягкость характера никогда не входили в число моих добродетелей, а на работе мне многое не нравилось, о чем я прямо и нелицеприятно заявляла. На первом месте у нас стояла технология, потом шли конструкторы, потом многое другое, и лишь в самом хвосте плелись архитекторы. Считалось, что с этими вольными художниками не стоит считаться, им лишь бы сделать покрасивее, ха-ха-ха! А кому она нужна, эта красота? Было бы прочно и солидно — и ладно. * * * Неожиданно мужу на работе дали квартиру. Он по-прежнему работал на Польском радио, и один из сотрудников освобождал служебную квартиру. На неё, разумеется, были претенденты. За одного стоял горой председатель жилищной комиссии, за другого — партсекретарь. Ни одному из них не удалось отстоять своей кандидатуры, вот они, чтобы сделать друг другу назло, решили присудить её третьему лицу, и этим третьим случайно оказался мой муж.Мы с ним пошли полюбоваться на квартиру, и она оказалась настолько загаженной и сплошь покрытой клопами (эти милые создания не помещались в укромных местах и средь бела дня ползали по стенам), что волосы поднимались дыбом. Клопы настолько сбили меня с панталыку, что я лишилась речи. Муж обратил внимание на плюсы: квартира была намного больше нашей прежней, хотя столь же неудачной формы, опять длинные прямоугольники, а кухню загромождала огромная печь, топящаяся углём.Печь меня не испугала, печи я всегда любила, но, конечно, жаль, что не было центрального отопления.Прежние обитатели этой загаженной квартиры уехали в Австралию, мы получили ключи и принялись приводить её в порядок. Не только предприняли широкомасштабную акцию против насекомых, но и занялись перестройкой, сломав стены и перепланировав помещения за счёт кухни — зачем нам такая большая? Увеличили комнату, а в ванной установили газовую колонку, ибо с двумя малыми детьми постоянно требовалась горячая вода. Мы были ещё в процессе перестройки, когда муж в панике прибежал домой и крикнул, что, если мы завтра же не переедем, квартиру отдадут другим. Возможно, партсекретарь и председатель пришли к соглашению. Крикнул, значит, и скрылся, а весь кошмар с переездом свалился на меня. Ладно, немногочисленную мебель грузчики смогут вынести, а что делать с посудой, книгами и прочей мелочью, её во что складывать? Не буду описывать, чего мне это стоило и какими словами я поносила мужа, который не счёл нужным подключиться к хлопотам по переезду, считая это плёвым делом. Потом я ему доходчиво объяснила заблуждения на сей счёт, и он пошёл на жертву. Мощный антиклопиный заряд в форме всевозможных «Азотоксов» делал совершенно невозможным пребывание людей в квартире ещё хотя бы с неделю, поэтому я с детьми оставалась на старой, муж же ночевал под дверью новой на раскладушке, прямо на лестничной клетке. Вещи в квартире, муж под дверью, — считалось, мы уже в квартире живём.Старой мебели не хватало, новую купить было не на что. Даже деньги на переезд нам одолжила свекровь, четырнадцать тысяч злотых. Это спасло положение. Деньги свекрови мы так и не отдали; когда развелись с мужем, этот долг свекровь благородно аннулировала. А тогда она помогла нам ещё и тем, что посетила нас в новой квартире, привезя с собой подарки: столик, лампу и креслице. Если честно, только эти предметы в нашей новой квартире и производили хорошее впечатление, все остальное было или старьём, или выполненными мною самой кустарными поделками (например, этажерка в кухне).Но зато у нас теперь был телефон. Из бесценных моих хозяйственных записей той поры следует, что за телефон я заплатила четыреста злотых. Телефон мы получили сразу же по вселении в новую квартиру, по блату. Я уже упоминала, что мой свёкор занимал в Министерстве связи чрезвычайно высокую должность. Нет, не он приказал установить телефон в квартире сына, он бы ни за что такого себе не позволил, семейственность всячески искоренял в своём ведомстве и сам бы не пошёл на нарушение существующих норм и правил. Просто один из его подчинённых пошёл на нарушение и на свой страх и риск пробил нам телефон. Единственная вещь в новой квартире, которая мне не стоила никаких хлопот и нервов. * * * А Тереса приблизительно в это же время уезжала в Канаду.Её взаимоотношения с далёким мужем развивались бурно. Начиная с сорок пятого года они с Тадеушем пытались воссоединиться. Сходились, расходились, он уезжал и возвращался, она ехала к нему и уезжала, в общем, приключений и треволнений хватало. Первый раз Тереса в сорок шестом, если не ошибаюсь, собиралась сбежать из Польши с группой Миколайчика. В последний момент она раздумала. Тадеуш прислал полное упрёков письмо. Оказывается, он уже потратил бешеные деньги, две тысячи долларов, Тересу по всему пути следования ждали заказанные номера в гостиницах, а в номерах халаты и утренние туфли, теперь же все денежки пропали. Потом оказалось, группу перехватили, Тереса радовалась, что отказалась от участия в мероприятии, и Тадеуш прислал извинительное письмо, в котором писал, что готов пожертвовать ещё двумя тысячами долларов за чудесное спасение Тересы.Не помню, когда Тадеуш из Англии переехал в Канаду; там у него уже был дом в Гамильтоне, и Тереса принялась официально оформлять свой отъезд к мужу. Он состоялся в пятьдесят седьмом, а до этого ей пришлось здорово напереживаться, и нам с ней тоже. Тереса все сомневалась, все пребывала в нерешительности, стоит ли ехать, своего мужа она не видела уже семнадцать лет, кто знает, как сложится с ним жизнь, а тут надо расставаться с родиной, с родными, языка она не знает. Я всячески агитировала Тересу за переселение в Канаду.— Ну и что, если окажется не так, возьмёшь и вернёшься, только-то делов. Зато сколько интересного повидаешь!— Интересно, на какие шиши я вернусь? — нервничала Тереса. — У меня билет только в одну сторону.— Пойдёшь в наше посольство и заявишь, что в глубине души считаешь себя коммунисткой, — легкомысленно советовала я, потому что тогда ещё не была знакома с нашими посольствами.Я лично купила ей на улице Хмельной тёплые рейтузы розового цвета, чтобы этот Тадеуш не слишком воображал. Стоили они у частника целое состояние, четыреста пятьдесят злотых.Тереса наконец выехала, а я унаследовала её кожаную куртку, которую Тадеуш прислал ей через Красный Крест ещё, кажется, во время войны.Кстати, о кожаной одёжке. Моя бабушка так зауважала в конце концов моего мужа, что подарила ему бесценную дедушкину кожаную безрукавку. Это было важным доказательством бабушкиных тёплых чувств к Станиславу, ибо безрукавка была на редкость удобной домашней одеждой, и муж её носил не снимая до развода со мной, после чего бестактно возвратил бабушке. Я высказала ему все, что думаю насчёт его свинского поведения: в конце концов, он разводился со мной, а не с бабушкой, зачем же её обижать?Итак, Тереса уехала. Моему младшему сыну Роберту был годик, старшему — Ежи — семь лет, и он поступил в школу на Гроттгера, в первый класс. Я ходила за ним после уроков, и бедный ребёнок очень страдал из-за этого.Никогда в жизни не любила я детей, никаких сентиментальных чувств чужие дети никогда у меня не вызывали. Не было у меня ни педагогических, ни воспитательных талантов. Маленькие животные — другое дело. Руки сами тянулись приласкать щенка или котёнка, но не ребёнка. А дети, как назло, всегда тянулись ко мне.Приходила я, значит, за сыном в школу после уроков и, стиснув зубы, пережидала, пока он переодевался в раздевалке. Одеваться он умел самостоятельно, я с малолетства научила его, нужда заставила. Торопясь по дороге на работу передать ребёнка матери, я в спешке собиралась сама и швыряла в сына по очереди отдельные предметы его гардероба, требуя одеться самостоятельно и побыстрее. Не сразу у него получалось, но с каждым днём все лучше, вскоре даже научился правильно застёгиваться на соответствующие петли. В школьной раздевалке я ждала сына не долее пяти минут, но в раздевалке одновременно одевались два первых класса, и то, что там творилось, явно было не для моих нервов. По дороге домой накопившееся за это время раздражение требовало выхода, и доставалось ни в чем не повинному ребёнку.Вспоминаю, как однажды мы вместе с Янкой ехали по делам в Жешов, оставив дома мужей и детей. Ехали одни, поезд не был переполнен, в нашем купе, кроме нас, была лишь мама с пятилетним сынишкой. Мы с Янкой даже не разговаривали, отдыхая душевно и физически от своих детей и домашних забот и с интересом наблюдая за чужим ребёнком. Блаженство переполняло нас и наверняка просто-таки излучалось в окружающее пространство. Релакс, полный отдых!Одно удовольствие было наблюдать за несчастной матерью мальчика — взъерошенной, взопревшей, с безумными глазами пытавшейся призвать к порядку сыночка. Непоседа сыночек ни секунды не сидел спокойно. Он вытер пыль под всеми нижними полками, очистил пальчиками все имеющиеся в купе пепельницы, размазал сопли по себе и по вагонной полке и довольно успешно придавил дверью пальцы. Мы испытывали неземное счастье — ведь это был не наш ребёнок! Наши остались с папочками! Нам можно было сидеть и ничего не делать! Незабываемые мгновения…После неудачных попыток нанять няню к детям или домработницу я вынуждена была опять обратиться за помощью к матери. Правда, мы попытались и Роберта отдать в детский садик Польского радио, но это тоже окончилось печально. Как и его брат, Роберт чуть ли не на следующий день заразился инфекционной желтухой. Муж был против того, чтобы мальчика воспитывала бабушка, которая, по его словам, окажет на парня дурное влияние, но что было делать? Лучше уж пусть ребёнок будет дурно воспитан, чем совсем его лишиться.Не выдержала я роли матери, жены и домашней хозяйки и принялась искать работу. Даже чтение детям книжек в известной степени было мне не по силам. Читала я им только три произведения: «Винни-Пуха», «Доктора Дулиттла» и «Золотой ключик, или Приключения Буратино», предпочитая его русскую версию итальянской, с Пиноккио.В ту пору дошли до меня слухи, что можно приобрести участок для строительства индивидуального жилого дома на улице Рощинского. Для этого требовалось двадцать тысяч злотых в качестве первого взноса. Значительную сумму нам могла одолжить Люцина, остальное мы бы собрали среди родственников. Мне обещали помочь в получении участка знакомые из Урбанистического бюро Варшавы, куда я собиралась поступить на работу. Надо было только похлопотать, обратиться к директору Панчакевичу.Намереваясь сразу же поговорить с директором о двух своих проблемах, участке и устройстве на работу, я вошла в приёмную и вежливо поинтересовалась у секретарши:— Проше пани, директор Чакевич может меня принять?— ПАНчакевич! — поправила меня секретарша.— Да, да, конечно! — поспешила я исправиться. Похоже, у них здесь царит титуломания. — Пан директор Чакевич может меня принять?— Директора нет, — сухо ответствовала секретарша, глядя на меня как-то странно. — Он принимает завтра.Пришла я завтра и опять домогалась свидания с паном директором Чакевичем, склоняя во всех падежах этого «пана», раз им так нравится. Напрасно, его опять не оказалось. Потом я говорила с директором по телефону, упорно называя его паном директором Чакевичем, и только положив трубку, сообразила, что фамилия директора не Чакевич, а Панчакевич. Меня в жар бросило и одновременно стало так смешно, что я долго хохотала, но больше общаться с директором не решилась. Вот таким образом моя семья не обзавелась собственным домиком на улице Гощинского. Ну прямо как в русском анекдоте: «Панкрат? Да какой он пан, просто Крат».В то время начинали строить Дом крестьянина, и я пошла к ним работать. Меня зачислили в разряд технического персонала, и лучше я сразу честно и недвусмысленно скажу, чем я там занималась, а то на этот счёт ходят всевозможные вздорные слухи, вплоть до того, что я его проектировала и была начальником строительства. Все это глупости, проектировал комплекс Пневский, я у него училась, но никогда не работала, это во-первых. А во-вторых, руководство стройкой и технический персонал — две большие разницы, я относилась к последним. Начала я с роли безеровщицы От польского сокращения BZ (blankiet zarobkowy) — зарплатная ведомость. — Здесь и далее примеч. перев.

— инженера, подсчитывающего выполненный различными группами строителей объём работ, по которым им начислялась зарплата. Потом мне поручили эту зарплату выплачивать. На этих двух должностях я вплотную столкнулась с рабочим классом — вот откуда у меня широчайшие познания в этой области, — а также с множеством идиотских постановлений и законов в строительстве, чрезвычайно его затрудняющих, да что там — отравляющих жизнь и строителям, и руководству. Тогда же научилась обходить законы. Общение с землекопами, бетонщиками, каменщиками, плотниками и многими другими тружениками строительных специальностей чрезвычайно расширило мой кругозор и стало хорошей школой жизни, начиная с языковых проблем (множество жаргонных словечек в области строительства было мне тогда неизвестно) и кончая тонкостями в области психологии. Работа на первых двух должностях и затем в секции обмеров, если её подробно описать, даст мне готовый материал не для одного толстого романа. Роман не роман, но кое-чем я сейчас постараюсь поделиться с читателями, тем более что во всех моих произведениях впоследствии я черпала богатейший материал из этого неиссякаемого источника. Тут и характеры людей, и совершенно уникальные прототипы моих будущих героев, и множество невероятных, но как нельзя более правдивых жизненных ситуаций и приключений, и, конечно же, словечки и выражения…Ну вот хотя бы такой случай. Работала я тогда в секции обмеров. В ней, кроме меня, работали ещё Иреней, великолепный техник и очень красивый парень, вылитый Мефистофель, и инженер-конструктор Кристина. Фамилия у неё была знаменитая, историческая; разумеется, я её помню, но называть не собираюсь, не то вся фамилия обидится, во всяком случае у неё наверняка был в гербе геральдический козёл с задней ногой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44