И я должна обязательно что-то сделать, ведь это я направила её с заданием в дом, хозяйку которого убили!Могла и не напоминать мне об этом, я и без того вся взвинтилась и на следующее утро, чуть свет, уже ехала в Болеславец. По дороге я кого могла известила о трагедии, сделала пару очень важных и полезных для дела звонков, внимательно следя за тем, нет ли где поблизости гаишников, поскольку разговоры по сотовому за рулём могут очень дорого обойтись.Гражинку я обнаружила в палисадничке при гостиничном ресторане. Сидела она за столиком в полнейшей меланхолии, попивала пиво и, несмотря ни на что, была потрясающе красивой.— Расскажи как можно подробнее обо всем, — потребовала я. — Убила её не ты, нужна нам с тобой её смерть, как холера. Хотела я приобрести коллекцию, а теперь даже неизвестно, кто её наследует.— Кажется, сын племянника, то есть сына их старшей сестры, — вздохнула Гражинка. — И можно предположить, что он скорее бы продал коллекцию, чем покойница. Так что мотив какой-никакой у меня имеется.Со свойственным мне темпераментом я обрушилась на подозреваемую.— Да ты никак спятила! Выдумала мотив! Разве непонятно, что, убив бабу ради коллекции, ты бы похитила коллекцию, иначе зачем трудиться убивать? Где смысл? Где логика?— Ну как же, — стояла на своём Гражинка. — Убив бабу, коллекцию я оставила специально, чтобы не возник мотив.— Макиавеллизм какой-то, — пожала я плечами. — Выверты дурацкие.— А хуже всего — сразу, совершив убийство, я драпанула в Дрезден. Могла прихватить с собой при этом разные другие ценные предметы, и потом ищи ветра в поле.— Какие предметы?— Да тут разное о покойнице говорят. Нет, ты погоди, меня послушай, я ведь, собственно, эту бабу знала многие годы. Не то чтобы знакомы были или часто общались, официально я с ней познакомилась, лишь когда приехала выполнять твою просьбу. А так, проживая долгое время в Болеславце у Мадзи, моей кузины, я с ней то и дело сталкивалась. То на улицах, то в магазинах. У её соседа Мадзя всегда покупала ранние овощи, за ними обычно меня посылали. Как-то раз я даже помогла Веронике снять развешенное ею во дворе бельё, как раз дождь начинался, так она после этого стала меня даже узнавать и здороваться. Приходилось мне пару раз бывать и у неё в доме. Именно у неё, к брату-коллекционеру я никогда не заходила, даже не говорила с ним.— Так что ты хочешь сказать? — не выдержала я. — Ведь эта Вероника была бедна как костельная мышь, что у такой холеры можно украсть? И что за предметы ты могла вывезти за границу?— Вот именно! — оживилась дотоле меланхоличная и какая-то заторможенная Гражинка. — А люди болтали, что Вероника просто была жуткой скупердяйкой, хотя на самом деле обладала немалым состоянием. В золото и доллары я не верю, но, может, оставались у неё какие-то семейные драгоценности, фамильное серебро, вообще что-то в этом роде. Да я и сама видела у неё два отличных серебряных подсвечника времён Варшавского княжества. Может, и другое что было, не знаю. Ну и нумизматическая коллекция. Ты лучше меня знаешь, что каждый филателист обычно и монетами интересуется, вот и у её брата тоже была нумизматическая коллекция, тщательно скрываемая от всех. И именно эти монеты кто-то искал.Я задумалась.Филателистическая коллекция её брата по моей приблизительной оценке тянула тысяч на восемь злотых. Я была готова её купить, хотя в ней немало попадалось мусора, но, если в коллекции имеются первые швейцарские «Про Ювентуте», человек все отхватит с руками и ещё Бога благодарить будет. Я уже не говорю о моем личном пунктике в виде болгарского блока-105.Цену я тебе назвала, исходя из обычных, принятых в каталогах, и если он держал свою коллекцию в металлических консервных банках…— В кляссерах. Я сама видела.— Если преступник и этой коллекцией пренебрёг, то что же он тогда искал?Теперь задумалась и Гражинка.— Слушай, вот только сейчас мне пришло в голову. Я так была огорошена арестом и тем, что меня приняли за убийцу, что даже логически рассуждать была не в состоянии. Так вот, интересующая тебя коллекция марок была небольшая. Лежала в четырех кляссерах на нижней полке стеллажа рядом с письменным столом. На виду лежала, он и не пытался её скрыть…— ..а вор подумал — значит, ничего не стоящие бумажонки, — живо подхватила я. — Дорогие вещи должны быть обязательно припрятаны.— Вот-вот. А в городке много болтали, что у Вероники есть ценности.— Преступник вряд ли полагался на одну болтовню, — глубокомысленно изрекла я, — Вероника ведь не могла вечно сидеть в доме, так? Он мог в её отсутствие пробираться в дом и там искать укрытые ценности. Раз уж явился и убил, значит, знал наверняка: есть из-за чего.То есть располагал конкретной информацией.Ты вот лучше скажи: после того, как вы вечером расстались, она пошла в ресторан за едой или нет?— Думаю, пошла, — твёрдо заявила Гражинка. — Вряд ли бы зашнуровывала свои ботинки только для камуфляжа. У неё были такие, знаешь, старомодные высокие ботинки на шнуровке.Если бы хотела лишь мне показать, что торопится выйти из дому, могла бы прямо в тапках пойти. Но вот самого её ухода я не видела. Хуже, зато слышала, как она запирала за мной дверь. Переоделась в уличную обувь лишь для того, чтобы я поскорее убралась? Я ясно слышала, как, захлопнув за мной дверь, она заперла её на ключ.Полиции я об этом не сказала.— Ты не знаешь, в её доме есть второй выход? — тут же поинтересовалась я.Гражинка не сразу ответила, честно задумалась.— А знаешь, может, и есть. Я-то всегда входила в дом через главный вход, а вот когда помогала ей собирать мокрое бельё, развешенное на заднем дворе, — я тогда как раз у неё работала, — а тут пошёл дождь.., да, не бегала она с охапками белья вокруг дома, а исчезала и появлялась с пустыми руками.И я пришла к окончательному выводу: был второй выход из дома, с противоположной стороны. Вероника из него вышла и поспешила в ресторан, через него же и вернулась домой с блюдом, поэтому её никто не заметил.— Где она лежала, ставши трупом?Этого Гражинка не знала.— Спросила бы у полицейских.— Как-то неудобно, — оправдывалась Гражинка. — Я стала задавать наводящие вопросы и поняла: где-то посередине дома. А где точно — не знаю. Не верят они мне. Как ты думаешь, засудят меня?— Окстись! Ведь она же после тебя ещё сбегала в ресторанную кухню, раз утром посудомойка прибегала за блюдом. А ты вернулась к своей Мадзе, найдутся свидетели. Полагаю, даже в Болеславце у людей имеются часы.— Но люди не смотрят на них все время, — угрюмо парировала Гражинка. — Кстати, откуда тебе известны все подробности? Ведь ты же только что приехала.Приехала я и в самом деле только что, но дорога до Болеславца занимает несколько часов, а за это время можно многое узнать по телефону. Вот когда пригодились мои многочисленные знакомства, ну, и известная доля настойчивости. Опять же, у меня с давних пор завёлся блат в среде так называемых органов, что хорошо известно читателям моих книжек. Первые общие сведения я получила от молодой жены секретаря следственного отдела городской комендатуры полиции, племянницы бывшего сотрудника Януша. Януш — это мой актуальный друг жизни. А об этом я уже, кажется, написала. Отловив Януша по сотовому поздним вечером — он как раз блаженно отдыхал от меня, — я, нарушив твёрдое своё намерение впредь вести себя прилично, настойчиво потребовала от него немедленно начать активные действия, и к утру уже располагала первыми сведениями. Возможно, Януш без особого восторга взялся за выполнение моей очередной срочной просьбы, но я ему торжественно поклялась, что такое позволяю себе последний раз, а с завтрашнего дня резко меняю характер и превращаюсь в ангела. Кажется, поверил.Ну а потом по цепочке разузнала ещё кое-что, о чем не сочла нужным информировать Гражинку.— Я хочу все увидеть собственными глазами, — заявила я, вставая со стула. — Еду. Адрес помнишь?— Что ты хочешь увидеть? — встревожилась Гражинка.— Вероникин дом. И второй выход.— Наверняка глины сами уже все проверили, — возразила Гражинка. Это она от меня научилась, ещё по старой памяти называя полицейских «глинами». Так всегда называли ментов в прежней Польше.— Даже если и проверили, я тоже желаю.— — А мне обязательно идти с тобой? Очень не хочется. Знаешь, увидят и снова начнётся: «Глядите, убийцу всегда тянет на место убийства».— Не всегда. Иногда тянет, особенно если этот олух потерял на месте преступления свою искусственную челюсть. Знаешь, на нервной почве оскалил зубы и не заметил, как она вывалилась.— Нет, ты не знаешь здешних кумушек, перестань иронизировать. Так что того.., этого…— Того, того, — успокоила я девушку. — Не надо тебе ехать со мной, сиди себе, только скажи, где этот дом.
По плану, набросанному Гражинкой на бумажной салфетке, добралась я на окраину Болеславца. Вот интересно, тысячу раз бывала в Болеславце, исходила его вдоль и поперёк, а в этих местах оказалась впервые.Домик как домик, небольшой, одноэтажный, с мансардой, даже довольно миленький, стоял посреди небольшого садика. Наверняка четырехкомнатный, точнее, три комнаты и кухня, и ванная должна быть, поскольку в Болеславце вообще неплохо обстоит дело с канализацией.Соседние домики стояли в своих садиках, так что палисадники шли почти сплошняком, а между домами было довольно много свободного пространства. Это позволило мне почти без труда пройти на зады Вероникиных владений.Обойдя дом, я убедилась — был задний выход. И вообще, садик за домом превышал размерами палисадник перед ним. Вот здесь покойная развешивала бельё, вот цветочки и кустики.Выход из дома не представлял собой голую дверь, к нему вело застеклённое с боков крылечко, заросшее вьющимися растениями. Наверняка через этот замаскированный выход покойница и вышла накануне под покровом ночной темноты. Надо проверить лично.Я огляделась, не видит ли кто, и правильно сделала. Почти напротив Вероникиного дома, по дорожке, посыпанной щебёнкой, какая-то пожилая женщина волокла два огромных мешка из плотной фольги. Как же я сразу не обратила внимания ни на её сопенье, ни на шварканье тяжеленных мешков по щебню? В том, что были тяжёлые, никакого сомнения — женщина волокла их поочерёдно. Протащив немного один мешок, оставляла его и возвращалась за вторым. Теперь только я заметила, что настоящая асфальтированная дорога находилась метрах в пятидесяти за Вероникиным домом.Видимо, туда и устремилась бедолага со своей ношей.Когда я подошла к женщине, та со стоном выпрямилась, массируя поясницу и вытирая пот с лица. С надеждой протянув ко мне руки, она жалобно пролепетала:— Пани мне не поможет? Самой ну никак не справиться!Я вовсе не собиралась ей помогать, у меня на уме было совсем другое, а кроме того, я всю жизнь была непримиримой противницей того, чтобы женщины таскали тяжести, для этого существуют мужчины. Женщины же, невзирая на мои протесты, всегда их таскали. Да я сама частенько взваливала на себя непосильную ношу, хоть душа и протестовала, а куда денешься? Конечно, нельзя от мужчин требовать слишком много, в этом я отдавала себе отчёт, но физически-то они сильнее!Я попыталась поднять один из мешков, и у меня чуть не оторвались руки. В мешке было никак не меньше тысячи тонн, то есть наверняка все двадцать килограммов. Нет уж, такое я не намерена тащить, да и этой женщине не советовала бы, вон, в чем душа держится, да и возраст почтённый.— Пани намерена это нести? — недовольно уточнила я. — Куда именно? Да что это у вас там такое неподъёмное?— Понятия не имею, — все ещё тяжело дыша, отозвалась женщина. — Это не моё, сын велел отнести домой, самому некогда, так кому же помочь, как не матери?Ну, знаете! , — У меня тоже нет времени, — проворчала я.Просто не знаю, что меня удержало от того, чтобы не выпалить: раз так воспитала сына, сама теперь и расплачивайся. И добавила бы ещё поучающе, что человек должен расплачиваться за свои ошибки, и пусть она тут со своими мешками в землю врастёт, я ей не носильщик, а её сынок… У меня, без сомнения, нашлись бы подходящие слова и для сынка, который наверняка плохо закончит, и для современной молодёжи в целом, если бы… Ну конечно, если бы не письмо Гражинки. Вот, опять чуть было не совершила бестактность, агрессивно набросившись на незнакомку. Ведь не знаю, в чем у них там с сыном дело, во всяком случае, мне не следовало вмешиваться и навязывать своё мнение. Очень хотелось навязать, но раз уж решила менять характер, значит, некуда деваться, на дороге её одну с мешками не оставлю. Трудно быть ангелом, ничего не скажешь.— Оставьте мешки в покое и подождите меня, — мрачно бросила я незнакомке. — По ту сторону дома стоит моя машина, подъеду, и мы как-нибудь запихаем ваши вещички в багажник. Подброшу вас туда, куда вы их должны доставить, вам одной это не под силу, да и от меня толку мало.Баба расцвела, словно майская заря, и раскрыла было рот, чтобы излить на меня поток благодарности, но почему-то смешалась, её лицо враз обрело растерянное и даже испуганное выражение. Она принялась что-то лепетать, но мне уже не хотелось терять время, и я поспешила к своей машине. Надо поскорей отделаться от этой дурёхи и заняться своими делами.Когда я подъехала к бабе с мешками, она успела ещё немного проволочь их по дороге и совсем взмокла. Тут уж я не могла не заметить двойственность её поведения. С одной стороны, ей очень хотелось, чтобы я помогла, с другой — она ни за что не желала ехать на машине. Может, стеснялась затаскивать в такую роскошную машину свои задрипанные мешки? К тому же заполнены они были чем-то не просто тяжёлым, а, похоже, железяками с острыми краями, которые выпирали из мешков. Роскошной мою машину, конечно, трудно было назвать, особенно если учесть, что не мыли её уже больше недели, но, может, она так считала? Зато машина большая и багажник вместительный, правда, она в него ещё не заглядывала.Короче, невзирая на душевные терзания незнакомки, я развила бурную деятельность. Совместными усилиями, крякая в унисон, затолкали мы мешки в багажник, её я усадила на переднее сиденье и сама села за руль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41