— Да лично мне он совсем ни к чему. Но когда появляется такая заковырка, что без бутылки не разберёшься, невольно думаешь о чем-то крепком. И как быть, если я вечно за рулём?— Какая заковырка? — сразу же заинтересовалась Гражинка.Вот и добралась я до мучившей меня темы, хотя и не совсем прямым путём. Оказывается, алкоголь может и пригодиться в нужную минуту, хотя для столь деликатного разговора с девушкой совсем нежелательно прибегать к таким радикальным средствам, виновным в погибели рода человеческого. Очень боялась я реакции Гражинки на новость, которую собиралась ей преподнести.— Жуткая заковырка, — вздохнула я. — Подозреваемые по нашему делу начинают множиться со страшной силой. К тому же появился наследник. И почему бы тебе не сказать, что знаешь его, а заодно оставить за собой право первой купить коллекцию?— Я знаю наследника? — поразилась Гражинка. — Какого наследника? Вероники? Кого же? Того твоего племянника?— Вот именно. Патрика.— А Патрик тут при чем?— Патрик Каминский — племянник, наследник. И очень даже при чем.Гражинка онемела. Когда первый шок миновал, девушка так встревожилась, что я испугалась за неё. Помогла погибель рода человеческого. Оглядевшись (мы, разумеется, опять сидели в гостиничном ресторане), она хрипло произнесла:— Ты права, без бутылки не обойтись. Давай хоть по коньяку хватим.— Я бы на твоём месте подумала, — осторожно заметила я. — Тебя вот-вот выпустят на свободу, а ты тоже за рулём.— Я просто не в состоянии думать. И разговаривать с тобой на трезвую голову тоже не в состоянии, когда ты сообщаешь такие ужасные вещи. Коньяк и минералку! Её, скорее всего, вылью себе на голову.— Правильно, вылей Только сначала дай мне сделать глоточек Так ты не знала, что твой Патрик является наследником Фялковских?— Понятия не имела. Слушай, а ты в этом уверена? Тут не может быть ошибки?— А его фамилия действительно Каминский?И проживает на Окенче? Улица..— На Окенче, улица Доротовская. О нет, это слишком ужасно! Я протестую!.. Почему он мне не сказал?!— Тебе лучше и в самом деле выпить коньяка, — поспешила я успокоить девушку. — На тебя смотреть страшно, того и гляди люди станут оборачиваться. Без истерик! И вообще, быть наследником у нас законом разрешается, ничего плохого в этом нет. Это не преступление, даже не проступок, чего уж так психовать? Мне и самой интересно, почему он скрыл от тебя этот факт. Может, просто не придаёт ему значения и не считает нужным сообщать?Раздирающе простонав, Гражинка обеими руками вцепилась себе в волосы и так замерла Я заказала коньяк и минералку Официантка смотрела на нас с большим любопытством. Заказ постаралась выполнить побыстрее.— Ну! — поощрительно подтолкнула я девушку, когда напитки уже стояли на столе.Глотнув спиртного, Гражинка немного успокоилась, тяжело вздохнула и с таким укором уставилась на меня, словно это я лично прикончила обоих Фялковских для того, чтобы засадить в тюрьму её дорогого Патрика.— Теперь я и не знаю, что будет, — безнадёжно прошептала девушка.Мне же все это очень не нравилось. Патрик не явился на свидание как раз в тот момент, когда совершалось убийство И он к тому же наследник… Интересно, каково его имущественное положение? Уже не мог вынести безденежья?Терпения не хватило? Минутку, он же наследник, нумизматическая коллекция и без того переходила к нему, на кой ему красть её? Для отведения глаз? Для того, чтобы сбить с толку полицию?Езус-Мария, родную тётку угробил! Ну, пусть не тётку, а двоюродную бабку! Эх, не везёт Гражинке с хахалями.Теперь опять главным для меня стала забота о несчастной Гражинке, хотя какая-то частичка мозга продолжала трудиться над расследованием. Интересно, знают ли легавые о том, что наследник был здесь в момент убийства и продолжает оставаться на месте преступления до сих пор? О, холера, ещё и пряжка от брюк, ведь это же убедительнейшее вещественное доказательство! Нет, доносить им об этом не стану, пусть сами копаются.Я искоса поглядела на Гражинку. Она сидела как в воду опущенная В лице ни кровинки.— Послушай, кохана, коньяк ты выпила, сейчас я тебе закажу второй, но советую настроиться по-боевому. На всякий случай. Не знаю я твоего парня, черт знает, может, он и угробил тётку, но теперь суды не свирепствуют, учитывают нравственный облик подсудимого, непредумышленное убийство, действие в состоянии аффекта и все такое. Походишь к нему в тюрьму, поносишь передачки, дело житейское…Только пусть он тебе расскажет, как все произошло, потому что в принципе убийца не имеет права наследовать. И у кого мне тогда покупать болгарский блок?Я изо всех сил старалась хоть как-то утешить девушку и болтала, что приходило в голову, лишь бы не молчать. Похоже, успокоить мне её не очень удалось. Я с ужасом видела, что она вот-вот разрыдается. Ну что ещё ей сказать?И тут Гражинка словно очнулась. Хриплым шёпотом она с трудом выдавила из себя:— Нет! Я его знаю. Нет! Может, собой не владел, себя не помнил, но не ради наследства.О Езус-Мария, не также глупо!— Понятно. Он бы убивал умнее. А может, рассчитывал, что ты предоставишь ему алиби?Гражинка вновь глотнула испытанного лекарства и вроде бы слегка оправилась.— Вообще-то я не выношу коньяк, — нервно заявила она. — Предпочитаю вино. И убивал бы не так глупо, знаю, что говорю. Ведь он же не кретин и не мог надеяться, что я совру. Особенно в таком деле.— А в каком деле ты могла соврать? — тут же поймала я её на слове. Я-то отлично знала, что по натуре Гражинка до отвращения правдивый человек, для неё легче прыгнуть с моста в реку, чем соврать, даже по малости. И когда она не хотела врать, то просто ничего не говорила.Молчала. Или открыто заявляла: не скажу. Я и сама в принципе не лгунья, но и в подмётки ей не годилась.Серьёзность создавшегося положения заставила меня временно отложить размышления над характерами и действовать со всей суровостью.И я сурово спросила:— Так ты с ним виделась со вчерашнего дня?На сей раз Гражинка совсем немного колебалась. Вот что значит во время подкрепиться коньяком!— Да, сегодня утром, — ответила она. — Он был здесь.— Видишь, а меня старательно избегает. Такой отвратительной я ему кажусь? И что?— Что ты имеешь в виду?— Что произошло, когда он сегодня утром был здесь? — сквозь зубы прошипела я, изо всех сил сдерживая себя, чтобы не взорваться. Это какое же ангельское терпение требуется человеку, решившему быть тактичным! Вот и теперь уставился на меня этот ангел бараньим взглядом и продолжает молчать.Пришлось опять сделать над собой гигантское усилие. Ой, боюсь, как бы мне не разболеться от этого постоянного сдерживания своего темперамента. В конце концов, у меня тоже нервы. А эта кукла молча таращится — и ни слова!Нет, я спячу. Пришлось её подтолкнуть:— Когда он утром был здесь, говорил что-нибудь?— Говорил. Что любит меня.— Не хотелось бы тебя огорчать, но такие слова очень любят говорить все злоумышленники, когда чувствуют, что свобода их висит на волоске. Обычно вскоре они оказываются или за решёткой, или где-нибудь в Аргентине.— Нет. Он сказал: никуда не уедет и будет торчать здесь до тех пор, пока меня не выпустят. В Варшаву мы поедем одновременно, и начихать ему на весь остальной мир.— Ты показывала ему пряжку? Спросила, откуда она взялась в протухшей капусте и паутине?— О капусте не помню, а пряжку показывала и спрашивала.— И что? Предупреждаю, долго я не выдержу, если вот так каждое слово из тебя придётся извлекать клещами.— И ничего. Забрал её у меня. Обрадовался, что нашлась, а объяснять отказался.— Холера! Оптимист нашёлся. На чудо рассчитывает, не иначе. Пойми же, у него есть мотив и нет алиби. Мне это совсем не нравится.Тётю прикончил, прикончит и тебя. А ты бы хотела, чтобы я благословила ваш союз и пожелала жить долго и счастливо? Нет уж, тебя я ему прикончить не позволю!— Ну что ты так разошлась? Я ведь не знала, что наследник — он.— А если бы знала, что бы это изменило? Он бы стал для тебя понятнее? Прозрачнее?— Да нет, я бы попросту о другом его расспрашивала. Хотя.., и сама не знаю…— Зато я тебя слишком хорошо знаю. Ты бы отдала ему пряжку, не сказав ни слова, только ограничившись укоризненным взглядом. Такая уж ты деликатная, холера! И глядела бы на него так, что у него внутри все бы перевернулось, а результат? В лучшем случае — пронесёт твоего милого и расстройством желудка все ограничится.— Может быть… Ох, сейчас мне ничего не остаётся, как биться головой о стену.И выглядела несчастная при этом так, что я не на шутку перепугалась, ведь и в самом деле станет биться. То-то радость местным сплетникам, а мне после этого уже лучше в Болеславце не появляться. И я взглядом подозвала официантку. Любит Гражина коньяк, не любит — сейчас это не важно, лекарства редко бывают вкусные, не стану же теперь вливать в неё вино, а третий коньяк уже не повредит.
Моё внимание внезапно привлекли две девицы, вошедшие в ресторан. Оглядели зал, вышли на террасу и уселись за столиком под открытым небом. К счастью, меня они не заметили.Одну из этих девиц я видела в комендатуре и очень хорошо запомнила, ну как же, жертва насилия — Ханя Рудек. Вторая, должно быть, её подружка Завадская. Именно Завадская уговорила Ханю из мести пойти в полицию с доносом, нажаловаться, будто этот ловелас Веслав изнасиловал её. А теперь вот обе заговорщицы пришли поболтать в уютном ресторанчике, причём обе удивительно спокойные.Мне ужасно захотелось подслушать, о чем они собираются болтать.— Гражинка, придётся это сделать тебе, — взволнованно зашептала я ошеломлённой девушке. — Что, что, подслушать, о чем станут говорить вон те две куклы. Я не могу, одна из них меня знает. А ну цыц! Это может помочь твоему Патрику. Так что без лишних слов хватай свой коньяк и марш вон за тот столик, по соседству с ними. Садись так, чтобы слышать их разговор, значит, на небольшом расстоянии, спиной к ним. И ухом поближе… Да, захвати свой блокнот, будешь стенографировать их беседу. И чтобы мне каждое словечко было зафиксировано!— Зачем? — в панике начала было Гражинка, но сейчас мне было не до тактичности.— Потом все объясню. И учти, это моё деловое задание, отнесись к нему со всей серьёзностью. Марш, а то пропустишь начало.Хорошо, что я сообразила назвать своё требование деловым заданием, личную мою просьбу Гражинка не выполнила бы так чётко. А тут она без возражений вытащила рабочий блокнот с ручкой, схватила только что доставленный официанткой третий коньяк и почти бегом устремилась на террасу.Девицы не обратили на неё ни малейшего внимания. Заказав кока-колу и кофе, они оживлённо защебетали. Сквозь стекло только это я и могла увидеть. Видела, как, размашисто жестикулируя, обсуждают что-то, но ни слова не могла услышать. И ещё видела, как Гражинка, не отрываясь, записывала все в блокноте.Воспользовавшись случаем и от нечего делать я принялась рассматривать предполагаемую Завадскую. Именно такой я и представляла подстрекательницу и склочницу. Очень худая, высокая блондинка, до черноты загорелая, с волосами, стянутыми на затылке в пучок, она сильно напоминала ящерицу. И в повадках её было что-то неуловимо скользкое. Рядом с ней потерпевшая Ханя, дородная и самоуверенная, казалась сильной, упрямой и столь же тупой, как корова.Им было о чем поговорить, так что в моем распоряжении оказалось довольно времени.Можно и о себе подумать. Мимоходом упрекнув себя за нарушение данного себе слова быть тактичной и внимательной к людям, что я с блеском продемонстрировала на безжалостном использовании несчастной Гражинки, не считаясь с её чувствами, а потом бесцеремонно воспользовалась положением её начальницы.Единственное оправдание — а как иначе я бы добилась от девушки послушания? Мысль о том, что могла бы и не добиваться, была столь чужда всему моему естеству, что просто промелькнула по краю сознания, и я тут же поспешила переключиться на более приятный предмет размышлений — болгарский блок. Из-за него одного я имела моральное право вмешаться в расследование преступления, не говоря уже о спасении той же Гражинки. Только вот желает ли она, чтобы её спасали? Не от полицейских, тут все ясно, а от этого её малосимпатичного мне возлюбленного.Возвратившуюся Гражинку я должна была бы приветствовать с большей радостью, да уж больно не терпелось мне ознакомиться с результатами её трудов. Вернулась она за наш столик сразу после ухода девиц, умница, правильно поступила, сама догадалась. Уверена, она не встала бы с места, пока они не ушли, уж в делах служебных на неё можно было положиться во всем.— Ну как? — нетерпеливо выкрикнула я.И обратила внимание на знаменательный факт: только сейчас девушка допила до конца свой третий коньяк.— Я понятия не имела, о чем они говорили, — начала докладывать Гражинка. — Ты велела записывать с самого начала, и у меня не было времени подумать о предмете их разговора. С ходу стала стенографировать. Больше всего говорили о Весе… Я правильно расслышала? Вроде бы и ты называла имя этого парня в наших разговорах. Это его мамаше ты помогала таскать какие-то тяжести… Правильно я говорю?— Точно. Молодец, правильно запомнила.Я надеялась, что именно о нем они и станут говорить. И что?— Так вот, у меня создалось впечатление, что они обсуждали, как бы ему половчее инкриминировать насильственные действия, «чтобы не смог отвертеться», так они говорили. Да ты лучше сама прочитай мои записи, я постаралась записать все, выбери важное для тебя…Затем три четверти часа, не меньше, мы корпели над Гражинкиными записями, так что у меня вся часть туловища пониже спины одеревенела, очень уж неудобные стулья в этих провинциальных ресторанчиках, хотя бывают и хуже… Оказывается, Лодзя — так звали Завадскую — пылала ненавистью к растрёпанной Марленке. Ханя пылала ненавистью больше к хахалю, чем к злой разлучнице. Потому, наверное, что себя ценила несравненно выше и просто пренебрегала какой-то там лахудрой. Впрочем, у Хани и в самом деле ноги были красивее.Если же говорить по существу, выяснилось лишь одно важное обстоятельство:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41