Ему хотелось кричать и одновременно плакать и смеяться от распиравшей его изнутри радости.
Только добравшись до края террасы, он осмелился оглянуться на оставшийся позади дом. Намокшие от дождя стены казались еще темнее, а окна грязнее и чернее. И все же на первый взгляд это был обычный дом, построенный руками людей из кирпича, дерева и стекла. Старое здание, казалось, устало от долгой жизни, и в нем не было ничего зловещего, подумал Эш, если не знать, что творится за его стенами. Дэвид смахнул с ресниц капли дождя. Все, что произошло, не могло быть реальным, и все же это не было сном.
Тем временем кошмар, как оказалось, еще не закончился, – одно из стекол в окнах нижнего этажа разлетелось вдребезги, и в образовавшемся проеме возникла дьявольская морда Охотника.
Эш с трудом, припадая на одну ногу, спустился по ступенькам террасы в парк и заковылял по выложенной каменными плитами дорожке, понимая, что ему ни за что не убежать от своего преследователя. Оглянувшись через плечо, Эш увидел, что пес уже добежал до верха ведущей в парк лестницы и стал неторопливо спускаться по ней, словно сознавая, что его жертва никуда не денется. Из пасти собаки текла слюна, с морды клочьями падала белая пена; опустив голову, дрожа от сдерживаемой ярости, Охотник с утробным рычанием стелющимся аллюром бежал по дорожке.
Эш повернулся лицом к приближавшемуся чудовищу, как делал это уже раньше, вынужденный играть с ним в смертельно опасную игру, потому что бежать было еще страшнее. В том, что пес его серьезно покалечит, Эш не сомневался, вопрос состоял в другом: будут ли эти раны достаточно серьезными, чтобы убить его. Несмотря на холодный дождь, Эш вспотел – ему было жарко.
Охотник был от него всего лишь в нескольких ярдах, и расстояние между ними стремительно сокращалось. Эш скорчившись продолжал пятиться – он был одновременно испуган и зол, оттого что не может справиться со своим страхом перед этой собакой. В душе его все кипело, и он уже готов был разразиться бранью, хотя и понимал, что пользы от этого не будет. Но прежде чем слова сорвались с его губ, ноги его уперлись во что-то твердое. Все. Дальше отступать некуда: за его спиной была невысокая ограда, окружавшая заросший пруд со стоячей водой.
Охотник весь напрягся, готовясь к прыжку.
За спиной Эша разверзлась вода.
Забыв об Охотнике, он резко обернулся. На него надвигалось нечто столь ужасное, что Эш без сил рухнул на колени.
Остатки ее волос мокрыми слипшимися прядями свисали до плеч. Длинное, заляпанное грязью и слизью со дна пруда платье клочьями прилипло к телу вместе с полусгнившими водорослями, словно решило украсить себя всякого рода мерзостью, пока его обладательница покоится под водой.
Охотник завыл и лег на дорожке.
Отвратительными на вид сморщенными руками, от одной из которых остались лишь почерневшие хрящи, она вцепилась в край стенки, обратив к Эшу оскал зубов. Почти половина тела ее сгорела и обуглилась. Как и накануне вечером, на него не мигая смотрело огромное глазное яблоко.
Она подтянулась и вылезла из пруда, возле ее покрытых шрамами ног тут же образовалась лужа воды, стекавшей потоками с тела. При ее появлении Эш отпрянул от стенки, и вот теперь она наклонилась вперед и тянула к нему руки, с которых свисали тонкие скользкие водоросли, браслетами увившие ее запястья.
Эш с отвращением отшатнулся, и губы ее искривились, издав какой-то скрипучий звук, – возможно, это было его имя.
Внезапно почерневшая половина ее тела вспыхнула огнем, и она пронзительно закричала.
Ужас, охвативший все существо Эша, напрочь лишил его способности соображать. Он в шоке мгновенно вскочил на ноги и помчался прочь от омерзительного существа, все время слыша вопли и визг, словно они звучали внутри его опустевшего, без единой мысли, разума. По мере того как он удалялся от пруда, в голове постепенно прояснялось, а крики звучали все громче и громче, как будто исчезали все преграды на их пути. Но одновременно до него доносился и смех, тихий, как эхо, язвительный смех.
Он поскользнулся и упал в мокрую траву, острая боль пронзила теперь уже всю ногу – от лодыжки до самого паха. Не обращая внимания на мучительные спазмы, он снова вскочил и заковылял по запущенным клумбам, через заросли кустарника, стремясь поскорее добраться до деревьев и укрыться под ними. Вопли и смех стихли, остались где-то позади, хотя и не смолкли окончательно.
Дождь полил сильнее, еще более затруднив продвижение. Он бежал вытянув перед собой руки, защищая таким образом лицо от хлеставших по нему веток, и наконец добрался до леса. Из-за лившихся по лицу дождевых струй он почти ничего не видел, а может быть, виной тому были слезы, туманившие глаза. Его не покидало ощущение, что он в лесу не один, он слышал приглушенный смех, тихие зовущие голоса, иногда видел в отдалении мелькавшие среди деревьев тени.
Он понятия не имел, куда именно бежит, им владело лишь одно желание – оказаться как можно дальше от поместья. Как только он выйдет из леса, он найдет дорогу в поселок и вновь окажется в упорядоченном мире нормальных людей. Хруст ветки в кустах заставил его резко отпрянуть влево, мелькнувшая под деревьями тень вынудила повернуть направо. Доносившийся откуда-то сзади смех гнал его вперед.
Вскоре он оказался на уже знакомой ему просеке. Он споткнулся и упал на четвереньки, чувствуя, как барабанит по спине дождь, который здесь в отсутствие деревьев лил еще сильнее. Эш наконец понял, где находится. Перед ним возникла каменная громада фамильного склепа Мариэллов.
Эш судорожно хватал ртом сырой воздух, он безмерно устал, плечи поникли, спутанные волосы прилипли к голове. Дождевые капли с гулким эхом стучали по серому камню мавзолея, постепенно смывая с него грязь, придавая более яркие оттенки укоренившемуся в трещинах лишайнику. На глазах у Эша дождь смыл черный налет с прикрепленной у входа таблички, на которой были выгравированы какие-то надписи.
Ему оставалось только прочитать эти постепенно появляющиеся надписи.
Томас Эдвард Мариэлл. 1896 – 1938
Изабель Элоиза Мариэлл. 1902 – 1938
Эш смахнул с век капли дождя, внимательно следя за тем, как заполнявший выгравированные бороздки грязный налет, смешиваясь с водой, потоками стекает вниз. По-детски шевеля губами, он беззвучно произносил то, что постепенно появлялось на этих табличках, и новая волна ужаса буквально пригвоздила его к месту.
Роберт. 1919 – 1949
Саймон. 1923 – 1949
Кристина. 1929 – 1949
Последняя цифра – дата их смерти – все росла и росла перед его глазами, увеличиваясь до невероятных размеров...
1949
Из темноты склепа до него донесся приглушенный детский смех.
Он увидел, что металлическая дверь широко распахнута. Изнутри слышались теперь совсем иные звуки – скрежет камня о камень. В полумраке мавзолея возникло какое-то движение. Плита, служившая крышкой гроба, сдвинулась в сторону. Рядом приподнялась еще одна такая же плита, словно кто-то с силой толкнул ее изнутри.
И снова послышался детский смех.

30

Он бросился напролом через заросли, спотыкался, падал, вскакивал снова, не замечая, как ветки больно хлещут его по лицу, по рукам, цепляются за одежду, пытаясь задержать его. Над головой пронзительно кричали птицы. Эш ни разу не оглянулся, боясь увидеть тех, кто, возможно, его преследовал. Он продирался через кусты, перепрыгивал через поваленные деревья, но упорно двигался вперед, пока наконец не увидел просвет.
С воплем облегчения Эш выбежал на дорогу.
Он позволил себе на минуту остановиться, чтобы перевести дух и прислушаться, не гонятся ли за ним его преследователи. Вокруг все вроде было тихо и спокойно. Кто бы (или что бы – у него не было времени выяснять это) ни прятался внутри склепа, он не бросился за ним в погоню. Тем не менее он снова двинулся вперед, неуклюже припадая на поврежденную ногу, которая болела теперь поистине невыносимо. В горле пересохло, дыхание было тяжелым. Уже совсем рассвело, дождь почти прекратился и лишь слабо моросил.
Он не слышал шума приближавшегося автомобиля, пока тот не оказался в какой-нибудь сотне ярдов позади него. Наконец до него донесся рокот мотора, шелест шин и хруст попадавших под колеса мелких веточек. Эш оглянулся и сквозь пелену дождя увидел свет фар. Он попытался идти быстрее, но сил уже не было, каждый шаг давался ему все с большим трудом.
Фары осветили мокрую дорогу. Он все продолжал и продолжал идти вперед, отчаяние заставляло его упорно преодолевать метр за метром.
С ним поравнялся “Уолсли”, и Эш отскочил в сторону, чтобы не оказаться под его колесами. Окно со стороны водителя открылось, и оттуда высунулась рука.
– Мистер Эш! Пожалуйста, сядьте в машину. Вы совершенно обессилели и не сможете сами добраться.
Эш остановился, потом зашатался, согнулся пополам, хватая ртом воздух, его едва не стошнило, и он был близок к истерике.
– Что... что вам от меня нужно? – наконец смог вымолвить он.
В глазах женщины мелькнула жалость.
– Я только хочу помочь вам, – ответила она. – Пожалуйста, сядьте в машину и позвольте отвезти вас на станцию. Это ваш единственный шанс.
Эш понимал, что она совершенно права: он слишком устал, утратил не только физическую, но и психическую силу и не сможет дойти самостоятельно. Он оперся руками о капот машины.
– Только скажите мне, почему, – умоляюще попросил он. – Почему они так со мной поступили?
Мисс Вебб указала ему на пассажирскую дверь.
– Сядьте, мистер Эш, иначе вы упадете прямо на дороге.
По-прежнему опираясь на капот, он медленно обошел машину спереди, сознавая, что иного выбора у него нет и придется ей поверить. Он с трудом влез в машину.
“Уолсли” тронулся с места и начал постепенно набирать скорость. Эш по-прежнему никак не мог отдышаться, ноги и руки у него дрожали. Он с подозрением вглядывался в сидевшую рядом женщину. Няня Тесс тоже заметно изменилась, хотя перемены в ней не носили столь противоестественного характера, как у ее племянников. Лицо ее осунулось, волосы растрепались, морщины не только углубились, их стало значительно больше – теперь они сплошь покрывали бледную кожу.
– Они очень плохо поступили с вами, – промолвила она ворчливым тоном. – Я предупреждала их, я умоляла их не делать этого.
– Я ничего не понимаю, – со вздохом произнес Эш заплетающимся языком.
Она бросила на него быстрый взгляд и нахмурилась, увидев, в каком он состоянии.
– О, вы и не должны были понять что-либо. Они хотели запутать вас, сбить с толку и таким образом нагнать на вас побольше страха.
– Но зачем им было пугать меня?! – воскликнул он. – Что я им сделал?
Дворники очистили ветровое стекло от последних капель дождя.
– Они хотели доказать, что вы заблуждаетесь. Что все ваши теории относительно невозможности жизни после смерти в корне неверны. Они хотели, чтобы вы сами убедились... чтобы вы заплатили...
Он уставился на нее непонимающим взглядом.
– Никакой сестры-близнеца не было, мистер Эш, – тихо сказала она.
Эш презрительно фыркнул.
– Я догадался. Кристина страдает шизофренией, не так ли?
– Что? Вы по-прежнему ничего не поняли? После всего, что произошло? – Она снова взглянула в его сторону, но Эш избегал встречаться с ней глазами. – Такое впечатление, что в ее теле одновременно жили два существа. Одно совершенно нормальное, нежное и любящее, а другое – безумное и злобное. Мы сделали все возможное, чтобы скрыть это от окружающих.
Ее руки, обтянутые потемневшей кожей, еще крепче сжали руль.
– После смерти Изабель и Томаса забота о ней полностью легла на плечи мальчиков и, конечно, на мои тоже. Мы все, как могли, оберегали ее и одновременно держали под постоянным контролем. Господи! У меня, у всех нас, просто сердце разрывалось, когда мы были вынуждены ради ее же безопасности и для нашего спокойствия запирать девочку на ключ.
Машина подъезжала к перекрестку, и мисс Вебб сбросила скорость. Эш едва удержался, чтобы не броситься к заросшей травой телефонной будке. Какой в этом сейчас смысл? Лучше уж поскорее добраться до станции и уехать как можно дальше от этого проклятого поместья. Няня Тесс выехала на главную дорогу, и машина снова стала набирать скорость. Дворники со скрипом бегали по совершенно сухому ветровому стеклу. Но женщина, казалось, не замечала ничего.
Она продолжала рассказ, и в голосе ее было столько печали и горя, что Эш понял, что воспоминания, несмотря на прошедшие годы, по-прежнему причиняют ей боль. Усталый и измученный, он внимательно слушал ее.
– В том, что в конце концов произошла эта трагедия, виноват Саймон. Видите ли, несмотря на то что он вырос, в душе он все еще во многом оставался ребенком. Мальчикам, конечно, неоднократно напоминали, что с Кристиной следует обращаться очень бережно и осторожно. Возможно, двойственность ее натуры просто утомила его – она могла быть веселой и игривой, а в следующую минуту превращалась в злобную, визжащую фурию. А быть может, в какой-то момент он вдруг стал бояться ее.
Она замолчала и тут только обратила внимание на скребущие по сухому стеклу дворники. К великой радости Эша, она наконец отключила их.
– В тот день Роберт должен был вернуться из Лондона после встречи со своими советниками по финансам, и я поехала встречать его на станцию. Я... я думала, что Саймон вполне сможет справиться со всем самостоятельно. Должно быть, это была еще одна его глупая выходка, своего рода игра...
Она замолчала.
– Рассказывайте... – тихо попросил Эш.
Она, казалось, собиралась с силами и наконец решилась продолжить.
– Саймон запер Кристину вместе с ее любимой собакой в винном подвале. Он знал, что она не любит бывать там, ненавидит царящую внизу темноту, запах сырости и толстые стены без окон. Каким-то образом ей удалось зажечь огонь. Мне часто приходилось отбирать у нее спички – маленькие язычки пламени буквально завораживали ее. Кристина говорила мне, что когда пламя гаснет, от спички поднимается маленькое облачко – это крошечная спичечная душа устремляется на небеса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28