— Вам тоже, Маргарет.
— Благодарю вас, — коротко ответил премьер-министр. Тон его был заметно не столь доброжелателен, как при обращении к другим коллегам.
Неожиданно даже для себя Маргарет спросила:
— А разве у вас не найдется для нас какого-нибудь подходящего к случаю латинского изречения, Харви?
Уоррендер перевел взгляд с Маргарет на Джеймса Хаудена.
— Иногда у меня создается впечатление, что вашему супругу не нравятся мои упражнения в латыни.
— Не обращайте внимания, — попросила Маргарет. — По-моему, они очень забавны.
На губах министра по делам иммиграции мелькнула едва заметная усмешка.
— В таком случае, извольте: vectatio, interque, et mu-tata regio vigorem dant.
— Насчет vigorem я что-то припоминаю, а остальное все что значит, Харви? — вмешался Стюарт Коустон.
— Это из Сенеки. Звучит примерно так: “Движение, странствования и перемена мест вселяют силу и бодрость”, — перевел Уоррендер.
— Я и без странствований достаточно бодр, — сухо заявил Джеймс Хауден. Эпизод вызвал у него раздражение, и, твердо взяв Маргарет под руку, он двинулся к послу США, который, приподняв шляпу, пошел им навстречу. Остальные провожающие, словно интуитивно, остались на своих местах.
— Энгри, вот неожиданная радость! — приветствовал посла Хауден.
— Напротив, премьер-министр, это большая для меня честь, — посол поклонился Маргарет.
Филипп Энгроув, седовласый карьерный дипломат, у которого были друзья во множестве стран мира, умел привнести в протокольные любезности очень личные нотки, а порой за этим, возможно, крылись действительно искренние чувства. “Мы слишком склонны принимать вежливость всего лишь за обязательную маску”, — подумалось Хаудену. Он заметил, что сегодня посол сутулился больше обычного.
Маргарет тоже обратила на это внимание.
— Надеюсь, это не ваш артрит опять разыгрался, мистер Энгроув?
— Боюсь, что именно так, — ответил он ей с горестной усмешкой. — Канадская зима, конечно, прелестна, миссис Хауден, но иногда становится просто наказанием для нас, страдальцев.
— Ради Бога, не хвалите вы нашу зиму, даже из вежливости! — воскликнула Маргарет. — Мы с мужем родились здесь, но так и не можем к ней привыкнуть.
— Надеюсь, вы преувеличиваете, миссис Хауден, — произнес посол с задумчивым выражением. — Я часто прихожу к выводу, что канадцы за многое должны благодарить свой климат: за упорство и твердость характера, под которыми таится большая теплота.
— Ну, если так, то вот вам еще одно объяснение, почему у нас столь много общего, — Джеймс Хауден протянул послу руку. — Как я понимаю, вы присоединитесь к нам в Вашингтоне?
Посол кивнул в подтверждение:
— Мой рейс через несколько минут после вашего, — и, задержав ладонь премьер-министра в своей, пожелал:
— Счастливого пути, сэр, и возвращения с честью.
Когда Джеймс и Маргарет направились к самолету, их окружили журналисты. Здесь было около дюжины парламентских репортеров из газет и информационных телевизионных агентств, а также весьма важного вида телевизионный комментатор в сопровождении съемочной группы. Брайан Ричардсон торопливо занял позицию, откуда его мог слышать и видеть Хауден, и премьер-министр отметил его маневр благодарной улыбкой и дружелюбным кивком. Они уже обсудили, как Хаудену вести себя с прессой, и пришли к решению, что основное официальное заявление — хотя и не раскрывающее главных вопросов, которых коснутся переговоры, — будет сделано по прибытии в Вашингтон. В то же время Хауден понимал, что ему следует сказать что-нибудь и для журналистского корпуса Оттавы. Говорил он очень кратко, изложив набор обычных банальностей по поводу отношений между Канадой и США. Затем замолчал в ожидании вопросов.
Первый вопрос последовал от телевизионного комментатора.
— Ходят слухи, мистер премьер-министр, что в ходе нынешней поездки вы, кроме просто торговых переговоров, займетесь еще кое-чем.
— Да, это правда, — серьезно подтвердил Хауден. — Если выкроим время, перекинемся с президентом в мячик.
Ответ вызвал взрыв смеха. Он взял правильный тон, проявив добродушие и не одергивая интервьюера.
— Но помимо занятий спортом, сэр, — телевизионщик деланно улыбнулся, продемонстрировав два полумесяца безукоризненно белых зубов, — не поговаривали разве о принятии важнейших военных решений?
Так, утечка информации все-таки произошла, хотя и явно самого общего характера. Ничего удивительного, подумал Хауден, где-то он однажды слышал, что секрет, ставший известным двоим, перестает быть секретом. Как бы то ни было, то, что сейчас случилось, должно послужить напоминанием, что жизненно важную информацию все равно долго не утаишь, и после Вашингтона ему придется действовать очень быстро, если он хочет держать под своим контролем обнародование всех главных новостей.
Теперь он отвечал, с большой осторожностью выбирая слова, поскольку помнил, что его станут цитировать.
— Естественно, тема нашей совместной обороны будет обсуждаться в Вашингтоне, как и всегда в таких случаях, наряду с другими вопросами, представляющими взаимный интерес. Что же касается решений, то любое решение будет, безусловно, приниматься в Оттаве с ведома парламента и, если понадобится, с его одобрения. Среди собравшихся раздались аплодисменты.
— Не могли бы вы сказать, мистер Хауден, — продолжал комментатор, — будет ли обсуждаться недавний инцидент с подводной лодкой, и если да, то какова будет позиция Канады?
— Я абсолютно уверен, что мы будем обсуждать этот вопрос, — серьезно ответил Хауден. — Естественно, мы разделяем глубокую озабоченность Соединенных Штатов в связи с трагической гибелью “Дифайэнта” и ее экипажа. Ничего более в данный момент сказать вам не могу.
— В таком случае, сэр… — начал было телевизионщик, но тут его нетерпеливо оборвал другой репортер:
— Слушай, приятель, не возражаешь, если еще кто-нибудь задаст вопрос? Кроме телевидения, пока еще есть и газеты.
Его поддержал одобрительный ропот среди других журналистов, и Джеймс Хауден мысленно усмехнулся. Он заметил, как комментатор вспыхнул и сердито кивнул съемочной группе. Эти кадры, догадался премьер-министр, впоследствии, конечно, вырежут.
Поставивший на место телевизионщика репортер, средних лет журналист по имени Джордж Хаскинс, представлявший виннипегскую “Фри пресс”, не терял времени:
— Мистер премьер-министр, я бы хотел задать вопрос не насчет Вашингтона, а по поводу позиции правительства в отношении этого человека без гражданства.
Джеймс Хауден сдвинул брови. Несколько озадаченно переспросил:
— Что-то не совсем вас понял, Джордж.
— Я говорю об этом Анри Дювале, сэр, о том самом парне в Ванкувере, которого не впускает министерство по делам иммиграции. Не скажете ли нам, почему правительство заняло такую позицию?
Хауден перехватил взгляд Брайана Ричардсона, и партийный босс энергично протолкался вперед.
— Джентльмены, сейчас, как вы понимаете, не время… — начал было Ричардсон.
— Черта с два, Брайан! — вспылил Хаскинс. — По всей стране это новость номер один.
Кто-то из журналистов ворчливо добавил:
— С этими телевизионщиками и представителями по связям с общественностью теперь уже и спросить ничего нельзя.
Джеймс Хауден преувеличенно добродушно вмешался в назревавшую перепалку:
— Я отвечу на любой вопрос, если смогу. Я ведь всегда так поступал, разве нет?
— Да, сэр, конечно, не о вас речь, — согласился Хаскинс. — Вот только другие все пытаются помешать.
Репортер метнул негодующий взгляд в сторону Брайана Ричардсона, который и не подумал отвести глаз, храня на лице бесстрастное выражение.
— Я только сомневаюсь, очевидно, как и мистер Ричардсон, — заметил премьер-министр, — что такой вопрос уместен в данный момент.
Хауден надеялся, что ему удастся увести разговор в другую сторону; если нет, придется выкручиваться. Иногда он думал, что иметь пресс-секретаря на такие вот случаи — как у президента США — большое преимущество. Но от учреждения такой должности упорно воздерживался из опасения стать труднодоступным для окружающих.
Томкинс из торонтской “Стар”, сдержанный, ученого вида англичанин, пользовавшийся в столице огромным уважением, вежливо сообщил:
— Дело в том, сэр, что большинство из нас получили телеграммы от редакторов с требованием процитировать ваше заявление по поводу этого Дюваля. Похоже, множество людей интересуется, что с ним будет.
— Понятно.
Избежать этой темы, значит, не удастся. Даже премьер-министр, если он достаточно умен, не может оставить без внимания подобную просьбу. Хаудена, однако, бесило, что теперь внимание публики будет частично отвлечено от его визита в Вашингтон. Хауден задумался. Краем глаза он заметил протискивавшегося вперед Харви Уоррендера, но умышленно игнорировал его присутствие, с раздражением вспомнив, что именно тупое упрямство Уоррендера привело к тому, что сейчас происходит. Он взглянул на Ричардсона. В глазах директора партии ясно читался упрек: “Я же предупреждал, что будут неприятности, если мы не приструним Уоррендера”. А может быть, Ричардсон уже догадался, что здесь сыграли свою роль какие-то дополнительные факторы, для этого он был достаточно проницателен. Так или иначе, с учетом угрозы Харви Уоррендера, нависшей над Хауденом подобно лезвию гильотины, премьер-министру придется самому справляться с ситуацией. “Одно только можно предсказать совершенно точно, — мелькнула у Хаудена мысль, — инцидент, о котором зашла речь, хотя и неприятный, но, вне всяких сомнений, через несколько дней утратит всякую актуальность и очень скоро забудется”. Хауден заметил, что телевизионщики вновь включили камеру, так что, может быть, действительно самое время решительно выразить официальное мнение и подавить возможную критику.
— Хорошо, джентльмены, — объявил премьер-министр. — Вот что я имею вам заявить.
Перед ним в ожидании застыли карандаши, стремительно забегавшие по блокнотам, как только он начал говорить.
— Как здесь подчеркивалось, газеты широко освещали эпизод, связанный с лицом, чье имя минуту назад было упомянуто мистером Хаскинсом. Многие из публикаций, должен сказать со всей откровенностью, носили несколько сенсационный характер, в них отмечалась некоторая склонность игнорировать определенные факты — такие факты, которые правительство в силу лежащей на нем ответственности игнорировать не может.
— Не скажете ли, какие именно, сэр? — на этот раз представитель монреальской “Газетт”.
— Если проявите немного терпения, я дойду и до них, — в голосе Хаудена зазвучали резкие нотки. Он не любил, когда его прерывали, да и вообще невредно время от времени напоминать журналистам, что они интервьюируют не какого-нибудь там второстепенного министра. — Я хотел бы отметить, что министерство по делам гражданства и иммиграции постоянно сталкивается со множеством отдельных случаев, которые не получают, правда, столь широкой огласки. Так что улаживать подобные дела справедливо и гуманно, но тем не менее строго по закону не в новинку ни нашему правительству, ни его иммиграционной службе.
Репортер оттавской “Джорнэл” спросил:
— Но не является ли данный случай особым, мистер премьер-министр? То есть я хочу сказать, у этого человека нет родины и все такое…
— Когда имеешь дело с людьми, мистер Чэйз, каждый случай особый, — назидательно ответил Джеймс Хауден. — Именно поэтому, с тем чтобы обеспечить определенную справедливость и последовательность наших действий, у нас и существует закон об иммиграции, одобренный парламентом и народом Канады. Правительство, как его и обязывают правовые нормы, действует в рамках этого закона и точно так же поступило в обсуждаемом нами сейчас случае. — Он сделал паузу, чтобы дать репортерам время записать его слова, затем продолжил:
— У меня нет в данный момент под рукой всех деталей этого дела, но меня заверили, что обращение данного молодого человека было рассмотрено самым тщательным образом и что по закону об иммиграции ему никоим образом не может быть разрешен въезд в Канаду.
— Не согласитесь ли вы, сэр, что бывают моменты, когда гуманные соображения становятся важнее технических аспектов? — спросил его молодой журналист, которого Хауден не смог вспомнить.
Он ответил ему с уверенной улыбкой:
— Если вы задаете мне риторический вопрос в широком смысле, то подчеркну, что гуманные соображения имеют непреходящее значение, и наше правительство неоднократно демонстрировало свою приверженность этому принципу. Но если ваш вопрос касается данного конкретного дела, позвольте мне вновь повторить, что все человеческие факторы были приняты во внимание, насколько это представилось возможным. Однако должен еще раз напомнить вам, что правительство связано — как это и должно быть — необходимостью действовать только легальными методами.
Ветер задул немилосердно жалящими порывами, и Хауден почувствовал, как стоявшая рядом Маргарет поежилась в зябком ознобе. “Ну, хватит, — решил он. — Следующий вопрос будет последним”. Последовал он от Томкинса, который произнес почти извиняющимся тоном:
— Сегодня утром, сэр, лидер оппозиции сделал заявление, — он перелистал блокнот, просматривая свои записи. — Мистер Дейтц сказал, что правительство должно решить дело Анри Дюваля, руководствуясь широкими гуманными принципами, а не упорствуя в своей приверженности букве закона. Министр по делам гражданства и иммиграции располагает властью — если, конечно, захочет ею воспользоваться — разрешить своим распоряжением этому трагически несчастному молодому человеку остаться в Канаде в качестве иммигранта.
— У министра нет такой власти, — резко бросил Хауден. — Вся власть принадлежит короне в лице генерал-губернатора. И мистеру Дейтцу это обстоятельство известно так же хорошо, как и всякому другому.
На мгновение наступило молчание, затем репортер с вкрадчивым, почти льстивым простодушием спросил:
— А разве генерал-губернатор не следует в точности вашим рекомендациям, сэр, в том числе и в обход закона об иммиграции, что, как я полагаю, случалось довольно часто?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64