Вскоре мне разрешили вставать и давали нетрудные поручения. В течение
нескольких дней я считывал гранки "Иконоборца" - осторожной, слегка
критичной, взывающей к реформам сверху газете. Это была газета типа "Да,
но..." - внешне беспредельно преданная Пророку и в то же время призванная
вызывать сомнения и заставлять задуматься даже самых нетерпимых и
прямолинейных из его приверженцев. Значение ее заключалось не в том, что в
ней говорится, а в том, как. Ее номера мне приходилось видеть даже во
дворце.
Познакомился я немного также с нашим подземным штабом в Новом
Иерусалиме. Сам универмаг принадлежал нашему человеку и был очень важным
средством сообщения с внешним миром. Полки магазина кормили и одевали нас,
через систему связи универмага мы не только сообщались с другими частями
города, но и могли иногда организовывать международную связь, если нам
удавалось зашифровать послание так, чтобы оно не вызвало подозрения у
цензуры. Грузовики универмага помогали перевозить людей. Я узнал, что
именно так начала свой пусть в Мексику Юдифь, - в ящике, на котором было
написано "резиновая обувь". Коммерческие операции магазина служили хорошим
прикрытием для наших широких связей.
Успешная революция - огромное дело, нельзя забывать об этом. В
современном сложном индустриальном обществе кучка заговорщиков, которые
шепчутся за углом и собираются при свече на покинутых руинах, не сделает
революции. Революции нужны множество людей, запасы современной техники и
современного оружия. И чтобы управлять всем этим, необходимы конспирация,
преданность делу и тщательно продуманная организация.
Я работал, но, пока не получил назначения, у меня оставалось много
свободного времени. Нашлось время и заглянуть в библиотеку; я прочитал и
про Томаса Пейна и про Патрика Генри [Генри Патрик (1736-1799) -
американский общественный деятель, идеолог и активный участник войны за
независимость Северной Америки], и про Томаса Джефферсона [Джефферсон
Томас (1743-1826) - американский просветитель, идеолог войны Северной
Америки за независимость, президент США в 1801-1809 гг.; автор Декларации
Независимости США], и про других. Для меня открылся новый мир. Сначала мне
было даже трудно поверить в то, что я прочел. Я думаю: из всего, что
полицейское государство делает со своими гражданами, самое пагубное и
непростительное - это искажение исторического прошлого.
Например, я узнал: оказывается, перед приходом первого Пророка
Соединенные Штаты управлялись не шайкой сатаны. Я не хочу сказать, будто
их государство было раем из проповедей, но оно не было и тем, чему меня
учили в школе. Впервые в жизни я читал книги, непрошедшие цензуру Пророка,
и они потрясли меня. Иногда я даже невольно оборачивался, боясь самого
себя, ожидая, что кто-то обязательно должен следить за мной, смотреть мне
через плечо.
Голова моя была забита новыми идеями, каждая из которых была
интереснее предыдущей. Я узнал, что межпланетные путешествия, почти миф в
мое время, прекратились не потому, что Первый Пророк запретил их, как
противные господу; они прекратились потому, что правительство Пророка
привело страну в упадок и не смогло их финансировать. Я узнал даже, что
"безмозглые" (я использовал мысленно привычное слово для определения
иностранцев) посылали в космос корабли и люди уже покорили Марс и Венеру.
Я был так этим взволнован, что даже забыл о нашем положении. Если бы
меня не выбрали в ангелы господа, я, наверное, стал бы работать в области
ракетостроения. Я любил такие вещи, которые требовали быстрых рефлексов,
совмещенных со знанием математики и механики. Может быть, со временем
Соединенные Штаты снова будут иметь космические корабли. Может быть, я...
Но эта мысль была заглушена сотнями других. Например, иностранными
газетами. Я даже и не подозревал раньше, что "безмозглые" умеют читать и
писать. Лондонская "Таймс" оказалась увлекательнейшей газетой. До меня
понемногу дошло, что англичане не едят человеческого мяса и даже, может
быть, никогда и не ели. Оказалось, они очень похожи на нас, если не
считать, что им было до безобразия много разрешено; я даже видел письма
читателей, в которых они осмеливались критиковать правительство. Больше
того, в той же газете было напечатано письмо, в котором местный епископ
укорял своих прихожан за то, что они редко ходят в церковь. Я не могу даже
сказать, какое из писем потрясло меня больше. Однако не было никакого
сомнения: письма эти указывали, что в Англии воцарилась полная анархия.
Мастер Питер сообщил мне, что управление психологии не пропустило
меня в убийцы. С одной стороны, я почувствовал громадное облегчение. С
другой - глубоко оскорбился. Чем же я им не подошел? Почему мне не
доверяют. Я ощутил унижение.
- Не переживай, - сухо сказал ван Эйк. - Они ввели в компьютер твои
данные и проиграли на нем ситуацию, в которой ты должен выполнить задание.
И обнаружили, что все шансы за то, что тебя поймают в первый же раз. А мы
не хотим, чтобы наши люди погибали так быстро.
- А что же теперь?
- Я тебя отправляю в Главный штаб.
- Главный штаб? А где это?
- Узнаешь, когда попадешь туда. А сейчас направляйся к метаморфисту.
Доктор Мюллер был специалист по пластическим операциям. Я спросил
его, что он будет со мной делать.
- Не знаю, пока не выясню, что вы собой представляете.
Он меня всего обмерил вдоль и поперек, записал голос, проанализировал
походку и проверил все мои психические данные.
- Теперь отыщем вам брата-близнеца.
Я наблюдал, как мою карточку сравнивали с десятками тысяч других, и
принялся уже подозревать, что я - личность совершенно уникальная, не
напоминающая никого на свете, когда почти сразу из аппарата выпало две
карточки. А прежде чем машина закончила работу, на столе перед доктором
лежало уже пять карт.
- Неплохой набор, - произнес доктор Мюллер, разглядывая их. - Один
синтетический, два живых, один мертвец и одна женщина. Ну, женщину мы
отложим в сторону, но запомним для себя, что на свете есть женщина,
которую вы могли бы прилично имитировать.
- А что такое синтетический? - спросил я.
- Это личность, тщательно составленная из поддельных документов и
придуманного происхождения. Сделать синтетического - задача сложная и
рискованная, приходится вносить изменения в государственные архивы. Я не
хотел бы пользоваться придуманной личностью, потому что тут не учтешь
мелких деталей, которые могут оказаться жизненно важными. Я предпочел бы
дать облик и данные живущего человека.
- А почему вы все-таки создаете синтетические личности?
- Иногда приходится. Например, надо срочно вывезти беглеца, и под
рукой нет никого, чью личность мы могли бы ему передать. Поэтому у нас
постоянно в запасе широкий выбор синтетиков. Посмотрим теперь, кто эти
живые?
- Минутку, доктор, - перебил его я. - А почему вы сохраняете карточки
умерших людей?
- А это те, кто формально считается живым. Когда кто-нибудь из наших
умирает и представляется возможность скрыть это от властей, мы сохраняем
его данные, чтобы ими мог воспользоваться наш агент. Да, вы поете?
- Неважно.
- Тогда этот отпадает. Он - баритон. Я могу многое в вас изменить, но
не смогу научить вас профессионально петь. А не хотелось бы вам стать
Адамом Ривсом, представителем текстильной компании?
- Вы думаете, я справлюсь?
- Разумеется. После того, как я с вами позанимаюсь.
Через две недели меня не узнала бы и родная мать. Да, думаю, и мать
Ривса не отличила бы меня от своего сына. В течение второй недели я каждый
день встречался с настоящим Ривсом. Пока мы с ним занимались, я к нему
привык, и он мне даже понравился. Он оказался тихим, скромным человеком,
которые не любил вылезать на передний план, и потому казался мне ниже
ростом, хотя он был, конечно, такого же, как и я, роста, сложения и даже
немного походил на меня лицом.
Немного - это было вначале. После небольшой операции уши мои
несколько оттопырились. Нос Ривса был с горбинкой - кусочек воска,
положенный мне под кожу на переносицу, придал горбинку и моему носу.
Пришлось поставить коронки на несколько зубов, чтобы одинаковыми стали
наши зубы. Это была единственная часть перевоплощения, против которой я
возражал. Пришлось также просветлить мне кожу на лице: работа Ривса не
давала ему возможности часто бывать на свежем воздухе.
Но самой трудной частью перевоплощения были искусственные отпечатки
пальцев. Подушечки моих пальцев покрыли тонким слоем, на котором были
выдавлены линии пальцев Ривса. Эта работа была настолько тонкая и точная,
что доктор Мюллер заставил переделать один из пальцев семь раз, пока не
признал, что трюк удался.
Но все это оказалось только началом. Теперь мне надо было научиться
ходить, как ходил Ривс, смеяться, как он смеялся, даже изучить его
поведение за столом. Я усомнился, что много зарабатывал бы как актер, и
мой тренер полностью со мной согласился.
- Послушайте, Лайл, - повторял он. - Когда вы, наконец, усвоите, что
жизнь ваша зависит от того, насколько хорошо вы будете имитировать Ривса?
Вы обязаны научиться!
- А мне казалось, что я веду себя, как Ривс, - робко возражал я.
- Ведете! В этом-то и беда, что только ведете. И разница между вами и
Ривсом, как между настоящей ногой и протезом. Вы обязаны стать настоящим
Ривсом. Попытайтесь. Беспокойтесь, как и он, о распространении тканей,
думайте о вашей последней деловой поездке, о налогах и расцветке...
Давайте. Попытайтесь.
Каждую свободную минуту я изучал дела Ривса так, чтобы полностью
заменить его как специалист по текстилю. Я изучал способы торговли и
понял: мало только развозить образцы и предлагать их розничным торговцам.
Еще до окончания работы я научился уважать своего двойника. Раньше я
полагал, что продавать и покупать - просто. Оказывается, я и здесь
ошибался. Я плохо спал и просыпался по утрам с разламывающейся головой, и
уши мои, еще не зажившие после операции, зудели до безобразия.
И вот все кончено. За две недели я стал Адамом Ривсом,
путешественником по торговым делам.

7
- Лайл, - сказал мне Питер ван Эйк. - Ривс должен вылететь сегодня на
"Комете" в Цинцинатти. Ты готов?
- Да, сэр.
- Хорошо. Повтори приказ.
- Сначала я должен проехать до побережья. Явлюсь в Сан-Францисское
отделение фирмы и отчитаюсь там в своих сделках. Потом возьму отпуск и
поеду отдыхать. В Аризоне, в городе Фениксе, я должен посетить церковную
службу. После службы я останусь и поблагодарю священника за вдохновенную
проповедь. Затем я скажу ему пароль. Он поможет мне добраться до Главного
штаба.
- Правильно. Ты попадешь к месту работы, и, кроме того, я использую
тебя как курьера. Зайди сейчас в психодинамическую лабораторию, и главный
техник даст тебе указания.
- Слушаюсь.
Питер встал из-за стола и, обойдя его, подошел ко мне.
- До свидания, Джон. Береги себя.
- Спасибо, сэр. А послание, которое я должен доставить, важное?
- Очень важное.
Он больше ничего не сказал и оставил меня в недоумении. Почему не
сказать сразу, если я все равно через несколько минут все узнаю? Но я
ошибался. В лаборатории меня попросили сесть и подготовиться к сеансу
гипноза.
- Вот и все, - сказали мне после окончания сеанса. - Выполняйте
приказание.
- А как насчет послания, которое я должен доставить в Главный штаб?
- Оно уже в вас.
- Гипнотически? Но если меня арестуют?
- Вы в безопасности. Ключ к посланию в двух условных словах. У того,
кто будет вас допрашивать, если вы попадетесь, практически нет шансов
произнести оба слова в определенном порядке. Поэтому вы не сможете выдать
послание ни во сне, ни наяву.
Сначала я думал, что мне дадут какое-нибудь средство покончить жизнь
самоубийством, если я попадусь. Но когда узнал, что послание будет в
безопасности, то на стал даже просить. Кстати, я не склонен к
самоубийству: когда дьявол придет по мою душу, ему придется тащить меня на
тот свет силой.
Ракетодром Нового Иерусалима связан с городом подземкой. Станция
находится прямо напротив универмага, так что я вышел из его дверей,
перешел улицу, разыскал тоннель с надписью "Ракетодром", подождал, пока
подъехала пустая повозка, положил туда багаж, сел сам. Служитель закрыл
колпак, включил ток, и почти мгновенно я оказался в порту.
Я купил билет и встал в хвост очереди к портовому полицейскому
участку. Должен признаться, что я нервничал. За документы Адама Ривса я не
боялся, но знал, что полицейские наверняка имеют приказ задерживать
всякого, кто напоминает бежавшего преступника Джона Лайла. Но они всегда
кого-нибудь да разыскивают, и я надеялся, что список разыскиваемых лиц
слишком длинен для того, чтобы на некоего Джона Лайла обратили особое
внимание.
Очередь продвигалась медленно. Я принял это за неблагоприятный знак,
особенно когда заметил, что нескольких человек вывели из нее и поставили у
стены. Но само ожидание позволило мне собраться с силой. Я протянул
сержанту свои документы, посмотрел на хроно, потом поднял глаза к
станционным часам и снова посмотрел на свой хроно.
Сержант проверял бумаги не спеша. Он взглянул на меня и сказал:
- Не волнуйтесь, не опоздаете. Пока мы всех не проверим, они не
полетят.
Он пододвинул ко мне блестящую дощечку:
- Отпечатки пальцев, попрошу.
Я без слов протянул руки. Он сверил эти отпечатки с отпечатками в
моем разрешении на передвижение по стране, потом с отпечатками пальцев,
которые Ривс оставил, когда прилетел сюда неделю назад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19