В дружеском общении с писателями двух младших поколений Тебе не понадобилось быть "юным среди юных"; Тебе недоставало "зрелости", и по этой самой причине Твой куда более обширный опыт делал Тебя партнером, собеседником. Сумасброда Ты из себя никогда не корчил, для этого в Тебе слишком мало "артистического" и слишком много подлинно безрассудного, а значит, Ты бываешь и поистине страшен, и столь же бесспорно по-товарищески сердечен. Ты - друг, ибо, если Ты и лучше, не строишь из себя умника-всезнайку и не глядишь свысока; место снисходительности у Тебя заступает критика, и Ты рассчитываешь, что другой ее выдержит. Партнер, собеседник. Я видел, Ты благодарен за критику.
Широко известна и драматургическая резкость Твоих жизненных рекомендаций - Ты никогда их не предлагал, и как раз поэтому их искали. Сколько же людей - писателей и не писателей - приходили к Тебе, автору "Штиллера", со своими "партнерскими" делами; Ты хоть одному (или одной) из них советовал идти на компромисс? Ты не брат Клаус *. Еще не зная Тебя, я уже слыхал, что при семейных сложностях Ты советовал только развод. Полюбовные соглашения Тебе претят, есть ведь и более весомые моменты, например свобода партнеров, смелое неповиновение, - серьезность в этом, любой ценою, входит в Твою концепцию жизненной правды. Готовое упасть толкни! Здесь Ты, при величайшей личной деликатности, был моралистом: в партнерстве необходима масштабность, оно все стерпит, кроме уютной лени.
Быть может, я несправедлив к Тебе, предполагая за подобной режиссерской работой наличие неумолимого художественного чутья? Щепетильность как гарантия от оцепенения, более того - от окостенения; щепетильность как сырье для работы и как метод обработки. Поэтика честности требует этической остроты, острейший вариант - различение и разделение, в духовном, в личном.
Думаю, тем самым ты предъявил к кой-кому чрезмерные требования, в первую очередь - к себе. Однако, взяв ношу на себя, Ты, насколько я вижу, остался неисправим. Лучше рыцарь печального образа, чем безмятежное бытие; достаточно было одного подозрения - и Ты обращался в бегство. Если бы жизнь состояла из сплошных отъездов, можно бы и поучиться у Тебя жить; в решающие годины она по меньшей мере такова и есть, да-да. Твоя стихия - кризис, проще говоря, решение. Порою у Тебя, режиссера, это смахивает на самоцель, на acte gratuit 1, даже когда Ты первый за это расплачиваешься. "Мастером жить", как выражался Мейстер Экхарт *, на Твой лад не станешь. Но из несогласия между Твоими притязаниями и тем, что Ты способен выдержать, Ты черпал свое писательское мастерство. Писание как самозащита - писать начисто, улучшать на бумаге. Улучшать как можно больше. Другая добротность.
Кстати, к другим Ты умеешь быть очень добрым (звучит весьма льстиво, хоть я и имею в виду, что Ты добрый по-настоящему; не добренький с приторно-теплым взглядом, а добрый de facto 2). Однако же к полюбовным решениям Ты склоняешься, только если они затрагивают Твою работу.
1 Здесь: бесплатный довесок (фр.).
2 Фактически (лат.).
Нынче Твоя позиция - без всякого восторга - именуется "мужской". Женщины с мощным женским самосознанием определенно любят с Тобой поспорить. Твой партнер по жизни, наверно, не прочь, чтобы Ты доставлял себе (а значит, ему или ей тоже) поменьше хлопот. Голод на масштабность удорожает партнерство, иной раз до того, что просто не подступиться; но Ты предпочитаешь дороговизну, ибо тогда они останутся Тебе дороги. J'adore ce qui me brule.
По-моему, Ты сможешь простить любую рану, кроме тех, что нанесли Тебе от лени (Ты и осмотрительность частенько считаешь ленью). Вдобавок Ты, один из великих психологов в немецкоязычной литературе, искренне презираешь школярскую психологию; непростительное - самое непростительное зовется у Тебя нехваткой масштабности, - по-Твоему, незачем и разъяснять. Жест должен говорить сам за себя; производные, приложимые ко всем, Ты в грош не ставишь. Тебя, завораживает абсолютное, оно прекрасно, ибо пластически сильно и достойно носить имя искусства. Непростительно, если люди не умеют с этим жить. Фрейдовский Эдип не имеет касательства ни к царю Фив, ни к Зеленому Генриху. Психоаналитические аспекты моей книги о Келлере не слишком Тебя интересовали. Куда бы мы пришли, будь мы излечимы? К Твоей работе наверняка нет.
Творчество как партнер, как собеседник. Здесь Ты поставил барьер повыше и назначил себе обязательную меру - не счастья, а удачи. Неужели удача никогда не бывала для Тебя счастьем? Ни разу я не видел, чтобы Ты - пусть и недолго - почивал на лаврах удачи; в работе благополезность должна сама собою разуметься. И угрюмым работягой Тебя никак не назовешь - когда Тебе что-то удается, Ты откровенно ликуешь.
Макс в компании - Твое радушие, не совсем уж бесцеремонное, но и не чопорное, Твое доброе настроение, когда главное сделано, и ощущение, что вечер тоже непременно удастся. Горячая надежда. Гость остается для Тебя партнером; скверный партнер сам чувствует, что никуда не годен, хотя Ты и виду не подавал.
Твоя работа - в сдержанности, с которой Ты о ней говоришь, мне и то всегда чудилась некая торжественность. Когда Ты "без работы", Ты места себе не находишь от беспокойства. "Он опять работает" - добрая весть, пусть даже, по Твоему разумению, не все у Тебя идет гладко. Мерила, с помощью которых Ты определяешь, что может (или не может) "остаться", для других едва ли приемлемы; я сам оказался для Тебя некритичным партнером: все, что Ты мне показывал, я считал более чем "вполне хорошим". Лишь прочитав новый вариант, я понимал, что именовалось "неудачным". Если когда-нибудь появятся текстологические публикации Твоих работ, голова кругом пойдет не у одних филологов; у Тебя можно поучиться тому, что есть сочинительство. Чуть ли не каждая вычеркнутая Тобою фраза заставляет других краснеть от стыда, ибо эти другие оставили бы ее, и с гордостью. То же, что оставляешь Ты, производит впечатление настолько рыхлое, словно окончательный выбор еще не сделан, профессиональная обработка возможностей не завершена. Формулировки, на которые Ты, кстати, большой мастер, для Тебя самого значат не много; две из них способны спасти вечер, но книгу не спасут даже сотни. Чтобы они приобрели ценность в Твоих глазах, нужно куда больше: функциональность в произведении, композиционная точность, смысловая значимость с точки зрения скрытого и обратного смысла. Просто блестит или служит несущей опорой? Статическое чутье Фриша-архитектора.
Твое место в истории литературы - как его охарактеризовать? В области формы Ты не новатор, и - при всем уважении к проблеме идентичности разговоров о необычайности своей тематики тоже не возбуждал. По-моему, Ты открыл новую эру чем-то неприметным и в то же время фундаментальным: новой духовностью (и пафосом) эксперимента. Твои книги суть проверка вымысла литературным опытом - зачастую вымысла нравственного. Что было бы, если б... если б некто мог еще раз заново построить свою жизнь, если б все наши действия были обречены на неудачу, если б долина реки Онсерноне в Тессине была отрезана от мира, если б "Листки из вещевого мешка" пришлось написать вновь, если б некто ткал свою реальность из чужих воспоминаний, если б кто-то прикинулся слепым, если б на Телля смотрели глазами имперского наместника Геслера. Я СЕБЕ ПРЕДСТАВЛЯЮ - что тогда?
Твоя фантазия исходит из реальности - из реального интереса многих, зачастую интереса сиюминутного; и она способна воссоздать реальность, сделать реальную возможность ошеломляюще достоверной. И самое удачное состоит в том, что сугубо приватный интерес совпадает с интересом обобщенным: проверка опытом приобретает неоспоримую важность, эксперимент становится представительным. Этому не научишься, это дается от бога и Тебе дано щедрой рукою; а потому - что для Тебя небезразлично - Ты имеешь и успех.
И все же, думается, естественная плодотворность принципиальных Твоих идей - иными словами, экспериментальных установок - это лишь малая часть Твоего искусства. Не случайность (скорее опасность), что они легко цитируются, легко превращаются в притчи с моралью (смотри пьесу "Андорра"). Под опасностью я разумею вот что: в подобных ситуациях из них извлекают тенденциозную, однозначную и уже по одной этой причине кургузую мораль. До чего же все легко и просто у интеллектуальных защитников отечества с мнимой моралью "Бидермана"! Или у ХДС-овцев с финалом "Штиллера"! Но разве они не правы? Да, тоже правы - всего лишь правы; и это более чем просто нюанс. Здесь заключена разница между (почтенным) сиюминутным и (фундаментальным) эстетическим интересом, то бишь тем самым, который только и гарантирует жизнь произведениям искусства. Подлинной проверкой на опыте, единственной, какую Ты признаешь, была и остается свобода, которую эксперимент дозволяет искусству; в добротном сочинении мораль несет определенную нагрузку, и если она как таковая не пропадает, то ей необходимо обрести соответствующую неоднозначность, иными словами - чувственную осязаемость. В конечном итоге главное для искусства - плоть, а не форма; лишь эта плоть достаточно смертна, чтобы вновь и вновь, всякий раз по-другому, воскресать в каждом из читателей. Твои книги - не личины, не маскарадные костюмы. В любой точке их так называемой поверхности пульсирует живой смысл, поэтому недостаток обработки не оправдаешь более высоким или глубоким смыслом. Принципиальная идея может быть сколь угодно удачной, но функционирует ли она, играет ли, видно из того, обеспечивает она щедрую и сильную организацию материала или нет, способна ли служить несущей опорой и какое снесет количество обратного смысла, зауми и бессмыслицы. А видно это только в процессе работы, сначала авторской, затем читательской. Concept art 1 вполне бы могло стать Твоей специальностью, доказательство тому Твои дневники, ведь по сути своей все они - конспекты, подборки сугубо личных, политических, общественных материалов, привлекательность которых выдает, что собирались они с учетом прежде всего их несущей способности, - эти подборки не имеют аналогов в новейшей литературе. Но старомодная категория удачи располагается у Тебя отнюдь не здесь. Искусство для Тебя не черновой набросок, а композиция, то есть работа: в ней обнаруживаются и мастер, и бес. Работа есть непреходящий фактор истины, подтвержденный чувственно-осязаемой меткостью каждого слова в созданном контексте; на красное словцо он не тянет. Фриш, который легко цитируется, - общедоступен; Твое искусство - не общедоступно. Для меня оно значительно, и со временем в нем еще много чего откроют.
1 Концептуальное искусство (англ.).
Между прочим, Ты не из тех романистов, что нарочито выписывают мельчайшие подробности, не завершитель вроде Томаса Манна. Твои книги живут отрывочностью многих пассажей и фраз, живут в тире и отточиях, чья недосказанность совсем не та, что у "выразительных" отточий слезливой показухи... Пробел означает место, где Ты, по соображениям добропорядочности, не мог сказать больше или, по соображениям искусства (и с оглядкой на эрудицию партнера), не захотел сказать больше. Так сила убеждения соединяется с учтивостью - именно этим Твоя проза уже издали пленяет (и действует на нервы). Деликатность? Сколько в этом слове ханжества, а вместе с тем и простодушия. Твоя деликатность не просто бывает предательской - она задумана ради предательства, каверзного, хитрого. Бесовщина, да и только. Ты не простак. Кто пишет, как Ты говоришь, из "самозащиты", тот вовсе не филантроп. Оглядка касается формы; персонаж может знать наперед, что получится (в том числе и Твой персонаж), ему надо лишь принять форму. Повелитель муз Аполлон был не юношей-кифаредом, но зооморфным божеством из рода волков, алчным и мстительным; он зовется Далекоразящим, ибо никакие расстояния не мешают ему попадать в цель. Где написано, что писателю нельзя быть злым? Только скверным ему нельзя быть. Благоволение не стоит путать с послушанием.
Между прочим, благодаря творческой целенаправленности воображения Ты стал лучшим из знакомых мне редакторов. Читаешь Ты медленно, а потому, прежде чем отнимать у Тебя время, нужно решить, есть ли к этому достаточно веские основания. Твой интерес, однако, нелицемерен и прямо-таки смущает своей неистовостью, да и прямотой тоже. С добротой и снисходительностью он ничего общего не имеет. Ты неумолимо на стороне работы, работы других людей. Но исходишь Ты из их предпосылок, а не из Твоих собственных; это плодотворно, хотя и утомительно. Ты ждешь, что автор останется на высоте своего замысла и его внутренних возможностей. Если что-то Тебя и увлекает, то не просто (или же только вскользь) какое-нибудь удачное место, но ценность этого места, коль скоро Ты способен таковую обнаружить, - иными словами, его полезность для композиции. Сами по себе проблемы интересуют Тебя меньше, чем их "решение", а значит, их место в едином целом; наверное, вот так же говорил о "решениях" Фриш-архитектор. Решения для Тебя не суть ответы, они лишь делают вопрос более ярким и выпуклым. Правильность постановки вопроса Ты оцениваешь по тому, как он задействован, может ли его "решение" опровергнуть эстетические сомнения. "Дозволено то, что удается". Я слышал, как Ты спорил о демократии и о предварительном заключении, об уклонении от военной службы и о социализме, но никогда - о боге и о мире, в котором мы живем. Проблемы веры важны для Тебя постольку, поскольку автор умеет что-то из них извлечь, не только на бумаге, но прежде всего именно там. Немыслимого не существует, если для него найдено художественное решение. Конечно, Ты не прочь порассуждать об уместности материала приличности, как говаривали в своих письмах Гёте и Шиллер, - однако же имеешь в виду приспособленность темы к форме и наоборот. Поэтика для Тебя вовсе не пережиток прошлого, равно как и правильный выбор материала для зодчего. Я, правда, склонен полагать, что Ты делишь темы на большие и малые с точки зрения удачности или выигрышности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54