Он когда-нибудь говорил о нем, упоминал когда-нибудь имена партнеров или что-то другое?
Опустив руку, она подобрала пляжное полотенце и вытерла им глаза и нос. За спиной у нее симулированное море омыло синтетический берег, наполняя апартаменто искусственным запахом выброшенных на берег водорослей и кристаллизующейся морской соли.
— Уэйн никогда не говорил о каких-либо партнерах. Полагаю, он не нуждался в них, потому что у него был доступ к деньгам этой другой женщины. Той, с которой он жил. У нее их явно имелось в избытке. Меня не волновало, что он, что мы берем их для себя, так как она, по его словам, сама украла их у своего мужа.
Карденас внимательно наблюдал за ней.
— Уэйн когда-нибудь упоминал об этом муже?
— Нет, никогда, — покачала головой Кой. — Только о дочери, девочке, с которой жили вместе. О ней Уэйн много говорил. Кажется, он считал ее чем-то особенным, хоть она была и не его.
— Неужели он не говорил о той женщине? — Карденас был озадачен.
— Нет, не о женщине. Он никогда о ней не говорил, если это не было связано с деньгами, которые он собирался забрать. Только о девочке. Ее звали Кати — нет, Катла. А особый проект? Он ни разу не сказал о нем ничего по-настоящему ясного. Обронил как-то раз о том, что предпочитает держать меня в блаженном неведении. Все вращалось вокруг той девочки. — Она покачала головой. — Не спрашивайте меня, почему.
Карденас теперь был столь же заинтригован, как и сбит с толку.
— Большое дело Бруммеля вращалось вокруг Катлы? Вокруг двенадцатилетней девочки Катлы, а не Сурци? — Он сейчас не видел ни нужды, ни причины затрагивать имя Моккеркина.
— Именно так мне сказал Уэйн, — пожала плечами она. — Эй, я ж не выпытывала у него подробностей. Мне хватало его заверений, что мы поженимся и уедем в это место дружбы. Или в местечко Дружба. Когда он говорил о нем, взгляд у него делался совсем мечтательным. Рассказывал, что местечко это теплое, прекрасное и уединенное. Только не говорил, где же оно.
— Над каким же таким необычным делом мог человек вроде Уэйна работать с двенадцатилетней девочкой?
Поднявшись на ноги, Кой Джой принялась апатично натягивать новую одежду. Тело ее являло собой симфонию гибкого движения и приглушенного, генерируемого изнутри цвета. Кровяное давление у Карденаса снизилось наконец до чего-то близкого к норме.
— Без понятия. — Она привлекательно подняла одну ногу, разглаживая обеими ладонями на коже прозрачный материал. Создающяя настроение музыка, продолжавшая играть все это время, к счастью, наконец умолкла. — Он говорил, что она техант, но в подробности не вдавался. Сказал, что она сделала массу работы для своего отца.
Так значит, робкая маленькая Катла Моккеркин была технологическим талантом, размышлял Карденас. Она работала со своим отцом, Моком. Хотя характер этой работы оставался тайной, Карденас начал понимать, почему Клеатор Моккеркин стремился вновь обрести опеку над своим угнанным потомством. Безотносительно к характеру той трудовой деятельности, интерес Уэйна Бруммеля явно привлекла именно она. Для человека, вовлеченного в сложные деловые операции, способности прирожденного теханта могли быть крайне ценными. У техантов, так же как, например, у интуитов, возраст не обязательно служил ограничительным фактором там, где дело касалось природных способностей.
— Он вообще не обсуждал с вами характер того дела?
— Я же сказала. — И, отражая ее досаду, на неприкрытых только что застегнутым платьем частях тела Кой появились сердитые красные звезды, похожие на кляксы. — Он со мной ни о чем подробно не говорил, кроме как о нас, о наших отношениях, и об этом местечке Дружба. И никогда не говорил о деле помимо того, о чем я вам уже рассказала. — Она уткнулась лицом в ладони. — Да я и не хотела, чтобы он говорил о чем-нибудь, кроме нас с ним.
Сделав глубокий вдох, она успокоилась, насколько смогла. За исключением вспыхивающих иной раз сине-золотых пятен, цвет ее кожи вернулся к норме.
— Теперь этому конец. Конец всему. Ему, нам, Дружбе; всему. — Она бросила взгляд на искусно скрытый хроно. У вас еще осталось оплаченное время. Уверены что не хотите?..
Слова ее, произнесенные теперь, были столь же жесткими, столь холодными и лишенными чувств. Даже будь он склонен заняться с ней какой-то не полицейской деятельностью, ее тон напрочь убил бы любой интерес, который мог бы у него появиться.
— Нет. — Его ответ, когда он поднялся с песка, был полон эмпатии. — Вы сделали все, о чем я вас просил.
То, как она пожала плечами, осталось почти незаметным под материалом платья.
— Я рассказала все, что помню. Больше ничего нет. И теперь уж никогда не будет. — Несмотря на дрожащую нижнюю губу, она упорно старалась улыбнуться. — Если я вам действительно больше ни для чего не нужна, мне не помешает побыть следующий час одной.
— Почему бы вам просто не прерваться на ночь?
В ответ она скорей дернулась, чем рассмеялась.
— Да, верно, — ядовито ответила она. — Просто возьму и подойду сейчас к тому, кто там сейчас сидит за столом в приемной, и отключу свой таймер на остаток вечера.
— Могу вывести вас. — Данное утверждение инспектор сделал со спокойной уверенностью.
— Да зачем беспокоиться? — отказалась она раздраженным тоном, направляясь к двери, которая вела в ванную. — Я уже скогана.
И то ли из безразличия, то ли из-за правил заведения, не потрудилась закрыть за собой дверь.
Выходя, Карденас не забыл дать похвальный отзыв. Ничем другим он помочь ей не мог, поскольку она не позволила устроить для нее бегство на сегодняшнюю ночь. Никто не обратился к нему, когда он шагнул за порог «Коктэйля» и двинулся по улице к станции. Скоро выключат свет. Когда секстель остался позади, он был озадачен больше, чем когда-либо. Уэйна Бруммеля явно привлекло к Сурци нечто большее, чем возможность пожить на уворованные денежки. Дело заключалось в ее дочери. Зная это, отсюда естественно вытекало, что именно двенадцатилетнюю Катлу на самом-то деле и хотел вернуть Мок.
В какое же дело она была вовлечена, эта тихая девочка, о которой так хорошо отзывались ее бывшие односочницы? Какую работу она выполняла для отца? Разносторонняя, способная техантка могла много чего делать.
В данный момент достаточно много, чтобы вызвать убийство других людей.
Несмотря на всю свою работу на улице и со спиннером, Карденас оказался не в состоянии нащупать единственную надежную, убедительную ниточку, ведущую к местонахождению Сурци Моккеркин и ее дочери. Если они прятались где-то на Полосе, то их личности не регистрировались ни на каком из обычных отслеживателей. Официальные запросы по обычным каналам ничего не дали. Мать с дочерью полностью исчезли из ведома общественности.
А это означало, что они где-то прятались. Если их уже не поймали приспешники Мока. Или какой-то другой заинтересованный картель вроде инзини, или озерников. Эта необыкновенная и неожиданная заинтересованность в Катле Моккеркин вызвала у инспектора еще большее стремление найти ее. Какого рода дело доверил заботам двенадцатилетней девочки человек вроде Мока, даже если та и впрямь была его родной дочерью и признанным техантом?
Чтобы убегать и прятаться от такого, как Мок, требовался интеллект, знание обстановки и уйма денег. Теперь стало очевидным, что у Сурци Моккеркин наличествовало и то, и другое, и третье. Избегая столь долгий срок внимания своего опасного и, несомненно, разъяренного мужа, она явно собиралась и дальше продолжать в том же духе. А тот факт, что конкретно от полиции она не пряталась, ничуть не облегчал работу по ее розыску.
По крайней мере, теперь у него появилось некоторое представление о том, почему она убегала. Подобное знание позволяло ему соответственно скорректировать параметры своих поисков. Но быстро становилось очевидным, что, если он намерен найти их раньше Мока, ему придется искать помощи за рамками официальных каналов.
Вот в этом-то и состояла одна из причин, по которой он отказывался от постоянно предлагаемой ему различной кабинетной работы. Приятные, безопасные поручения в кабинетиках с контролируемым климатом позволили бы ему провести оставшиеся до отставки годы в сравнительном комфорте и безопасности. Приятные, серые, скучные поручения, которые не подходили ему ни по духу, ни по темпераменту. Дело заключалось не столько в том, что он любил улицу, сколько в том, что, похоже, не мог работать без нее. Полоса была у него в крови. Как тому и надлежало быть, поскольку он оставил на Полосе столько своей крови.
Вот потому он и шагал по неотмеченной на картах безымянной улице в углу Полосы столь же далеком от успокаивающих огней центра Ногалеса или Санхуаны, как галерея Моккеки от темной стороны луны. Двигался он не спеша, размеренным шагом. Если шагать тут со слишком целеустремленным видом, рискуешь сделаться мишенью. А покажешься заблудившимся, так тоже станешь мишенью. Но вот беззаботный вид оказывал нужное воздействие, и мозги, скрывавшиеся за глазами, что неизменно отслеживали из углов и щелей его путь, останавливались поразмыслить.
Глядя на него, они придут к выводу, что так шагает человек, излучающий уверенность. И потому, хотя некоторые, может, и желали бы освободить его от чистой одежды и скрытых активов, обитатели Костезоны хоронились по своим укрытиям и позволяли ему спокойно пройти мимо.
Костезона являлась для патрулей районом низкого приоритета, где выражение «низкого приоритета» означало в переводе с бюрократического языка «место, на которое налогоплательщикам наплевать». Карденас определенно не встречал никаких коллег-федералов, когда все больше углублялся в зону. Кучи эргономического мусора, неубранные, но вполне перебранные, переполняли рециркуляционные бачки и заваливали переулки. Бродячие кошки, лишенные имплантированных идент-чипов, рыскали и орали среди мусора органического, ежедневно извергаемого десятками продовольственных магазинчиков и дешевых многоквартирных домов. Квилки торговали прямо на улице самой последней электронной начинкой и приборами, зачастую законными, а иной раз не очень. Зачастую, хоть и не всегда, из-под полы торговали и неприятными, но пользующимися большим спросом принадлежностями, которым никак не полагалось попадать в частные руки.
О высоком качестве личины Карденаса свидетельствовало то обстоятельство, что его не засекли и не опознали в нем федерала. Лавочники, владельцы ресторанов, нищие и созерцательные, но настороженные скавы и пенкари принимали его за ветерана-визитера со знанием и опытом по части обычаев зоны. Они открыто обращались к нему с зазывными речами, солиситируя, согласно своему положению, дело или милостыню, но в остальном предоставляя ему спокойно выполнять свою повестку дня. С непокрытой головой, сгорбившись, он шел, засунув руки в карманы, не улыбаясь и явно будучи погруженным в собственный мир. И не нашлось никого, готового рискнуть нарушить его сосредоточенность, в чем бы та ни заключалась.
Знай они его конечную цель, внимания к нему, вероятно, было бы еще меньше. В недрах Костезоны водилось много культов, и далеко не все из них отличались кротостью. По опыту профессиональных воров, из фанатиков обычно выходили плохие жертвы, да и в любом случае у них имелось мало такого, что стоило бы украсть.
Одно из немногих достоинств, какие можно было найти в этой зоне, заключалось в отсутствии докучливых мобильных рекламов. Не было никакого смысла просаживать неплохие деньги на рекламу для почти-не-граждан, у которых дела с избыточным доходом обстояло весьма плохо. С другой стороны, шум все-таки стоял: вездесущее гудение уцененной электроники, жужжание сенсорики, бессмысленная уличная болтовня и громкие, иногда излишне громкие, виты и музыка. Блокируя, по мере возможностей, это гудение, он сосредоточился на поиске пути через лабиринт улочек и проходов, где давно не видели никаких представителей окружного отдела общественных работ. Если данное местечко не перебазировалось, то спиннер мог привести его к намеченной цели напрямую. Но извлечение на свет полицейского спиннера было бы не лучшим способом сохранить ту анонимность, благодаря которой удавалось остаться целым, настолько углубившись в Костезону.
Дорогу ему перебежала пара собак. Они зарычали и потрусили дальше, скрывшись за темным апартаменто справа от него. У шнауцера были две искусственных передних ноги, в то время как его спутник коккер щеголял парой миниатюрных приемных тарелок на месте ушей. На обоих были радиопередающие ошейники, указывающие, что это отнюдь не бродячие псы. Кто-то пожалел их и вместо того, чтобы усыпить, отремонтировал собак, чтобы те могли выжить на улицах. В зоне с избытком хватало биохирных талантов, хотя большая часть специализировалась на процедурах, за которые дипломированный биохирург угодил бы за решетку или лишился лицензии.
Шагая, Карденас вернулся к размышлениям о значении слова «дружба», о котором поведала ему Кой Джой. Говорил ли о ней ее любовник Бруммель метафорически или поминал какое-то реальное место? Проверка полосовых названий, как и тщательный поиск, охватывающий обширную территорию, не обнаружил в радиусе двухсот киломов ни одного урба, улицы или застройки под названием Дружба. Существовал городок Френдшип в штате Пенсильвания и другой Френдшип, в штате Айова. И даже Френдшип в провинции Манитоба. Связь с местными регистрационными центрами в каждой общине не идентифицировала никого из недавно переселившихся, кого можно было бы принять за Сурци и Катлу Моккеркин. Если же Бруммель говорил о другом реальном месте, то оно находилось за границами Севамериканских Штатов.
Тот ли там проход, слева от него? Или нужный ему дальше? Он усиленно пытался вспомнить связующую улицу, выданную спиннером. И решительно свернул в первую же узкую улочку, какая подвернулась. Если он вспомнил неправильно, то худшее, что могло случиться, это отсутствие реакции. Это если кто-нибудь не распознает в нем федерала, ибо тогда он может оказаться перед уставившимся на него счетверенным дулом спиттера «Итака» или чем-нибудь равно неприятным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40