– Давайте я упакую ее обратно, хозяин, – предложил Сорбл. Как филин ни старался скрыть своих истинных побуждений, его выдала дрожь в голосе.
– Сам справлюсь, – буркнул чародей, укладывая бутылку в картонную коробку. – Иначе мы скоро обнаружим, что ты не в состоянии отличить, кто из нас кто. А твое острое зрение может еще пригодиться.
– По-вашему, вот-вот случится новая пертурбация? – справился Джон-Том.
– Что касается «вот-вот», тут у меня нет ни малейшей уверенности, поскольку частоту пертурбаций предсказать невозможно, – ответил волшебник. – В один день их может произойти три или четыре, а затем на протяжении недель нас будет тревожить разве что мимолетное помутнение зрения. Из того немногого, в чем можно быть уверенным, когда имеешь дело с пертурбатором, главное – его нестабильность, вследствие чего нельзя предугадывать ни частоту, ни степень серьезности пертурбаций.
Иными словами, положение крайне неопределенное.
– Вот и я говорю, босс, – воскликнул Мадж, стукнув себя лапой по лбу. – Ну и вляпались мы, однако! Между прочим, у меня такое чувство, будто я слопал какую-то гадость.
Джон-Том было усмехнулся, но вдруг осознал, что и его собственный желудок на грани извержения. Судя по всему, остальные путешественники страдали не меньше. Дормас тряслась как в лихорадке.
– Да, – изрек Клотагорб, который, несмотря на то, что выглядел не лучше других, внимательно наблюдал за своими спутниками, – я также испытываю симптомы внутреннего расстройства. – Он мигнул, потом на мгновение зажмурился. – Такое впечатление, что они усиливаются. Думаю, мы должны только радоваться.
– Пертурбация? – выдавил Джон-Том. – Уже?
– Вряд ли, мой мальчик. Скорее, последствия предыдущей. Мне кажется, крошечные существа, которыми мы были, не совсем безвредны.
Если помните, они слегка отличались друг от друга размерами и формой.
– Выходит, мы сейчас мучаемся из-за них? – пробормотал Джон-Том. – То есть, они – носители инфекций?
– Именно так, – подтвердил волшебник, осторожно усаживаясь на землю. – Разумеется, мы не могли определить этого сразу, потому что болезнь, как правило, не действует сама на себя. Однако теперь ситуация коренным образом изменилась. Внутри нас находятся болезни, которыми мы недавно являлись.
На лбу Джон-Тома выступили капли пота. Неожиданно юноша понял, что чехарда в желудке прекратилась. Интересно получается – сперва выворачивает наизнанку, потом бросает то в жар, то в холод. Ну да ладно, не страшно; только бы побыстрее заканчивалось. Он поглядел на Маджа.
– Отошел? Меня как будто отпустило, только лихорадит немножко.
– Да как тебе сказать, приятель… Чесотка замучила.
– Бедняга. И где чешется?
– Знаешь, кореш, я, пожалуй, не стану уточнять, – отозвался выдр и повернулся к кустам, из которых доносились весьма непристойные звуки, которые издавал вынужденный приземлиться Сорбл.
Джон-Том последовал примеру Клотагорба и сел на траву. Он утешал себя тем, что последствия пертурбации не могут сказываться бесконечно долго. Можно было бы и спеть что-нибудь этакое, чтобы ускорить процесс, но не стоит, вероятно, искушать судьбу. К тому же состояние организма не слишком располагало к песням.
Дормас словно впала в детство: она практически не вынимала копыта из пасти – то ли сосала его, то ли пыталась вызвать рвоту. Клотагорб непрерывно хлюпал носом, будто умудрился неведомо где и как подцепить простуду. Под глазами у чародея набрякли мешки.
– Очень интересно, – проговорил он. – Мой мальчик – апчхи! – отчего у тебя на лице высыпали пятна?
– Корь, – объяснил Джон-Том, вытирая потный лоб. – Я никогда не болел корью, а теперь, похоже, придется. Зато больше уже не заболею.
Видите, и от пертурбации может быть какая-то польза.
– Попробуй убедить в этом Сорбла, – посоветовал Клотагорб. Из кустов за спиной волшебника по-прежнему доносились непотребные звуки.
– Давай, парень, – подзадорил Мадж, который, по-видимому, успел совершенно оправиться. – Растолкуй нашему пьянчуге, что пить надо с умом.
– Кстати сказать, я не простужался довольно давно, – заметил Клотагорб. – А ты, говоришь, никогда не болел корью? – Джон-Том утвердительно кивнул. – Значит, каждый из нас страдает от того, чего, по счастливой случайности, ему до сих пор удавалось избегать или чем он не хворал достаточно длительное время.
– Чтоб я сдох, ваше чудодейство! Да вы никак помирать собрались?
Слушайте, парни, я… – Мадж запнулся, глаза его округлились. Внезапно он словно переломился пополам и ухватился обеими передними лапами за промежность. Причина, по которой он отказывался уточнять, где именно у него чешется, стала вполне очевидной.
– Весьма любопытное явление, – заметил Клотагорб, разглядывая скрючившегося выдра, и звучно высморкался.
– Что с ним такое, сэр? – спросил Джон-Том, проводя пальцем по щеке.
– Трудно сказать. Должно быть, гонорея или что-нибудь еще менее приятное.
Выдр со стоном рухнул на колени, а затем принялся кататься по земле. Хотя неожиданное нашествие хвори не миновало никого из путешественников и все они натерпелись достаточно, мучения Маджа не могли не вызвать у Джон-Тома искреннего сочувствия.
– Так нечестно! – вопил горемычный выдр. – Нечестно!
– Мадж, пертурбатор не разбирается, что честно, а что нет.
– Не может быть! Да я целый год не связывался ни с одной заразной шлюхой!
– Пертурбатору все равно, – повторил Джон-Том. Наконец выдр успокоился, сел, стянул штаны и, тяжело дыша, взялся изучать свои мужские достоинства.
– Слушай, приятель, ведь такого больше не случится, верно?
– Не знаю, Мадж, – отозвался Джон-Том. – Надеюсь, у меня теперь иммунитет к кори, но утверждать не берусь. Мы ни от чего не застрахованы.
– Белиберда, – буркнул Клотагорб, протер очки и снова высморкался.
– К сведению твоей толстозадости, – прорычал Мадж, испепеляя чародея взглядом, – ежели б мы могли обойтись без тебя со всеми твоими штучками-дрючками, я б с превеликим удовольствием размозжил тебе башку и выпустил потроха!
– Я вовсе не имел в виду тебя. – Клотагорба, судя по всему, нисколько не напугали угрозы выдра. – Кстати говоря, водяная крыса, я заметил, что ты всегда готов посмеяться над бедами других. Куда же подевалась твоя веселость? Или собственные неприятности уже не вызывают смеха?
– Не сердитесь на него, сэр, – поспешил вмешаться Джон-Том. – Венерическая болезнь – не шутка. Он ведь может остаться без своих…
Мадж испустил вопль отчаяния и повалился на траву.

Глава 7

Последствия пертурбации перестали изводить путников лишь к середине следующего дня. Джон-Том, и впрямь заболевший корью, излечился менее чем за двадцать четыре часа. Клотагорб также избавился от простуды, а Сорблу, к его несказанному облегчению, уже не приходилось каждые пять минут бегать в кусты. Дормас, которой досталось, пожалуй, сильнее всех, оправилась последней. Несмотря на всю свою серьезность, заболевания никак не отразились – разумеется, после того, как миновали, – ни на внешнем облике путешественников, ни на их здоровье.
Мадж, подобно всем остальным, тоже исцелился целиком и полностью.
Однако он не мог удержаться от того, чтобы время от времени, полагая, что никто на него не смотрит, не заглядывать себе в штаны.
– Расслабься, Мадж, – посоветовал Джон-Том. – Все позади.
Постарайся убедить себя, что на самом деле ничего и не было. Мы все живы и здоровы.
– Будь по-твоему, приятель, – отозвался выдр, помогая Дормас распределить поклажу. – Но если этот раздолбатор вытворит еще что-нибудь в том же духе, я порублю его в капусту!
– Хватит, Мадж. Что ты, право слово! Видишь, все в полном порядке.
Значит, и ты не исключение.
– Да? По правде, парень, у меня все вроде бы как надо, но проверить лишний раз никогда не помешает. Между нами, я, пожалуй, маленько повременю связываться сам знаешь с кем. Пообвыкну чуток, а там поглядим.
– Вот и молодец, – одобрительно кивнул Джон-Том. – Давно пора, а то ты совсем уж поизносился.
– Чего? – Выдр перекинул через плечо лук, затем поднял одну лапу, прижал другую к груди и торжественно провозгласил:
– Больше никаких оргий, никаких новых шлюх каждую ночь. Клянусь, приятель, я намерен завязать раз и навсегда!
– Посмотрим, – фыркнул Джон-Том, – будет ли толк от твоей клятвы.
Может, ты впрямь поумнеешь. Но, кстати, развлечения в умеренных дозах идут только на пользу.
– Верно, чувак, ох как верно! Эта пакость, которую я подцепил, она наставила меня на путь истинный. Знаешь, я стока лет развлекался в свое удовольствие и думать не думал о здоровье. Но теперь понял, что надо чуток остепениться. Коли я стану приглядывать за собой, глядишь, доживу до старости в добром здравии. – Мадж подхватил свой заплечный мешок и двинулся вперед по тропинке, которая уводила в неведомые дали.
– Сдается мне, я малость погорячился, – пробормотал он на ходу. – Шлюхи на то и шлюхи, чтоб их менять хотя бы через раз.
– Он неисправим, – пробурчал волшебник, грозя пальцем вослед выдру.
– Запомни, мой мальчик: водяную крысу утихомирит только могила.
– Сэр, – возразил Джон-Том, соразмеряя шаги с неспешной походкой чародея, – нельзя же ожидать, что Мадж переменится за одну ночь.
– Я ожидаю от него лишь того, что рано или поздно он сдохнет под забором, – ответил Клотагорб. – Однако я далек от мысли умерять твой пыл.
– Возможно, вы правы, сэр, но я не собираюсь отступать.
Джон-Том посмотрел на Маджа, который, весело насвистывая, шел во главе цепочки. Выдр крутил головой из стороны в сторону; несмотря на благодушное настроение, в котором, по-видимому, пребывал, он, похоже, не забывал о своей прямой обязанности – предупреждать товарищей о вероятных опасностях.
По крайней мере, подумалось юноше, Мадж наверняка умрет счастливым.
А он сам? И потом, пристало ли ему, чужаку с другой планеты, из иного времени, осуждать обитателя здешнего мира? Ведь, очутившись здесь, пускай даже не по своей воле, он потихоньку, почти незаметно, утратил многие из казавшихся прежде незыблемыми этических принципов.
Разумеется, он никогда не опустится до уровня Маджа, однако его теперешнего уже не сравнить с тем зеленым юнцом, которого призвал к себе по ошибке Клотагорб. К тому же какой смысл лукавить? Он и на Земле не отличался склонностью к пуританизму: мог выкурить по случаю сигаретку с марихуаной и частенько вместо того, чтобы сидеть на лекциях, разглядывал в бинокль приятеля, что происходит в женском общежитии, окна которого выходили на ту же улицу, что и окна мужского.
В общем, кто он такой, чтобы порицать Маджа? В конце концов, выдру не откажешь в умении развлекаться, а он, Джонатан Томас Меривезер, пока на это не способен. Слишком глубоко в нем засел законовед. Он чересчур пристально наблюдает за собой, уделяет чересчур много внимания самоконтролю. Может, однажды Мадж покажет ему, как надо веселиться?
«Прекрати! – одернул себя юноша. – Твоя беда в том, что ты беспокоишься по пустякам! Например, сейчас ты беспокоишься по поводу того, что не стоит на деле и выеденного яйца».
Разозлившись на собственные мысли, Джон-Том мыском ноги отшвырнул с тропинки камень – причем предварительно убедился, что это не сосновая шишка, – и попытался подумать о чем-нибудь другом, ибо ничто так не раздражает человека, как споры с самим собой, которые вдобавок ставят его в предурацкое положение.
Как бы извиняясь за свои выходки, пертурбатор некоторое время не подавал ни малейших признаков жизни. Путешественники продвигались все дальше. Вокруг простиралось грозное Северное плато; на пертурбации не было и намека, если не считать нескольких малопримечательных происшествий. Так, Джон-Том обнаружил как-то утром, что стал обладателем двух левых рук, а Мадж под вечер того же дня приобрел серебряный мех – не серебристого оттенка, а именно серебряный, из тонких волосков с металлическим отливом. Выдр страшно огорчился, что обратное превращение совершилось раньше, чем он успел сбрить ставшую столь драгоценной шерсть. Впоследствии произошла еще одна метаморфоза:
Дормас обернулась грациозной тигровой лошадкой, кожа Джон-Тома стала смуглой, как у полинезийца, а серо-коричневое оперение Сорбла сделалось золотистым. Клотагорб заявил, что это – лишнее напоминание о том, что не все пертурбации связаны с неприятными последствиями. К разочарованию Джон-Тома, искусственный загар исчез заодно со всеми прочими «модификациями», тогда как юноша уже представлял себе, какой произведет фурор, появившись на пляже.
Он все смелее прибегал к помощи песен, чтобы в известной степени смягчить воздействие той или иной пертурбации. Теперь ему требовалась такая песня, которая позволила бы зафиксировать на веки вечные наиболее благоприятные из побочных эффектов, наподобие того самого загара. Было бы просто замечательно, размышлял он на досуге, сохранить в неприкосновенности, скажем, лишние сорок фунтов мышц или увеличение коэффициента интеллектуальности до ста единиц. Подобные мысли занимали Джон-Тома все сильнее, и наконец он счел возможным поделиться ими с Клотагорбом.
– Мой мальчик, ты играешь с огнем, – предостерег тот. – Не забывай о своих многочисленных промахах. Сколько раз у тебя выходило не то, к чему ты стремился?
– Сэр, если вы хотите отговорить меня от попытки, придумайте причину поосновательнее.
– Хорошо, мой мальчик, – чародей вздохнул. – Раз ты настаиваешь…
Вместо того, чтобы осуществить благоприятную перемену – да, осуществить, ибо ты замыслил не простое исправление последствий пертурбации, а нечто куда более серьезное, – ты рискуешь превратить себя в чудовище, справиться с которым будет весьма сложно.
– Сэр, да вы только представьте, какие перед нами откроются возможности, если все пройдет гладко? Допустим, очередная пертурбация сделает вас на сто лет моложе, чем вы есть. Разве вам не хочется снова стать молодым, телесно и духовно?
– Телесно, пожалуй, да. Ты искуситель, мой мальчик. Сто лет подвижной жизни… Нам не под силу повернуть время вспять, но пертурбация способна на многое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35