И по сей день там можно увидеть бронзовых химер, которые поддерживают звездные глобусы и сжимают в когтях измерительные шесты.
Позднее химеры стали считаться символом, эмблемой власти. И теперь их уже называли иначе – дракон. Дракон должен был символизировать свирепость, жестокость и силу, но химера была безобидным зверем, покровительницей искусства, созерцания и учености. Как, наверное, она изумилась, обнаружив себя на знамени впереди войска, отправляющегося на войну!
Позже, когда другие властители сменили Хубилая, один из них решил, что у его дракона должно быть пять пальцев на ногах, а драконы других властителей могут иметь три, четыре, шесть или даже семь, но только не пять пальцев. Его сосед не согласился с этим эдиктом, и началась война. Я не помню, чем она завершилась, но хочу обратить ваше внимание, что у этой химеры по четыре пальца на передних ногах и по три – на задних. Так что если догматичный правитель считал, что его требование на чем-либо основывается, то он очень ошибался. Мне никогда не приходило в голову пересчитывать пальцы на лапах у химер Хубилая в Пекине, поэтому не могу судить, точны ли были скульпторы древности.
– Скажите, химеры размножаются в неволе? – поинтересовался юрист.
– О, конечно, – ответил доктор, – они размножаются постоянно. Этот приятель то и дело норовит наскочить на сфинкса.
– Ну, это не совсем то, что я имел в виду, хотя, конечно, это тоже интересно. Я хотел узнать, воспроизводят ли они себе подобных?
– Это невозможно, ведь все они самцы.
– Вот как? И нет ни одной самки химеры?
– Ни одной, да и самцов-то немного. Перед вами очень редкое животное, мистер.
Хорошо, если нет самок, то откуда и они тогда взялись?
– Как я уже говорил, эта особь из Малой Азии.
– О, черт! Я имею в виду, как они родились?
– На ваш вопрос невозможно ответить. Никто этого не знает.
– А не может быть так, что самки химер, как самки некоторых видов насекомых, имеют совершенно другой облик и поэтому до сих пор не идентифицированы? – спросил старик в брюках для гольфа.
– Наука вообще не признает существования химер, не говоря уж о том, самцы они или самки, – сообщил доктор Лао.
– А что такое наука? – спросила деревенская девушка.
– Наука? – переспросил доктор Лао. – Да ничего особенного. Наука – это классификация, приделывание названий ко всему, к чему только можно их приделать.
Химера проснулась. Сон еще туманил ее зеленые глаза, в мозгу мелькали и исчезали обрывки странных сновидений. Она подняла заднюю лапу и почесала шкуру, очевидно, стараясь изгнать оттуда клещей. Сделав это, она поднесла лапу к морде и огненным дыханием опалила вычесанных насекомых. Доктор Лао достал из большого бака гремучую змею и бросил ее химере. Змея упала на кучу мусора, вскинула голову, зашипела и с вызовом уставилась на чудовище.
Химера посмотрела на змею с таким вниманием, с каким кухарка наблюдает за тараканом, прежде чем раздавить его. Затем она высоко закинула хвост, как скорпион, готовящийся к нападению, и, нагнувшись вперед, опять же как скорпион, ударила змею по голове металлическим наконечником хвоста. Змея замертво уронила голову. Химера взяла свою добычу передними лапами и сидя, как кенгуру, на задних, принялась поглощать ее, аккуратно сплевывая в сторону погремушки. Она ела змею, откусывая кусочек за кусочком, как ребенок ест банан, и вид ее говорил о том, что она получает огромное удовольствие от трапезы. Покончив с едой, чудовище склонилось над доктором Лао, выдувая кольца дыма и прося еще.
– Нет, моя прелесть, одной змеи в день при такой жаре тебе вполне достаточно, – сказал старый китаец.
– Знаете, – продолжал он, обращаясь к аудитории, – здесь, в Аризоне, очень важно внимательно следить за рационом наших питомцев. То ли от недостатка влаги, то ли от этой ужасной пыли, стоит нам чуть перекормить животных, как у них то колики начинаются, то того хуже – заводятся глисты. Химере-то, конечное, глисты не страшны, она их тут же сжигает. Но возьмите, к примеру, сфинкса. Это же титанический труд – гнать глисты у сфинкса. Обычные глистогонные средства тут не помогают. Приходится давать сильное слабительное в огромные дозах. Последний раз, когда я гнал у сфинкса глисты, они выглядели, как гигантские вермишелины. И теперь, когда я вижу лапшу, у меня перед глазами стоят эти несчастные ленточные черви, а всякий раз, как я вижу ленточных червей, они мне напоминают вермишель. Меня это очень огорчает.
– Кажется, лапша – излюбленное китайское блюдо, не так ли? – спросил старик в брюках для гольфа.
– Я предпочитаю акульи плавники, – ответил доктор Лао.
Вдова, миссис Ховард Т. Кассан, пришла в цирк в легком платье и туфлях на низких каблуках и направилась прямо в шатер предсказателя будущего. Она заплатила за вход и уселась, намереваясь услышать свое будущее. Апполониус предупредил, что ее ждет разочарование.
– Не может быть, если только, конечно, вы расскажете мне правду, – твердо сказала миссис Кассан. – Меня особенно интересует, как скоро будет обнаружена нефть на моем участке в двадцать акров в Нью-Мехико.
– Никогда, – ответил провидец.
– Хорошо, ну а когда я опять выйду замуж?
– Никогда, – снова ответил провидец.
– Очень хорошо. Тогда, какой мужчина будет следующим в моей жизни?
– В вашей жизни больше не будет мужчин, – изрек провидец.
– Хорошо, тогда какой смысл в моем существовании, если я не разбогатею, не выйду замуж и не встречу больше ни одного мужчины?
– Не знаю, – признался провидец. – Я только читаю будущее, я не оцениваю его.
– Ну хорошо, я заплатила вам, расскажите мое будущее.
– Ваш завтрашний день будет таким же, как сегодняшний, а послезавтрашний ничем не отличится от позавчерашнего, – сказал Аполлониус. – Я вижу оставшиеся вам дни как череду спокойных, скучных часов. Вы не поедете путешествовать, и в голову вам не придут новые мысли. Вам не доведется пережить новых страстей. Вы станете старше, но не мудрее, строже, но не величественнее. У вас нет и не будет детей. Ни удача, сопутствовавшая вам в юности, ни простодушие, которое привлекало к вам мужчин, больше не придут на помощь, и вам больше не удастся завлечь ни одного из них. Люди будут навещать вас из сочувствия или из жалости, а не потому, что вы им интересны. Приходилось ли вам когда-нибудь видеть старый кукурузный стебель, пожухший, умирающий? Время от времени на него садятся птицы, даже не замечая, на что садятся. Это и есть вы. Я не могу понять, что за место отведено вам в этой жизни. Живое существо должно либо создавать, либо разрушать, в зависимости от его способностей и наклонностей, но вы, вы не делаете ни того, ни другого. Вы просто живете, мечтая о том, чтобы с вами случилось то, что с вами никогда не случалось. Иногда вы удивляетесь, почему молодежь, которую вы время от времени ругаете за воображаемые проступки, не слушает вас и старается избежать встречи с вами. Когда вы умрете, вас похоронят и забудут. Могильщики положат вас в цинковый гроб, тем самым на века опечатав вашу бесцельность. Ибо, оглядываясь на вашу жизнь, на добро и зло, совершенное вами, я с прискорбием заключаю, что вы могли вовсе не рождаться. Я не вижу смысла в вашем существовании. Я вижу лишь впустую убитое время.
– Вы, кажется, сказали, что не оцениваете жизнь, – съязвила миссис Кассан.
– Я не оцениваю, я просто удивляюсь. Теперь вы мечтаете о том, чтобы на вашем участке в двадцать акров в Нью-Мехико обнаружили нефтяное месторождение. Вы мечтаете о каком-то высоком темноволосом мужчине, который придет просить вашей руки. Но мужчина не придет, ни высокий, ни темноволосый, ни какой-либо еще. И все равно вы будете мечтать, даже несмотря на то, что я рассказал вам, мечтать часами – за шитьем, за болтовней, за прочими мелкими будничными делами, а Земля вращается – люди рождаются, растут, творят, болеют, умирают, а вы сидите, шьете, болтаете и мечтаете. А ведь у вас есть право голоса, и люди, голосующие подобно вам, могут изменить облик нашего мира. Есть что-то страшное в этой мысли. Но ваше личное мнение по какому бы то ни было поводу в этом мире абсолютно не имеет значения. Нет, я не могу понять, зачем вы существуете.
– Я заплатила вам не за то, чтобы вы меня понимали. Предскажите мне будущее, и кончим на этом.
– Да ведь я и предсказывал вам будущее! Или вы хотите знать, сколько раз еще будете есть салат или вареные яйца? Хотите, чтобы я пересчитал, сколько раз вы крикните «доброе утро» своим соседям? Или сколько раз вы пойдете в магазин, в церковь, в кино? Должен ли я сосчитать, сколько галлонов воды вы вскипятите, готовя чай, или сколько комбинаций выпадет у вас в пасьянсе, или сколько еще раз у вас зазвонит телефон? Вы хотите знать, сколько еще раз вы отчитаете почтальона за то, что он не оставил вашу газету там, где бы вам хотелось? Или сколько раз вы будете сетовать на погоду за то, что идет дождь или, наоборот, светит солнце? Вы все это желаете знать? Ваше будущее – это вереница мелких, ничтожных дел, которые сопровождали вас на протяжении последних пятидесяти восьми лет. Единственное яркое впечатление вашей жизни – это любовь в вашем прошлом. В будущем нет ничего.
– Ну, должна сказать, что вы самый странный предсказатель судьбы из всех, кого я посещала.
– Мое несчастье в том, что я всегда говорю правду.
– Вы когда-нибудь любили?
– Конечно. А почему вы спрашиваете?
– В вашей жестокой откровенности есть странная притягательность. Я могу представить себе девушку, или, скорее, зрелую женщину, которая бросилась бы к вашим ногам.
– Была одна девушка, но она никогда не бросалась к моим ногам. Я бросался к ее.
– И что она?
– Смеялась.
– Она заставляла вас страдать?
– Да. Но ничто не может причинить мне страдания теперь.
– Я знала это! Я не сомневалась, что человек с такой обостренной чувствительностью был когда-то жестоко обижен женщиной. Ведь иногда женщины так несправедливо поступают с мужчинами!
– Увы.
– Бедный вы, бедный. А ведь вы, кажется, ненамного старше меня? И я тоже была обижена в этой жизни. Может, мы станем друзьями или даже, возможно, больше, чем просто друзьями, и попробуем вместе залатать разорванное одеяло прошлого. По-моему, я вполне смогла бы понять вас и позаботиться о вас.
– Мадам, мне уже почти две тысячи лет, и все это время я был холостяком. Слишком поздно начинать все сначала.
– О, вы ошибаетесь! Я обожаю людей с причудами! Мы с вами прекрасно поладим, я уверена!
– А я нет. Я сказал вам, что в вашей жизни больше не будет мужчин. Не пытайтесь заставить меня подавиться собственными словами. Прием окончен. Всего доброго.
Она пыталась сказать что-то еще, но Аполлониус исчез с внезапностью опытного мага. Миссис Кассан вышла из шатра. На улице она столкнулась с Лютером и Кейт.
До окаменения последней еще оставалось десять минут.
– Милочка, – обратилась к ней миссис Кассан, – этот предсказатель будущего – самый обаятельный человек из тех, кого я когда-либо встречала. Я собираюсь пойти к нему еще раз сегодня вечером.
– Что он сказал про нефть? – осведомился Лютер.
– О, он очень обнадежил меня, – ответила миссис Кассан.
Два юнца из колледжа с Северо-Запада, Слик Бромежски и Пол Конрад Гордон, пришли в цирк, находясь в изрядном подпитии. Они по поводу и без повода сыпали остротами и веселились вовсю.
Доктор Лао тут же бросился к ним.
– Сьто слуцаться? Зачем челтовы сопляки плиходить это место? Вас сдесь нецево делать. Убилайтесь к челту! Это мое coy, челт возьми!
Юнцы посмеялись над бешенством маленького старикашки и пригрозили натравить на него япошек, если он не заткнется. Процитировав только что придуманный ими закон, согласно которому доктор Лао не мог помешать войти никому, кто заплатил свои деньги за вход, они посоветовали не строить из себя Барнаума и пойти помыться, чтобы не вонял. После чего отправились на поиски пип-шоу.
Оно находилось в маленьком, немного удаленном от остальных шатре. В занавеске, перегораживающей шатер, были проделаны отверстия на различной высоте, чтобы мужчинам, независимо от роста, было удобно наблюдать. У одного из них замер старик в брюках для гольфа, у другого пристраивался карантинный инспектор, остальные отверстия были свободны.
Юнцы выбрали себе по отверстию, нагнулись и застыли, всматриваясь.
Вокруг ветхой тростниковой хижины танцевали три негритянских жреца, рядом с ними высился символ откровенной мужественности. Это был танец дождя, и брызги аккомпанировали их прыжкам. Они скинули набедренные повязки и танцевали голые, кружась вокруг фаллического символа. Их черные тела лоснились от дождя и пота.
Из хижины вышли пять черных девушек, пять стройных сочных девственниц. Жрецы бросились к ним, сорвали с них повязки и увлекли в танце; сквозь шум дождя послышался глухой рокот барабанов. Черные девушки танцевали меж жрецов, запинаясь и прихрамывая, словно опилки и сучки кололи им ноги. Черные тела извивались на фоне серой пелены дождя.
Барабанная дробь стала громче, и жрецы заплясали еще неистовее. Словно желая подстегнуть их, черные девы сорвали с деревьев длинные прутья и принялись нещадно стегать жрецов. Удары прутьев оставляли розовые полосы на черных спинах и животах. Перекрывая шум дождя, рокот барабанов раздался совсем близко, и черные жрецы возопили от жгучей боли, причиняемой им ударами прутьев.
Гигантский фаллос вздрогнул и зашатался: серые брызги дождя оседали на черных телах подобно пеплу. Завыл ветер, дождь внезапно прекратился, и из лесу вышел Мумбо-Юмбо с тамтамом в руках.
Он вышел, и над лесом мягко засияла радуга, черные жрецы пали перед ним ниц и замерли, демонстрируя полное повиновение. Мумбо-Юмбо ступал по их распростертым телам.
Черные девы не отрываясь смотрели на него, сладострастно подрагивая телом и пытаясь привлечь его внимание робкими знаками. Мумбо-Юмбо внимательно оглядел девушек, потрогав, пощупав и ущипнув каждую из них. Он надавливал, тер, обстукивал и кусал их. Он целовал их, тер им носы, дергал за уши, пробовал на вкус их языки, обнюхивал и мял груди;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14