– Тихо! – крикнул Аполлониус.
– На нас нападают змеи, – пожаловались лягушки.
– Тихо! – повторил маг.
Затем появились ведьмы. Прямо с лунных гор мчались они, оседлав свои метлы, мчались по шоссе лунных лучей к пруду к заждавшимся хозяевам.
Одни прекрасные, другие безобразные, они все прибывали и прибывали. Некоторых укачало после быстрой езды – они изрыгали какую-то странную жидкость и харкали кровью. Одеты они были как монахини. Широкими кругами носились ведьмы над самой водой. Колдовские женщины с развевающимися волосами и одеждами кружились, развратно хохоча; кружились, кружились и, наконец, приземлялись. Берега пруда почернели от скопления этих сестер: сестер искушения, порока и разврата. Сборище болтливых сорок, немытых, нечесаных, отвратительных и бесплодных бродило в грязи на берегу пруда.
– Танцуйте, – приказал Аполлониус. – Хозяин близко.
Посредине пруда, в жаровне на спине гигантской черепахи вспыхнул огонь. Его яркий свет погасил луну; золото костра стерло с поверхности пруда серебро лунного света. Лягушки, черепахи и саламандры подняли из воды головы и, собравшись вместе, образовали живой мост к костру. Задрав юбки, ведьмы перебрались по этому мостку к костру и завели хоровод.
Словно поднятые ночным ветром хлопья сажи, появились летучие мыши. Они прилетели поприветствовать своих сестер. Порхая над ведьмами, они что-то пищали им, а приземляясь на головы своим сестрам, по-приятельски покусывали их и нашептывали свои тайны.
Из жаровни на спине гигантской черепахи с треском выскочил пылающий уголек. Прежде чем он коснулся воды, жаба, приняв уголек за бриллиантового жука, проглотила его своим жадным ртом и забилась в конвульсиях – он прожег ей живот. Гигантская черепаха, следившая за костром, то и дело опускала голову в воду и доставала со дна затонувшие веточки и торф. Она закидывала их за голову, попадая точно в жаровню, и с каждой порцией мокрого горючего, костер шипел, пускал клубы пара.
Горностаи и норки распустили завязки своих ароматических мешочков; сильный, густой запах наполнил воздух. Взвыли бродячие коты, их высокие пронзительные голоса резко контрастировали с низким гудением лягушек. Залаяли лисицы. Начали негромко попискивать ежи. Барсуки сели на задние лапы, вопросительно глядя на происходящее блестящими глазами; передними лапками они старались привести в порядок грязные, промокшие шкурки.
Ведьмы визжали, танцевали, гоготали, гримасничали и кашляли, когда вонь, испускаемая норками, била им в нос. Животные изо всех сил старались поддержать веселье.
– Живее, живее, – призвал их чародей. – Хозяин приближается.
Крики животных стали громче и отрывистей. Ведьмы закружились быстрее, заплясали неистовее, а костер взмыл в небо и выстрелил снопом искр.
И вот в языках пламени появился жирный, скучающий, сладострастный Сатана Мекратриг с сигаретой в зубах. Он был зеленого цвета, с черными полосами плесени на лице и плечах. Выпустив кольцо серого дыма, он внимательно посмотрел на танцующих.
– Ужасно, – сказал он. – Ужасно. Никогда в жизни не видел таких плохих танцев. Ну-ка пошевеливайтесь!
Схватив хлыст прямо из воздуха, Сатана стегнул ведьм. Длинный хлыст гулял по спинам танцующих, хлопая и кусая их. Чаще других он жалил младшую ведьму, тонкую и стройную, темноволосую и белокожую, обнаженную Демисару, ведьму кровосмешения, ведьму позора. Заметив это расположение, ее старших, прожженных сестер обуяла зависть: они шипели, толкали и украдкой плевали на нее; но хлыст Сатаны то и дело ложился на плечи юной ведьмы, обвивался вокруг ее талии и щелкал по спине. Старым сморщенным ведьмам пришлось смириться с тем, что Мекратриг избрал себе новую фаворитку.
Все животные полезли в воду и присоединились к танцу, увязая в грязи, втаптывая в ил раков, пескарей и головастиков, расталкивая лягушек. Паря в языках пламени, Сатана смеялся над осторожными оборванцами-котами, которые боялись замочить лапы и в то же время опасались не танцевать вместе со всеми. Они ненавидели воду и грязь и ступали по берегу, как по раскаленным камням. Сатана взял из костра пригоршню угольков и бросил в танцующих котов. Горящие угли подпалили меховые шкурки, усы и хвосты. Животные жалобно взвыли, но продолжали танцевать.
Сатана Мекратриг протянул руку и, поймав Демисару за волосы, вытащил ее из круга сестер, привлек к себе в костер и любил ее там. Звездный свет сиял в глазах ведьмы, капли пота сверкали на ее плечах.
– Пора прекращать, Аполлониус, – предостерег мага доктор Лао, – иначе ситуация выйдет из-под контроля.
– Лунный свет, – скомандовал маг. – Пронзительная музыка пикколо!
Стремительно брызнувший лунный свет притушил пламя костра, пение флейт заглушило крики животных. Сатана Мекратриг выкрикнул проклятие – оно повисло в воздухе голубым облачком дыма. Ритм танца поплыл и рассыпался. Видимость резко ухудшилась. Костер потух. Животные исчезли. Ведьмы, оседлав свои метлы, устремились обратно к лунным горам. Лунный свет погас, шатер окутала тьма.
– Да будет свет, – провозгласил Аполлониус.
И свет озарил шатер. Но сатана Мекратриг все еще парил в воздухе. В руках его извивалась Демисара. Он в ярости закричал на Аполлониуса, налагая запретительное заклятие.
Засунув руку в карман своего халата, маг извлек распятие. Высоко подняв маленького Иисуса, распростертого на кресте, он приблизился к злому духу. Яркая вспышка пламени озарила шатер, и ведьма с дьяволом исчезли. Аполлониус поцеловал крест и спрятал его в карман.
Раздались жидкие, неуверенные аплодисменты. Доктор Лао и Аполлониус низко поклонились друг другу. Затем, вновь погрузившись в задумчивость, маг покинул треугольник арены.
Сразу вслед за его уходом животные показали оставшуюся часть программы. Золотой осел и гончая живых изгородей продемонстрировали номер «Собака на пони». В пурпурных штанах, подпоясанных алым кушаком, на арену выскочил ухмыляющийся сатир; своими острыми рожками он протыкал шарики, которые надувал и бросал ему доктор Лао. Унгубва, верховный жрец негров, использовав в качестве мишени черную девушку, показал свое искусство в метании ножей, пригвоздив ее за одежды к щиту. Русалка с высокой лестницы ныряла в маленький бак. В веселых греческих нарядах выбежали нимфы и запели песню Сирен, ту самую, которую доктор Броуни считал совершенно лишенной магической силы, но которую, тем не менее, не осмеливался петь вслух, утешая себя тем, что сделает это, когда представится подходящий случай.
Поющих нимф сменили ягнята. Они прыгали и резвились, словно были не в душном шатре, а на лужайке в ясный майский день. Они походили на фигурки, сошедшие со старинных миниатюр – такие же совершенные и грациозные. Глядя на них, зрители расслабились. Вдруг откуда ни возьмись, появилось темное ревущее облако; из него высунулось потное лицо Сатаны Мекритрига, он ехидно ухмылялся, взирая на изящных пастушек и резвящихся ягнят. Те сжались от страха.
– Ну почему в каждом номере этого цирка появляется символ зла?! – воскликнула мисс Агнес Бедсонг. – Неужели этот старый циничный китаец больше ни на что не способен? Ведь существует же чистота, простота и доброта без всякой примеси зла. Я знаю, что существует, он не прав!
– Но это всего лишь цирк, – успокоил ее мистер Этайон. – Не тревожьтесь по пустякам.
Доктор Лао тоже услышал ее слова.
– Это мое видение мира, – произнес он. – Мое видение мира, и таким я представляю его вам. У меня есть свой набор мер и весов и своя таблица исчисления величин. Вы в праве иметь собственные.
Доктор Лао отозвал с арены пастушек, злого духа и майский полдень. Взобравшись на пьедестал, он объявил:
– День подходит к концу. Я вижу, кое-кто из вас заскучал. У нас остался последний номер: спектакль жителей древнего города Волдеркана, почитающих бога Йоттла, первейшего, могущественнейшего и самого немилосердного из всех богов.
Вы не встретите подобной набожности во всем мире. Такая простая, искренняя вера утеряна человечеством. Здесь, в Абалоне, вы почитаете своего бога, насколько я понимаю, в церкви, оснащенной микрофонами, и любой автомобилист, имеющий у себя в машине радио, даже при скорости в шестьдесят миль в час, может слышать ваши молитвы. Но слышит ли вас бог? Хотя, впрочем, какое это имеет значение?
Для того, чтобы вы лучше поняли этот спектакль, скажу вам, что в Волдеркане сейчас страшная засуха. И богатые, и бедные голодают, ибо из-за такой суши земля не плодоносит. Волдеркану еще не приходилось сталкиваться с подобным бедствием, ибо пока бедняки, как и полагается беднякам, голодали, богатые, как и полагается богатым, ели и пили вдоволь. Но теперь еды не стало ни у кого, даже у самых богатых; и даже за все богатства королевства нельзя купить гнилой картофелины.
Страх – великий уравнитель – проник в город. Никто: ни политики, ни полиция, ни ученые, ни богачи – ничего не могли сделать. Люди собирались в маленькие испуганные группки, ожидая медленной голодной смерти.
Но один человек среди них знал, что делать. Этим человеком был верховный жрец бога Йоттла. Он пришел к людям и сказал: «Идите в храм. Мы будет молиться Йоттлу. Йоттл защитит нас».
И тогда все жители Волдеркана, которым больше нечего было терять, отправились в храм Йоттла молиться.
В этом спектакле голодающие волдерканцы молятся в храме Йоттла, прося даровать им облегчение. Безусловно, это одна из драматичнейших сцен истории. Чтобы объяснить вам происходящее, хочу напомнить, что волдерканцы приносят в жертву своему богу девственниц. Вот это настоящая набожность! Когда здесь, в Абалоне, вы молитесь своему богу, прося у него прекратить засуху, отважитесь ли вы на такие крайности в своем проявлении веры? Принесли бы вы в жертву самую красивую девственницу Абалона? Ну да ладно…
С этими словами доктор Лао слез со своего пьедестала и отошел немного в сторону. Сняв высокую шляпу, он провозгласил:
– Леди и джентльмены, перед вами храм Йоттла в Волдеркане!
Вдруг одна из стен шатра отошла в сторону, и перед зрителями предстал интерьер величественного, мрачного храма великого бога Йоттла. От алтаря лилась музыка, мрачная, как сам храм. Она заполняла все пространство, поднимаясь к теряющейся в вышине крыше и еще выше, к золотым вратам неба.
Над алтарем, на помосте из слоновой кости, восседал Йоттл. Одна рука его была воздета, другая прижата к горлу. Его глаза, светящиеся из-под инкрустированных драгоценными камнями век, созерцали вещи, далекие от земли и ее суетных дел. Рядом с ним, на помосте, курились сосуды с благовониями. Йоттл был больше мастодонта, мощнее гиппопотама и страшнее их обоих. Плоть его была бронзовой.
На выступе перед помостом лежал священный каменный топор, орудие жертвоприношения, жестокий инструмент смерти.
Оборванные, изголодавшиеся волдерканцы, все одиннадцать тысяч, собрались в храме и в отчаянии молились и пели гимны во славу великого бога. Серы были лица молящихся от голода и страха, мучавшего их.
И вот из этой серой массы поднялся верховный жрец. Над его головой светился нимб. Он благословил собравшихся и произнес:
– Мир вам, терпение и мир.
И преклонил колена. Он молился.
– Славится имя твое, Йоттл; благоговеем пред твоими очами, Йоттл; Йоттл всезнающий, Йоттл всемогущий. Грешники, мы предстаем перед тобой, запятнанные грехом лености и жадности, ненависти и похоти. Уставшие, мы не можем больше грешить. Пресыщенные, мы страдаем и боимся. Отчаявшиеся и пристыженные, мы обращаемся к тебе. Умирающие, мы вспоминаем наши забытые молитвы. Потерявшие надежду, мы умоляем: Господь наш, прости нас! Светоч во тьме, освети нас! Создатель сфер, помоги нам! Йоттл, великий Йоттл, прости нас, прости!
Но один человек поднялся с колен и запротестовал:
– Почему ты так молишься? Мы вовсе не стыдимся себя. Мы не запятнаны грехом и развратом. Единственная причина, по которой мы пришли сюда, состоит в том, что Йоттл не дает дождю пролиться над нашими полями. Мы не хотим прощения. Мы хотим дождя и еды. Так и скажи Йоттлу. Твое дело ходатайствовать за нас перед ним, а не чернить нас в его глазах. – Он обернулся к людям: – Разве я не прав?
– Конечно, прав, – сказали они. И обратились к жрецу: – Конечно, он прав. Есть же в нас что-то хорошее. В следующей своей молитве поменьше говори о проступках и побольше – о наших благодеяниях. Не делай из нас армию грешников, бредущую через навозную жижу своих прегрешений. Расскажи Йоттлу о наших бедствиях, но не пытайся повернуть дело так, будто мы заслужили их, мы все равно в это не поверим.
С горечью отвечал им верховный жрец:
– Вот как! Вы критикуете и унижаете меня перед глазами божественного Йоттла! Вы учите меня, верховного жреца, как молиться! Очень хорошо. – Он обернулся к Йоттлу и закричал:
– Эй, ты, гора бронзы и сверкающих камней! Взгляни на нас и возрадуйся, что эти замечательные люди не спросили тебя и не переплавили на безделушки твой металл. Мы не боимся. Мы велики. Волдеркан не просит, он повелевает. Слушай нас и исполняй: еда должна появиться у нас немедленно! Чтобы мы могли вырастить урожай, незамедлительно должен пойти дождь! Так что, Йоттл, брось нам из своей космической кухни кусок небесного пирога и из своего кубка – воды. Накорми нас, Йоттл, быстро и вкусно, наполни наши…
Но прежде чем жрец успел договорить, кипящий, страстный поток слов заглушил его. Слова обрушивались отовсюду одновременно, как ураган. Поток наполнял храм со всех сторон. Внезапно все стихло.
Волдерканцы попадали ниц. Это был голос Йоттла, и они знали это.
Жрец поднялся первым. Он простер руки над горожанами.
– Мир вам, – обратился он к своему стаду. – Не бойтесь. Йоттл сказал свое слово. Он разгневан, но он желает, чтобы его ублажили. Он говорит, что сомневается в нашей вере, но желает испытать ее. Он так зол, что прежде, чем он что-нибудь сделает, мы должны принести ему в жертву красивейшую девственницу. Он говорит, что сначала мы должны принести ее в жертву, а уж потом просить о дожде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14