Она жирела, становясь все толще и толще. Однажды хозяин погрузил ее на тележку, отвез на станцию, посадил в товарный вагон и отправил на консервный завод. Там она была убита, выпотрошена и разделана. Несколько месяцев спустя я пришел в ресторан и заказал свиные котлеты. Котлеты мне были поданы, и пусть я умру – котлеты были из той самой свиньи, о которой я только что говорил. Мораль этой истории такова: одной– единственной целью жизни свиньи, и жизней всех ее предков, и жизней предков их предков, и людей, растивших, разделывавших и торговавших ими, повторяю: единственной целью этого сплетения усилий и жизней было подать мне в ресторане в тот момент, когда я этого захочу, пару сочных свиных котлет.
Змей: В твоем утверждении есть доля истины. Я рассуждал примерно так же, когда поедал того толстого мальчугана. Ах, я так люблю говорить о еде.
Этайон: Пожалуй, есть еще одна интересная тема.
Змей: Я полагаю, ты имеешь в виду любовь.
Этайон: Да, совершенно верно.
Змей: Я до сих пор помню свой первый роман. Это было не менее одиннадцати веков назад. Ах, она была так хороша! Футов на двадцать длиннее меня, ибо тогда я был еще мальчишкой; у нее были такие огромные клыки, острые, словно лезвия. Я был на западе: она где-то на востоке. Я учуял ее на другом конце света! Я впервые почуял этот запах, однако знал, что он означает: интересно, как мы узнаем о таких вещах. И я помчался через моря и океаны на восток, к ней.
Этайон: Должно быть, дальнее путешествие вышло.
Змей: Да. Я видел наутилуса, ската, осьминога и гигантскую акулу. Летающие рыбки прыгали вокруг моей головы и надо мной парила птица-фрегат. Проголодавшись, я поймал фрегата прямо в воздухе и проглотил, даже не сбавив хода.
Этайон: Ну, и каким он был на вкус?
Змей: Противным. Очень отдавал рыбой. Больше я их никогда не ел. Среди птиц хороши на вкус пеликаны, а снежные гуси просто объедение.
Этайон: И ты нашел самку?
Змей: Ага. Она ждала меня на скалистом берегу маленького островка. Она была холодна и неприступна. Она уползла на вершину скалы и шипела на меня оттуда. Я вполз вслед за ней; моя страсть согрела ее, мой пыл заставил ее уступить. Скажи мне, кусают ли мужчины свои женщин в порыве страсти?
Этайон: Иногда.
Змей: Мы тоже. Я укусил ее за шею, а она вцепилась мне в нижнюю челюсть, и я почувствовал, как ее яд входит в меня. Но он не повредил мне; и мой яд не повредил ей. Я обвил ее и стащил с острова в воду, и мы боролись в бушующих волнах. Я помню, небо заволокли тучи, и раздались раскаты грома – словно стихии пробудились от нашей борьбы. Скажи мне, устают ли мужчины от женщин после того, как были с ними?
Этайон: Иногда.
Змей: Мы тоже. Я устал, покинул ее и вернулся на запад, на остров гигантских черепах и вулканических скал. Черепахи там питаются только овощами и фруктами; они живут бесконечно долго; и хотя они никогда не покидают пределов своего маленького вулканического островка, отличаются истинной мудростью. Я лежал на песке и говорил с ними. Черепахи задавали мне вопросы и рассказывали о странных и прекрасных вещах. Их ноги были подобны ногам слонов, их голоса – низки и протяжны. Но скажи мне, когда проходит чувство пресыщения, вожделеют ли мужчины своих женщин вновь?
Этайон: Иногда.
Змей: Скажи мне, мужчины в клетках делают это?..
Этайон: Иногда.
Змей: Мы тоже.
Этайон: На протяжении всей истории мореплавания люди то и дело сообщали о том, что видели тебя. Ты действительно высовывался из волн и пугал мореходов.
Змей: О, иногда, завидев корабль, я подплывал к нему и заглядывал на палубу просто развлечения ради – мне нравилось, как людишки вопили со страху. Ну и потом, я хотел, чтобы легенда обо мне жила.
Этайон: Расскажи, как доктор Лао сумел поймать тебя.
Змей: Все это из-за русалки. Никогда в жизни не видел ничего подобного. Скажи мне, ведь правда, она прекрасна?
Этайон: Удивительно хороша.
Змей: Так вот, однажды я охотился у побережья Китая, и тут появился доктор Лао на своей большущей старой посудине. Она проплывала как раз надо мной, когда я погрузился, выискивая каракатицу. Вскоре я всплыл, чтобы глотнуть воздуха, и увидел, как доктор вытягивает из воды нечто такое, что поначалу принял за большую яркую рыбу. Он и его матросы вопили как резаные, и я решил подплыть поближе и посмотреть, кого они там поймали. Это была русалка. Я высунул голову и уставился на нее, зависнув над бортом посудины. Русалка так заворожила меня, что на какое-то время я погрузился в транс, и тогда доктор Лао набросил мне на шею трос, а другой его конец обвязал вокруг мачты. Эти чертовы чинки вытащили меня на палубу, словно кусок веревки. Проклятый трос сдавил меня, так что я потерял сознание. А когда очнулся, то был уже в этой клетке. Это произошло девять лет назад. Но наступит и мой час. Я ничего не забыл.
Этайон: Что ты сделаешь?
Змей: Я устрою обед, и доктор Лао будет мясным блюдом.
Этайон: Если, конечно, выберешься из его клетки.
Змей: Разумеется.
Этайон: Ну, а что после обеда?
Змей: О, я возьму русалку, посажу ее себе на спину – я думаю, она удержится, если обхватит меня руками и хвостом, и отправлюсь к ближайшей реке, а по ней – в море. Никому не советую меня останавливать.
Этайон: А почему ты возьмешь с собой русалку?
Змей: Она – дочь моря, а я – его сын. Она тоскует по нему так же, как и я. И кроме того, она прекрасна. Ты ведь сам это подтвердил. Я возьму ее в море и отпущу. Как ты думаешь, она помашет мне рукой, скрываясь в волнах прибоя? Она улыбнется мне, уплывая?
Этайон: Не сомневаюсь, именно так она и сделает.
Змей: Надеюсь. Затем я сам брошусь в волны прибоя и отправлюсь на восток, к маленькому скалистому островку. Моя самка будет по-прежнему ждать меня там, я знаю. Я поплыву на восток ради нее. И я вновь встречу наутилуса, ската, осьминога и гигантскую акулу.
Этайон: Хотел бы я отправиться вместе с тобой…
Мистер Этайон слонялся среди шатров в ожидании главного представления. У одного из шатров он столкнулся с выходившей оттуда репортером «Трибьюн».
– Бьюсь об заклад, сейчас вы позеленеете от зависти, – заявила она. – Я только что взяла интервью у самого доктора Лао.
– Ха, – усмехнулся мистер Этайон. – Я только что взял интервью у его змея.
Испытывая приятное чувство наполненности от изрядного количества выпитого пива, Ларри Кэмпер и его компаньон сидели за стойкой в баре Гарри Мартинеса, беседуя, прихлебывая пиво и покуривая. Они испытывали друг к другу интерес и расположение и обильно смачивали ростки дружеского чувства добрым холодным пивом. Погода, трудные времена и цирковая процессия были обсуждены досконально, и разговор перешел на подробности службы Ларри на востоке.
– Бог ты мой, – рассказывал Ларри, – я отслужил шесть чертовых лет среди варваров и теперь приехал домой, чтобы снова стать цивилизованным человеком. Господи, да, попав во Фриско, я чувствовал себя деревенским мальцом, первый раз очутившимся в городе.
– А где ты был в Китае, Ларри?
– В основном, в Тяньцзине. Там базировался наш Пятнадцатый. Ну и поколесить, конечно, пришлось.
– А какое у них там пиво? – спросил Гарри Мартинес.
– О, «Асаки», «Сакура», «Голд Ботл», «Файв Стар», «Купер», «Чесс», «Спатенбрау», «Мюнхен» и еще до черта всякого. Лучше всего был «Купер». Если слить вместе все пиво, что я там выпил, приличное море получится.
– Ну, что там за женщины?
– Да какие угодно – кореянки, маньчжурки, японки, кантонизки, еврейки, славянки, француженки, филиппинки. До черта разных женщин. Маньчжурки самые лучшие. Здоровые, толстые коровы с добрыми глазами и огромными ножищами, которые они всегда готовы раздвинуть. Они носят штаны и куртки, как мужчины; волосы у них черные, как смоль.
– Я слышал, – сказал друг Ларри, – что китайские женщины вроде бы здорово отличаются от наших. Это правда?
– Ерунда, – ответил Ларри, – они ничем не отличаются от остальных. Хотя, забавно, многие китайцы думают то же самое о белых женщинах. Интересно, откуда это пошло?
Но ни его друг, ни Гарри Мартинес не смогли помочь Ларри разрешить этот вопрос.
– Господи, – сказал друг Ларри, – как бы я хотел поездить по свету, повидать разных людей, посмотреть всякие места, как это удалось тебе. Мне всегда хотелось путешествовать, но думаю, никогда не доведется; буду торчать в этом Абалоне с женой и двумя детьми и едва сводить концы с концами, пока не умру. Я как раз на днях думал: не улизнуть ли отсюда – добраться до побережья и отправиться куда-нибудь в Австралию, да куда угодно, лишь бы подальше отсюда. А так я бы мог изменить имя и начать все сначала и, возможно, повидать в жизни еще что-нибудь. Но, скорее всего, я останусь киснуть в этом чертовом Абалоне с женой и детьми, пока не сдохну.
– А ты там видел, как людям отрубали головы? – спросил Гарри Мартинес.
– О, конечно, – ответил Ларри. – Тогда, в двадцать седьмом, они много людей казнили. Мы с ребятами каждый раз ходили в город смотреть, когда они устраивали казнь. У меня даже есть несколько фотографий. Правда, они остались в сундуке во Фриско.
Однажды в городке, где мы поддерживали порядок, пока у них шла революция, китайские солдаты окружили банду дезертиров и решили провести публичную казнь. Место было выбрано в каменном карьере, и мы с ребятами пошли посмотреть.
Вместо того, чтобы рубить головы, они расстреливали бандитов. Солдаты выводили бандитов по одному, ставили на колени, и один из китайских сержантов подходил с большим маузером и всаживал бедняге пулю между глаз.
Посмотреть на казнь собралось множество народа. Публичная казнь была для местного населения единственным развлечением.
Наконец, китайцы вытащили последнего дезертира – здоровенного парня. Они решили пришить его, и на этом закончить. Сержант подошел поближе, ну а здоровяк, такой нервный, все косился на маузер, и только сержант собрался спустить курок, он дернул головой в сторону, и сержант промахнулся. Это был его первый промах за весь день.
Но эта чертова пуля, видно, хотела крови и, ударившись о плоский камень, срикошетила в толпу зевак. Она угодила какому-то мальчонке прямо в висок и укокошила его на месте.
И будь я проклят, если это не сошло у китайцев за чертовски веселую шутку. Они смеялись и смеялись, пока не надорвали животы. Вот уж странные люди.
– Я раз видел, как Панчо Вилья поставил к стене несколько человек, – сказал Гарри Мартинес. – Только никто при этом не смеялся.
– Да уж, китайцы – забавный народ, это точно, – сказал Ларри. – За это они мне и понравились. Эй! Да ведь этим цирком, кажется, заправляет китаец.
– Точно.
– Ну, так давай сходим. Это, должно быть, интересно.
Всю дорогу по Мэйн-стрит Ларри замедлял шаг, стараясь идти в ногу со своим спутником.
– Посмотри только на этот проклятый город, жаловался его друг. – Я торчу тут с девятьсот девятнадцатого. Приехал сюда из-за жены и, по-видимому, останусь здесь навсегда. Господи! Провести остаток жизни в Абалоне! Этот проклятый город был уже мертв, когда я приехал сюда, а теперь он стал еще мертвее. Ты был в Китае, Японии, на Филиппинах, еще черт знает где, а я не был нигде, кроме Абалона, штат Аризона. Господи!
– Да, это, конечно, скверно, – заметил Ларри.
– А что ты собираешься делать, когда выберешься отсюда?
– О, я, наверное, доберусь до какого-нибудь призывного пункта и завербуюсь в одиннадцатый Инженерный в Панаме. Вроде, это хорошая часть, да и перемена после пехоты не помешает. А когда отслужу срок, попробую в береговую артиллерию на Гавайи, а потом в авиационный корпус на острова, а потом, может, опять завербуюсь в Китай. Да я еще толком не знаю. На земле много мест, где я бы хотел побывать.
– И что, ты не собираешься где-нибудь осесть?
– Э, нет. Пока я еще не встречал местечка, которое бы не опротивело мне через несколько лет. Этим-то и хороша армия. Когда твой срок истек, можешь отправляться, куда вздумается. Это не то, что гражданка.
– Да, – вздохнул его друг, – это не то.
Они подошли к цирку как раз в тот момент, когда два юнца из колледжа приземлились на пятые точки посреди Мэйн-стрит. Ларри и его друг подошли к ним и помогли подняться.
– Что, ребята, вышвырнули вас?
– Да, что-то вроде этого, – сказал Пол Конрад. – Ничего страшного, цирк-то все равно паршивый, – забрались в свой старый автомобиль, завели его с нескольких попыток и поехали прочь. Сзади на машине красовалась надпись:

ПЛАМЕННАЯ ЮНОСТЬ… БЕРЕГИСЬ ДЫМА

– Замечательные ребята, эти мальцы из колледжа, – произнес Ларри с восхищением. – На все-то им наплевать.
Посетители цирка начали было смеяться, когда доктор Лао подошел к Ларри Кэмперу и обратился к нему по-китайски. Но их смех сменился изумлением, когда Ларри ответил ему на плавном, словно музыка струящемся, мандаринском наречии. Он пел односложные слова так же пронзительно, как доктор, и они разговаривали, словно незнакомцы, повстречавшиеся в чужой стране и связанные лишь мостиком родного языка.
Поговорив, доктор и Ларри отвесили друг другу по почтительному поклону и разошлись. Ларри подошел к своему другу и сказал:
– Пойдем, док намекнул мне на одну занятную штучку. Это в том шатре, пойдем-пойдем, ты же хотел увидеть что-нибудь необычное. Это должно тебе понравиться.
Они поспешно вошли в маленький темный шатер. Доктор был уже там. В низкой клетке выла и металась огромная серая волчица.
– Не могу понять, как это случилось, – сказал доктор Лао. – Обычно она строго придерживается своего графика. До октября это не должно было случиться, а тут вдруг прямо во время представления она вздумала преображаться, по-моему, все дело в равноденствии.
– О чем это он? – шепотом спросил Ларри его друг.
– Эта чертова старая волчица собирается превратиться в девицу, – сказал Ларри. – Понаблюдай за ней; ничего подобного ты никогда не видел, а это уж точно.
– О, черт, – воскликнул приятель, – что ты пытаешься мне втюхать?
– Ничего я тебе не втюхиваю, – запротестовал Ларри. – Ты что, никогда не слышал про оборотней? Они же все время меняют обличье. Это один из них. Боже, послушай только, как она орет!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14