Земля кругом была изуродована разрывами снарядов, сосновый лес простерся голый, без макуш, неровно оторванных артиллерийским огнем. В старых полузасыпанных ходах сообщения между окопами стояла ржавая вода. Лягушки вылезали из нее в сумерки поквакать.
В нашем бараке нашлись два гармониста и скрипач. Чтобы развлечь измученное население лагеря, мы решили устроить концерт. Мы подготовили программу, приемлемую для сурового начальства и хоть немного напоминавшую близость демаркационной линии, за которой, у нас на родине, пелись бесстрашные песни.
Перед двойным забором из колючей проволоки привычно сели и легли на земле пленные соседнего барака, позади нас расположилась толпа наших сожителей. Чем дальше играл начавший концерт скрипач, тем делалось тише, и вот вечерний час как будто остановился. Маленький, казавшийся беспомощным инструмент из четырех струн и невесомого смычка дерзко заполнил ёмкое пространство. Толпа не шевелилась. Когда музыка кончилась, первые несмелые хлопки были вдруг подхвачены раскатами восторга. Отвыкшие проявлять свою общность и неожиданно почувствовавшие ее, пленные аплодировали с таким дружным запалом, что конвоиры начали беспокойно переглядываться и ощупывать на поясах патронташи.
После этого грома радости выступил я с песней о "Дубинушке". Я пробовал голос заранее, но не во всю силу, и он мне показался звучным, болезнь не оставила на нем никакого следа. Но едва я запел, как услышал очень тихую непрерывную высокую нотку, похожую на комариный звон, точно насильно вплетенный в мой голос. После первого куплета я откашлялся, но комариная песня в горле сделалась только звучнее, и когда я дошел до самой высокой ноты: "англичанин-мудрец, чтоб работе помочь, изобрел за машиной машину", на этой машине голос мой дал петуха и оборвался.
Толпа либо не поверила ушам, либо не сразу решила - принять ли случившееся за шутку или всерьез, но секунда прошла в страшном безмолвии, и потом я услышал смех, который, так же как аплодисменты, начался робко и, все быстрее и быстрее разрастаясь, перешел в грохочущий хохот, охвативший меня со всех сторон. У меня не хватило сил сойти с места. Я развел руками, прося извинить меня, а толпа хохотала веселее и веселее, заново радуясь испробованному бодрящему чувству единения и всеобщего родства. Но тут уже и конвоиры с легким сердцем присоединились к веселью, ухмыляясь и закручивая усы.
Будто пьяный, я побрел к бараку. В дверях ко мне подошел молодой солдат. Как на всех пленных, на нем висела шинель, жеваная и сношенная, точно больничный халат, но лицо его было здоровым, глаза - ясными, густая щетина бороды плотной красноватой коркой покрывала щеки. Он ласково спросил меня:
- Упелся, родимый?
Я с удивлением взглянул на него и переспросил хрипло:
- Упелся?
- Ну да. Отпел свое?
Мы вместе вошли в барак, и я опустился на первую нару. Солдат сел рядом и помолчал. Когда время, требуемое приличием, миновало, он сказал:
- Покурить есть?
- Нет.
Он опять помолчал.
- Ну, не горюй, - сказал он, подымаясь с нары. - Приедешь домой поправишься. Мы все там поправимся.
И он положил мне на плечо руку.
Не знаю - почему я вскочил и распрямился. На меня глядели чистые и очень теплые синие глаза, и лицо в красноватой корке бороды спокойно улыбалось. Я снял его руку с плеча и пожал ее сильно.
На дворе заливались гармонии, жадно, со всхлипами, набирая воздух; народ слушал затаившись. Я вышел из барака вместе с солдатом, присоединился к толпе, не испытывая никакого стыда или стесненности, чувствуя себя так легко и просто, как никогда за все время плена и актерства.
Да и правда: плен и актерство были позади, и я ехал домой поправляться.
1930, 1936-1937
Комментарий**
______________
** Комментарий Е. Краснощековой.
Я был актером. - Впервые - "Новый мир", 1937, № 2, с посвящением "Николаю Коппелю, с которым я прожил две жизни". Отрывок - в "Красной газете", 1937, 5 марта.
В основе повести - впечатления 1914-1918 годов, проведенных Фединым в Германии: "В городе Циттау, на границе Чехии, куда выслала меня из Дрездена королевская полиция, оставил и много горя, и много радости: был все эти незабываемые годы гражданским пленным за № 52, был другом немцев-художников и немцев-социалистов, русских-солдат и русских-романтиков.
Поступил хористом в городской театр. Через месяц пел первую партию лорда Тристана Миклефорда в "Марте". После чего утвердился в амплуа комического баса. Играл в театрах Гёрлица, Аннаберга, ездил с дрянненькими труппами по саксонским селам..." 1*
______________
* 1 "Литературные записки", Пг. 1922, № 3, стр. 28; см. также автобиографию Федина в кн. "Автобиографии советских писателей", т. 2, М. 1963; статью Вольфа Дюваля "Федин в Германии" в кн. "Творчество Константина Федина".
Включая повесть в кн. "Рассказы многих лет", Федин в обращении "К читателю" писал: "...в широком смысле вообще каждое литературное произведение автобиографично: оно почти всегда вырастает из жизненного опыта писателя. Но это не значит, конечно, что фабула произведения непременно пересказывает факты из жизни писателя. Даже в автобиографическом "маленьком романе" (повесть "Я был актером". - Е. К.) нельзя искать сколько-нибудь точной передачи житейских испытаний автора. Действительно пережитое художником лишь просвечивает сквозь отысканные им образы времени"1*.
______________
* 1 "Литературное наследство", т. 70, стр. 561-563.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10