- Не двинуться ли и нам?
– Вперед?
– Нет, сударь, вниз, с колокольни.
Если лезть впотьмах наверх было довольно легко, то спускаться вниз по крутой лестнице с высокими, выше тех, к которым привык Архаров, ступеньками, без света, наощупь, оказалось затруднительно. Наконец сползли и отправились туда, где уже должен был ждать Фомка.
Архаров размышлял так: с одним рублем все выходит складно, получивший его подозрительный Устин уже сидит под замком. Но судьба двух других пока - великая загадка. Они сошлись вместе в течение нескольких часов - и, может статься, француз-мародер что-то имеет по этому случаю сказать. Он был у покойного Арсеньича, когда туда пришел Устин… Может, и впрямь что-то заметил?
Совершенно вывалился из поля архаровского зрения третий подозреваемый - благообразный купчина, который столь достоверно врал про Устинову кончину. А для чего врал?
Знал ли он, что Устин замешался в темное дело с убийством митрополита? Для чего ему было таким образом прятать от любопытствующих человека, объявившего себя впоследствии убийцей?
– Извольте осторожнее, сударь, тут ступенька сильно выщерблена, - сказал Шварц.
По сравнению с кромешным мраком на лестнице обычный ночной мрак уже показался Архарову чуть ли не ясным днем.
– Сейчас проводим тебя, Карл Иванович, на Никольскую, а спозаранку я наведаюсь к мортусам.
– Они, сударь, чужих не любят. Они - колодники, у них свои понятия.
– Да, кстати, не скажешь ли, что означает «талыгай»?
– Сие слово означает «военный человек».
– Стало быть, не ругательное? - обрадовался Архаров. - Ну, тогда дельце это на мази. С мортусами я сговорюсь.
Его уверенность подкреплялась и тем, что из денег, выданных графом Орловым на розыск, оставалось более половины.
– Только не сказывайте им, что в сем деле и я некоторым образом соучаствую, - попросил Шварц. - Среди них непременно есть мои крестники. Иначе говоря, те, кого я упек в каталажку.
Архаров усмехнулся.
– Да уж постараюсь.
Вдали раздался глухой стук копыт.
– Это Тучков с Бредихиным, - сказал Архаров. - Больше некому.
– Возможны реприманды, - отвечал Шварц. - Извольте затаиться.
И сам первый спрятался за угол.
Первым подьехал Левушка и завертелся, пытаясь впотьмах найти Архарова со Шварцем. Даже задрал голову, стараясь увидеть, не сидят ли они еще на колокольне.
– Архаров! - негромко позвал он.
– Для таких случаев нужно придумывать знаки оповещения, - объявил Шварц. - На сей раз, поскольку диспозицию мы составляли в условиях несуразной суеты, их придумано не оказалось. Впредь будем разумны.
– Далеко ли проводили мазуриков? - спросил Архаров.
Бредихин доложил - фура поволоклась в сторону Лубянки, по местам безлюдным - вдоль остатков старой городской стены, к которой лепились ныне брошенные хибары и халупы, годные лишь на снос. Там мародеры повернули налево - к кварталам, где стояло немало оставленных владельцами хороших домов. В них можно было чем-то поживиться.
– Умные, у себя под боком не шарят, - похвалил мазуриков Архаров.
– Как волки, что не режут скот возле логова, - подтвердил Бредихин.
– Коли бы попытаться сделать засаду в развалинах у стены, то напасть на фуру удалось бы беспрепятственно, однако, упустив хоть одного из шуров, мы бы в тех руинах вовеки его уже не изловили, - молвил Шварц. - О чем я имел честь предупреждать.
– Едем на Остоженку, - решил Архаров. - Все. И тебе, Карл Иванович, уголок сыщется. А спозаранку - к мортусам.
– Занятно… - произнес немец. А объяснять, что ему показалось тут занятным, не стал.
Фомка разбудил Архарова затемно - поспать удалось совсем немного. В иную пору денщик был бы несправедливо изруган - хотя и выполняет приказание, однако ж спать охота! Но сейчас Архаров, к собственному удивлению, проснулся легко, даже радостно, чего с ним давно не бывало. Позавтракал куском хлеба и кружкой кваса - совсем по-простому. И это тоже как-то празднично на душу легло. Выехав на набережную и ощутив свежесть, идущую от Москвы-реки, Архаров пустил коня шагом. Было в этом ясном октябрьском утре удивительное ощущение предчувствия, утро сулило, а что - не понять.
Архаров по части предчувствий был не мастер - все, что приходило ему в голову, он старался объяснить. И уж, во всяком случае, красоты природы оставляли его спокойным. Может, он наконец освоился с верховым способом передвижения; может, замысел ворваться в особняк графов Ховриных, перерядившись мортусом, его развлекал; может, скромный фрыштик не обременил собой брюхо и способствовал ощущению легкости; может… Иных причин своего блаженного настроения Архаров не находил. Ему было тепло под офицерской епанчой, тело не ощущалось вовсе, осени не было - он видел совсем еще зеленую траву на склоне; таким образом, оказвшись вне времени и даже несколько вне тела, он растворился весь в радостном предчувствии и вернулся на грешную землю нескоро - а когда добрался до Васильевского спуска. Можно бы проехать по Москве-реке и дальше - до Проломных ворот, но за ними он бы запутался в переулках, проще было предпочесть прямые и надежные линии.
Увидев Архарова, что прямо на коне едет через бастион к бараку, мортусы даже не слишком удивились.
Тот, кто подрядил их на уборку мертвых тел, не чаял, что чума затянется до осени. Казенной теплой одежды у них не было, а каждый, ночуя в неотапливаемом бараке, норовил закутаться на свой лад, в тряпье, где-то подобранное по случаю. Зрелище было - как если бы на бастионе поселились городские нищие.
Но теперь были видны лица.
Лица были не таковы, чтобы млеть от восторга. Они соответствовали ремеслу этой честной компании и выдавали приверженность многим порокам. Однако увидеть других он и не ждал.
– Хлеб да соль, - пожелал Архаров, видя, что мортусы расходятся от котла с дымящимися мисками в руках.
– Ем, да свой! - вразнобой откликнулись мортусы.
Навстречу вышел сержант в грязной епанче, зевая во весь беззубый рот.
– Чего вашей милости вдругорядь угодно? - не слишком учтиво осведомился он.
– Федора ищу. И того молодца, что растолковал про рябую оклюгу. Прими…
Архаров спешился, отдал поводья сержанту и преспокойно пошел к мортусам.
– Ты, что ль, Ваня? - спросил безносого верзилу.
– Запомнил, - хмуро сказал на это верзила. - С чем пожаловать изволил, талыгайко?
– Мне фура нужна и балахонов ваших штуки четыре. С крюками, как положено.
Гнусавый Ваня чуть не выронил миску.
– На что тебе? - почти по-человечески спросил он.
– Мародеров из ховринского дома выковыривать.
– Крюками?!
– Именно так, - подтвердил Архаров. - Молодцы, ступайте сюда, растолкую.
Первым быстро подошел высокий красивый парень, лет двадцати двух, черноглазый, чернобровый и кудрявый, любой купец хотел бы заполучить такого орла в приказчики - не было бы отбою от покупательниц. По его лицу Архаров прочитал, как если бы написано большими печатными буквами: норов пылкий, упрямый, чувства вскипают бурно, разражаясь мордобоем или слезами, и при этом парню вечно подавай нечто невозможное, для чего пришлось бы идти на край света. Иной рекомендации не понадобилось - перед ним был Федька.
Далее - за Федькиной спиной встал сорокалетний крупный мужчина, не толстый, но тяжеловесный, пожалуй, поплотнее телом самого Архарова, да и ростом повыше, русоволосый и голубоглазый, с короткой бородой, прямым носом, огромными ручищами. Был он несколько скуласт и раскос - знающий человек сказал бы по разрезу глаз, что в роду у него - какие-то сибирские инородцы.
И подошел вразвалочку молодец щуплого сложения, остроносый, белобрысый, кудлатый, как нечесаный пес, с плохо растущей рыжеватой бороденкой, но живая его мордочка, малость напоминавшая Левушкину, выражала ум и сообразительность, особенно они светились в прищуре темных глаз.
Затем подошел мужик лет пятидесяти, клейменый - три буквы в вершок высотой, на щеках и на лбу, составляли слово «ВОР». Подошел рыжий курчавый невысокий парнишка,. И еще мортусы подтянулись.
Компания была опасная, что и говорить, много чего повидавшая компания. Если Федька стал преступником по дурацкой случайности, то Ваня - вряд ли! И прочие тоже не выглядели законопослушными гражданами. Хотя как посмотреть - законопослушные граждане сидели по домам, оберегаясь от чумы, или вовсе сбежали, а этот сброд добровольно очищал Москву от заразы. Хотя добровольность была не совсем правильная: не хочешь вывозить зачумленные трупы - сиди под замком. Но ведь на что-то же они рассчитывали, берясь за свой новый промысел!
И не природная же склонность к воровству и грабежу велела им, когда фабричные громили бараки, идти в драку, защищая врачей-немцев…
– Так вот, - сказал Архаров. - Поблизости завелись ловкие ребята. Вечером надевают такие, как у вас, робы, садятся на такую, как у вас, фуру и едут грабить пустые дома.
Кто-то присвистнул.
– Фуришь, талыгай!
– Чистая правда, как Бог свят. Коли тут есть крестники Карла Ивановича Шварца…
Архаров замолчал.
Молчали и мортусы.
– Ты сказывай, талыгайко, - вдруг ободрил Ваня. - Шварца знаем. В лицо.
– Он их выследил. Сперва думал, будто вы таким ремеслом промышляете, следил за бастионом. Потом догадался, что это ловкачи под вас рядятся. Так вот, молодцы, хотим мы их взять прямо в логове. Нужны фура, балахоны, крюки. Коли бы кто из вас приехал поранее, а с сержантом я уговорюсь, мы бы ваше добро над дымом покоптили и, как стемнеет, поехали брать мародеров. Сколько надо заплатить - заплачу.
– Ты так уж прямо об этом толкуешь, - сказал крупный русоволосый мужик. - Не боишься?
– Вас - не боюсь. Не вы же выморочные дома грабите.
– А сколько дашь? - спросил Ваня.
– Полтины довольно?
Это были немалые деньги - но и не из своего кармана платил их Архаров.
– Сряжено, - сказал мужик. - Я - Арсеньев Тимофей, спрашивай Тимофееву фуру.
– Черт их душу ведает, поедут ли они этой ночью или затаятся, потому - возвращайтесь на бастион, как начнет темнеть, и ждите моего знака, - велел Архаров. - Может статься, его и не будет.
– Ты, талыгай, с нашим убогим условься, - посоветовал Ваня, показав пальцем на сержанта. - А то будет Тимоша туды-сюды шастать - ему не понравится, не донес бы. Больше гривенника ему не давай - он больше не стоит.
Мортусы засмеялись.
– Он с этим доносом дальше господина Еропкина и его сиятельства графа Орлова не доберется, а там я свое слово скажу, - пообещал Архаров.
Смешочки смолкли.
Он не сразу понял, что означает это молчание, что означают переменившиеся лица. Да, собственно, и не задумывался. Ему еще нужно было ехать назад, договариваться о солдатах, с которыми брать приступом особняк. И держать совет с хитрым немцем Шварцем, которого вся каторга в лицо знает.
И доподлинно убедиться в том, точно ли мародеров можно расстреливать там, где они взяты с поличным, без суда и следствия. Он, столько лет отслужив в гвардии, был приучен к порядку и прекрасно осознавал разницу между словом, сорвавшимся сгоряча с командирских уст, и подписанным указом. А рисковать своей карьерой, которая сейчас могла и резво пойти в гору, и сковырнуться в болото, Архаров не желал.


* * *

Неприятность обнаружилась на следующий вечер.
Для поимки мародеров Архарову выделили два десятка солдат Великолуцкого полка, да еще он усилил свою партию преображенцами во главе с Бредихиным и взял с собой Левушку - попробовал бы не взять…
Денщик Фомка, свивший себе гнездо на чердаке заброшенного дома, подал, когда фура мнимых мортусов двинулась со двора, условленный знак фонарем. Знак был уловлен дежурившими на углу Варварки и Зарядского переулка конными преображенцами Басевичем и Соловьевым. Тут же Соловьев поскакал вверх по Москве-реке и очень скоро был на Остоженке.
Архаровский отряд второй вечер ожидал знака. Послали конного за Шварцем. Бредихин тут же повел солдат к Зарядью, но не всех разом и маршевым шагом - а поделив на четыре небольшие команды, каждая из коих двигалась своим путем. Одна из них, выйдя первой, даже обогнула Кремль с севера. Местом встречи был выбран Ершовский переулок - не слишком далеко от особняка, но и так, чтобы оттуда не услыхали сомнительного шума.
Сам Архаров с Левушкой поскакали на бастион за фурой и балахонами.
Они увидели презанятную картину - мортусы устроили себе из окуривания фуры ярмарочное гуляние. Они чуть ли не хоровод водили, маша над ней зажженными можжевеловыми ветками, а на самой фуре приплясывал, распялив на руках дегтярную робу, Демка Костемаров и пел срамную песню.
Голос у него был лихой, заливистый, истинно соловьиный, передавал все оттенки вопросов и ответов с точностью неимоверной, и Демка вроде бы и держал его в узде, но вдруг дозволял отправиться в полет - и над мрачным обезлюдевшим Зарядьем летел он без всякой натуги, как живая и торжествующая щедрость души.
– А девушка у девушки спрашивала - а и с кем-де, сестрица, ты начивала? А одна де я ночесь на-а-аи-ва-ла…
– Ой, лели, лели, на-чи-ва-ла… - негромко поддержали этот полет менее звонкие голоса.
– В полночь лишь приходил ко мне докука, засыкал белу рубаху до пу-у-упа!… - Тут Демка препотешно нагнулся, показывая, как девка разглядывает опозоренный подол своей сорочки.
Архаров с Левушкой, придержав коней, дослушали и досмотрели песню до конца, вызвавшего общий хохот весьма ловким подражанием действиям развратной девки, и тогда лишь появились на горже.
– Принимай имущество, господин офицер, - сказал им Тимофей. - Фура с лошадьми, четыре робы свежекопченые, четыре крюка - довольно, или еще надобно?
Архаров улыбнулся - ему понравилось, как деловито отнеслись мортусы к его просьбе. Он велел позвать сержанта - который, бедолага, уж был не рад явлению на Москве орловской экспедиции, - и распорядился отпустить с ним Тимофея или Федьку - чтоб было кому править лошадьми.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48