злобы в них…
И помотал головой, всем видом показывая - и сравнить-то не с чем.
Торговец попытался подняться с земли, но Федька опять замахнулся на него дрыном - и он замер.
– Так и об этом граф Орлов позаботится! - воскликнул увлеченный графскими затеями Левушка. - Слыхано, будут заставы укреплять, а кто пойдет туда трудиться, тому в день по пятнадцати копеек платить станут.
Архаров меж тем как бы ненароком сунул кошелек мимо левого кармана и уронил наземь.
– Государыня не велела понапрасну кровь проливать, - сказал он. - Так и товарищам своим передай.
– Кто мои товарищи - знаешь? - выкрикнул Федька.
Архаров пожал плечами.
– А кто бы ни были…
Федька помолчал. Вся эта беседа казалась ему беспредельно странной. Двое переодетых офицеров, молодой и постарше, словно бы не замечали на нем дегтярной робы и колпака с дырками для глаз.
– Кому рассказать - не поверят, что ты с каторжным негодяем по-божески говорить не побрезговал.
– А, знаешь, не брезглив я…
Торговец простерся по земле, протянул руку и прибрал кошелек, а затем стал отползать.
– А коли я сто человек порешил? Коли у меня рожа клейменая? Коли меня лишь чума от виселицы спасла?
Левушка сделал шаг назад - звучало сие из-под колпака яростно и с надрывом.
– Не успел ты ста человек порешить, - сказал Архаров. - Годы твои не те. А по пьяному делу из-за бабы задрался. И пришиб какого-то дурака, царствие ему небесное. А поскольку с тем дураком был в приятелях, то и вообразил себя превеликим душегубом. И сам же заорал - вяжите меня, православные! Что, не так?
Федька ничего не ответил.
– Ну, еще кому-то от тебя досталось на орехи. Не валяй дурака, не гневи Бога, - посоветовал Архаров.
Тут торговец поднялся на ноги и стал отступать к закоулку. Архаров резко повернулся к нему и так посмотрел, что парень ударился бежать.
– Чего это он? - удивился Левушка и полез в карман кафтана.
– Не стянул ли чего? - забеспокоился Федька.
– Мой цел, - добыв кошелек, сказал Левушка. - Николаша, а твой? Погоди, ты же его в руке держал!
– Обронил! - воскликнул Федька. - То-то этот змей к нам все жался!
Левушка, ни говоря ни слова, выхватил шпагу и кинулся в погоню.
– Стой, Тучков! Стой! - крикнул Архаров. - Заразу подцепишь! Вот дурень…
Он сильно огорчился тому, что Левушка, уже зная его затею с мечеными деньгами, не разгадал уловки.
– Не догонит, сейчас же и вернется, - уверенно сказал Федька. - Тот дворами уйдет, а твой недоросль тех дворов не знает.
– Ты его раньше тут встречал? - спросил о торговце Архаров. - Вы, мортусы, тут где-то поселились, должны уж местных знать.
– Эти к нам не суются, мы колечек зазнобам не покупаем, - отвечал Федька. - Нашарил, сволочь, по выморочным домам, ходит, ищет дураков… мало я ему влупил…
– Мародер, - четко произнес Архаров. - Может, и мародер…


* * *

Торговец, бросая товар, действительно уходил какими-то немыслимыми закоулками и дырками в заборах.
Левушка давно сбился со следа, но гнался наугад - музыкальным своим слухом вылавливая в притихших закоулках топот мужских, обутых в грубые башмаки, ног.
Он заскочил в какой-то двор. По всему видать - то был задний двор большой московской усадьбы, со службами - конюшнями, каретным сараем, всякими мелкими строениями.
Левушка встал, огляделся - ему стало ясно, что вор, кажется, ушел. Но он, явно копируя Архарова, исподлобья и чуть ли не принюхиваясь, исследовал пустой двор, затем прислушался, что-то показалось ему подозрительным.
В двухэтажное деревянное здание, раскидистое и просторное, вели довольно широкие распахнутые двустворчатые двери. Левушка с обнаженной шпагой вбежал по ступеням, оказался в сенях и остановился.
Откуда-то сверху донеслась тихая музыка.
Музыка!
Он встал, как вкопанный и сам не ощутил, как губы раздвинулись в рассеянно-радостной улыбке.
Музыка!
Далекий, пронизанный светом из высокого окна, образ - белое платье, белые руки, невесомо ласкающие струны арфы, юное сосредоточенное личико…
Музыка…
Тут звучала не арфа - кто-то незримый играл на клавикордах… играла! Это несомненно была женщина, красавица! Женщина - потому что только женщина могла выбрать эту хрустальную, грациозную, наивно-пленительную пиесу… только красавица, уродина ввек не выберет того, в чем столько красоты…
Левушка пошел на голос спрятавшихся в доме клавикордов.
Музыка, та самая… ноты, привезенные из Вены… дитя, наполовину ангел, потому что человеку такой дивной гармонии не создать, такую гармонию можно лишь подслушать на небесах!…
Левушка и сам не заметил, как перешел на скорый шаг.
Дом, где он оказался, был богато убран, огромен и пуст. Музыка, созданная юным ангелом, распахнула перед Левушкой все двери, и он спешил по анфиладе, слыша ее все отчетливей.
Последняя дверь была закрыта - но именно за ней творилась гармония божественного отрока…
– Моцарт! - вспомнив, воскликнул Левушка. И протянул было руку…
Но наваждение было не всесильным, он вспомнил, куда угодил.
Полоснув по стулу клинком, он выдрал квадрат ткани и сквозь этот квадрат взялся за дверную ручку.
За дверью была большая гостиная - такая, чтобы полсотни гостей чувствовали себя уютно. И совершенно не тронутая вороватыми руками - и вазы стояли, и канделябры на консолях, и всякие прочие бронзы, пусть запыленные, никто не уволок. И это было странно - дом-то стол открытый, впрочем, Левушка забежал в него с заднего двора и, возможно, по горячим следам продавца, имевшего ключ…
В глубине гостиной было возвышение - в две небольшие ступеньки, там стояли клавикорды. Видимо, до чумы в этом особняке устраивались домашние концерты.
Сидевшая за клавикордами женщина повернулась к Левушке.
Она была для дневного времени одета неожиданно - в белой рубахе, в белом же пудромантеле поверх нее, с распущенными волосами и без чепца.
Левушка видывал петербуржских красавиц, но видывал он их в полной боевой готовности - набеленных, нарумяненных, напудренных, с насурмленными глазами и бровями. Красавица обязана была иметь округлое личико, пухлый подбородочек… а эта?…
У этой черты лица были заострены, кожа - смугловата, тонкий нос - с горбинкой, а волосы - черны, как смоль, и курчавы. До такой степени курчавы, что не падали на плечи, а торчали, каждый завиток особо.
Взгляд был пронзительный.
Отнюдь не та красота, которая пленяла Левушку в монастырках, не ангельская, не кроткая, предстала перед ним. Может быть, при иных обстоятельствах он вообще бы не счел эту женщину красивой. Но музыка… музыка жила в повороте ее головы, в вознесенных над клавишами тонких руках, во всей ее горделивой осанке.
– Если вы что-то нуждаетесь, забирайте, - сказала женщина с легким акцентом. - Ко мне не подходите.
И опять заиграла. Опять - Моцарта.
Левушка смотрел на нее во все глаза.
– Мне ничего от вас не надобно, сударыня. Позвольте представиться - Преображенского полка подпоручик Тучков! - произнес он. - Если дому сему необходима охрана, я доложу господину Орлову!
Похвалиться близостью к его сиятельству не получилось. Видимо, Левушка говорил слишком быстро - женщина, вновь подняв руки над клавишами посмотрела на него с неудовольствием - помешал игре! - и с тревогой, как если бы не поняла слов.
Тут он сообразил - она плохо знает по-русски. На немку не похожа - верно, француженка.
Он повторил то же самое по-французски - как умел, но вполне связно.
– Вы приняли меня за госпожу. А я была лишь бедная наемница, которая за деньги обучает богатых девиц музыке и манерам, - сказала женщина. - Я была необходимым в приличном доме предметом, который в минуту опасности, однако, забыли, как забыли бы баул с вещами.
– Как сие могло случиться?
– Я ушла навестить мою сестру и переночевала у нее. А когда вернулась - дом был пуст. Господин князь распорядился срочно всем ехать в свое село… прочь из Москвы…
И она добавила по-русски:
– В подмосковную.
– Вы парижанка? - спросил Левушка.
– Нет, я из Лион, - по непонятной прихоти перейдя на русский язык, отвечала она. - Но я десять лет прожила в Москве. Я приехала с мою старшую сестру. Ее выписал к своих дочерей граф Беклемишев…
– Вы прекрасно говорите по-русски, - в упор не слыша ошибок, восхитился Левушка.
Те французы, что поселились в Санкт-Петербурге, не больно-то горели желанием освоить русскую речь, и обстоятельства тому способствовали - щеголи с щеголихами, постоянные собеседники заезжих модисток, гувернеров, портных и куаферов, сами искали случая усовершенствовать свой французский выговор. Надо полагать, старозаветная купеческая Москва, ленивая по части светских наук, и здешних французов стала на свой лад переиначивать.
Но комплимент почму-то заставил женщину вернуться к родному наречию.
– Все музыканты переимчивы. Надеюсь, я ответила на все ваши вопросы. Позвольте мне доиграть сонату. Более мне не осталось ничего.
– Но, сударыня… - Левушка очень не хотел уходить. - Могу я чем-то быть вам полезен?
– Нет, сударь. Вы не можете быть полезны той, что уже мертва.
И она ударила всеми пальцами по клавишам, исторгнув отчаянной пронзительности аккорд.
Лицо ее при этом исказилось, словно и впрямь было оболочкой уже страдающей в чистилище души.
Левушка попятился, перекрестился и выскочил из гостиной.
– Господи, спаси и сохрани, Святый Боже, Святый крепкий, Святый бессмертный… - бормотал он, пятясь по анфиладе, но при этом выставив перед собой острие шпаги.
Музыка звучала, как будто с того света…
Выскочив со двора, Левушка понесся наугад закоулками, выскочил на совершенно пустую улочку, растерялся - место было вовсе незнакомое. И нос к носу столкнулся с высоким мортусом - в черной робе, в колпаке, как и подагается.
Мортус, закинув за спину мешок, пробирался с большой осторожностью. И от Левушки он шарахнулся. Левушка от него, впрочем, тоже.
– Скажи, братец, как бы мне ко Всехсвятской церкви выйти, - попросил Левушка вполне миролюбиво, при том, что у него в руке все еще была обнаженная шпага.
Мортус махнул рукой и полез сквозь доски забора.
– Да скажи же, дурак! - рассердился Левушка. - Жалко тебе, что ли?
Странный мортус обернулся и пробормотал нечто невразумительное. Левушка разложил сказанное на слога и обалдел, а мортус скрылся окончательно.
Гоняться за ним не было ни времени, ни желания. Да и опасно. Сообразив, с какой стороны он явился, Левушка побежал дальше и выскочил-таки туда, где люди ходят.
Он вздохнул с облегчением и сунул шпагу в ножны.
Задав прохожему свой вопрос и получив ответ, Левушка обрадовался - идти было недалеко. И он побежал так, как можно бегать только в девятнадцать лет - радуясь подвижности и ловкости собственного тела, притом не ощущая его вовсе, как если бы его подхватил и нес довольно быстрый ветер.
Архаров терпеливо торчал в одиночестве неподалеку от Всехсвятской церкви на Кулишках, когда Левушка подбежал и встал перед ним, придерживая шпажный эфес.
– Я уж чаял, не дождусь, - сказал ему Архаров. - Погнался, как шавка за котом. Ну и много поймал?
– Николаша… Там привидение!
– Где привидение? - задумчиво спросил Архаров.
– Там! - Левушка махнул рукой.
– Нельзя ли, сударь, поточнее?
– Да откуда мне знать! Дом большой, дворянский, в нем ни души - и тут оно!
– Среди бела дня? Это на тебя, Тучков, чума влияние оказывает. Вовсе ты очумел. Стой… Так. Пошли.
– Куда?
– А вон глянь-ка…
Архаров показал - и Левушка увидел, кого товарищ на самом деле тут ожидал. Из Всехсвятской церкви вышла давешняя бабка и засеменила к Варварке.
– Не сразу, потихоньку, - удержал Архаров Левушку, рванувшегося было следом. - Давай-ка про привидение.
– Оно на клавикордах играло.
Архаров покивал.
– Среди бела дня? - уточнил он. - Привидение? Тебе померещилось.
– Я музыку слышал, я ее помню! И еще мортус! - воскликнул Левушка.
– Что - мортус?
– Николаша, он по-французски ругается!
– Где ты такого мортуса подцепил? - рассеянно спросил Архаров, устремившись за бабкой.
– Да все там же, у того дома, я вышел, он мне встречь, с мешком…
Старуха завернула за угол, и Архарова охватило беспокойство.
– Вернемся на бивак, спрошу у Матвея, чем такие видения лечат. Поспешай, не то упустим бабку!
Старуха до последнего не ждала подвоха и на топот не обернулась. Полагала, видно, что давно прошли те времена, когда за ней гонялись бравые гвардейцы с любезным желанием поскорее задрать ей подол.
– А ты ведь, сударыня, права оказалась, - сказал Архаров. - По всему выходит, жив дьячок Устин Петров.
– Вольно ж тебе вруну деньги давать, - обиженно огрызнулась бабка.
– Так у меня и для тебя гривенник сыщется. Ты сказывала, тот Устин от тебя через два дома живет?
Очевидно, в архаровском голосе прорезалась обычная для него неприятная настырность, да и взгляд сделался нехороший. Бабка остановилась, прищурилась на Архарова - да и перекрестила его.
– Враг-сатана, отженись от меня, - пробормотала она при этом. - Сгинь, пропади, наше место свято!
– Да ты что, старая, очумела? - удивился Архаров. Так его до сих пор не титуловали.
– Поди, поди, не стану с тобой говорить.
– Да что ты, бабушка! - вступился за друга Левушка. - Сатана от крестного знамения рассыпался бы в прах, а он - стоит!
– И серным духом от меня не тянет, - добавил Архаров. - Разве что уксусным.
– А чего в церковь заходить не стал? - язвительно осведомилась старуха. - Не по нутру ему святой крест? У храма Божия околачивается, а внутрь - ни ногой! И глядит нехорошо, добрые люди так не глядят!
– Ни за что ни про что в вельзевулы меня пожаловала, - Архаров недовольно фыркнул. - Погоди, сейчас тельник откопаю…
Он вытащил из-под рубахи нательный крест, но старухиных сомнений тем не развеял.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48