Огибая третий угол, карета сбавила ход и совсем медленно направилась к точке своего появления – к ослу, Воскресшему Христу и Долговязому Джону Убоищу, к Муну, который зачарованно смотрел на бомбу: она лежала на дороге, все еще тикая («царствия на-ад на-ами») и мерно раздувая шар, который уже достиг размеров небольшой машины, слоненка, церковного купола, – прозрачно-розовый, становящийся все прозрачнее по мере распухания, – по экватору которого, раздуваясь вместе с ним, черными буквами тянулось послание из двух слов – знакомое, недвусмысленное и похабное.
Мун обернулся и увидел, что карета едет шагом, надвигаясь на Воскресшего Христа. Он бросился к ней и, всхлипнув, распахнул дверцу.
– Мой муж! – воскликнула Джейн, вскинув руку к губам.
«Бо-оже, храни» – он понял, что подсознательно вторил гимну. Когда он добрался до «королеву», шар лопнул, и взрыв вышиб из него дух.
Клочья красной резины шлепались на площадь. Несколько человек, невесть чем тронутые, захлопали.

Глава шестая
Почетная смерть

I

– Но, мои милый мальчик, – сказал девятый граф, – какой трогательный жест!
– Постыдился бы, – сурово сказала Джейн.
– Вот это лев, – сказал Воскресший Христос.
– Я разделяю ваши чувства, милый мальчик, но чего вы надеетесь добиться жалкой демонстрацией неуважения?… Вы определенно никого не переубедите, вас просто-напросто сочтут циником. О'Хара, нельзя ли ехать побыстрее?
– Ты выглядел совершенно, совершенно возмутительно, – сказала Джейн. – О чем ты только думал?
«Не знаю».
– А он, как пить дать, так и не прочухал, кто на него напал, – горько сетовал Воскресший Христос. – Чертов кровожадный скотский нехристь из края язычников…
– Я попросил бы вас не выражаться, мистер Христос. Моя вера в вашу божественность уже не та, что прежде.
– Ха! Где ж теперь я раздобуду себе осла?
– Это уж не моя забота.
– Хвала Господу и святым отцам, но лев-то ваш.
– Должно быть, осел чем-то разозлил Ролло – возможно, своим ослиным видом.
– И ради всего святого, перестань плакать, – попросила Джейн. – На кого, по-твоему, ты похож?
«Не знаю».
– Видите ли, мистер Мун, вы просто расстраиваете себя. Эти знаки протеста совершенно бессмысленны – пустая трата сил, ничего не могущая изменить, и менее всего – абсурдно укоренившуюся в глазах общества репутацию.
– Ты ведь просто-напросто привлекал к себе внимание, – корила его Джейн.
– Я разделяю ваше недоверие к миру, он несправедлив, несуразен и преступно неразборчив. Но поймите же, что данный порок не есть заблуждение общества, он пронизывает все его устройство. Сама эта улица – памятник ему.
– Ей-ей, славный был ослик.
– Сущее ребячество.
«Как с гуся вода».
– …с одной стороны – Адмиралтейство, с другой – Военное министерство, постоянно растущие монолиты, обладающие постоянно убывающей силой, что дается чудовищной ценой, и движимые мотивами, которые столь затуманены временем и выгодой, что конечный вред можно будет приписать лишь поворотам истории.
– Я не знал, куда себя приложить.
– Ara!.. A вот и граф маршал Хейг,[22] человек, который спас бы несчетное множество жизней, избрав себе иную профессию, которая позволила бы ему потакать своему тщеславию и некомпетентности, ныне отлит на коне в бронзе и без тени самосомнения взирает на кенотаф с надписью «Геройски павшим». Справа – Даунинг-стрит, министерство иностранных дел и министерство дел внутренних…
– Самый славный ослик, которого я когда-либо…
– Мерзость, выставленная всем напоказ…
– …с неубывающим интересом снова и снова совершают все то же открытие: моральный долг и практическая необходимость противоречат друг другу, из чего и проистекает практика вождения народа за нос, творимая в духе благочестивого лицемерия.
– Надеюсь, это будет тебе уроком – посмотри на свою одежду.
– Справа – министерство обороны, последний оплот против коммунизма извне, слева же – Новый Скотленд-Ярд, последний оплот против анархии изнутри. Вас никогда не посещает мысль, что добро и зло не так уж четко разделены?… Ну конечно же!.. Какая избитая мудрость!..
– Откуда кровит?… Дорогой, ты такой дурачок… У тебя есть платок?
«Ты не можешь ко мне прикоснуться, я неприкасаем».
– Перед вами – три сословия: духовные лорды, лорды светские и общины… Но чу! Что слышу я, не проповедь ли это, что драпирует музыкой органной покорность вкупе с самоотреченьем? Иль это шепоток собрания епископов, которые гадают, зачем Господь не истребит зловредных насекомых?
– Но вот что я те скажу, парень, – этот ковер…
– Палата лордов, иллюзия, которую я никогда не был в силах разделить, – ответственность без власти, прерогатива евнухов на протяжении столетий… А палата общин, унылые, безрадостные социалистишки, движимые злобой и завистью, и самодовольные, заносчивые тори, движимые инстинктом самосохранения… О Матерь Парламентов! Светлейшее воспоминанье о мифическом личном участии. Поворачивай домой, О'Хара!
– …не вздумай вешать их на меня, парень, у меня свидетели есть…
– И Вестминстерское аббатство, где коронуют монархов, которые потом восседают, словно рабочие модели, на каминной полке нации, с фламинго в саду. Почему же меня никогда не приглашают на крокет? Почему? Ах, милый мальчик, как я оплакиваю угасание божественного права королей, ведь оно помещало корень всех бед в одного человека… а как теперь уследишь за его разрастанием?
– Говорила я тебе, что дядя Джексон, этот грязный старикашка, не может сделать настоящую бомбу. Но ты же ничего не слушаешь.
– Дорогая Джейн, это не имеет ни малейшего значения. Дело в том, что даже будь эта бомба настоящей, она была бы недостаточно велика, чтобы что-нибудь изменить. Нет, мистер Мун, вам просто надо переменить свое отношение, разорвать связь. Идеализм есть тонкая грань безумия… милый мальчик, утешьтесь мыслью, что если жизнь – это погоня за совершенством, то несовершенство лежит в основе жизни.
«Пожалуйста, не надо продолжать. Мне все равно».
– Ты слишком много держал в себе, вот что я думаю.
– Ей-ей, ну и дела.
– Иными словами, мистер Мун, остается лишь выживать в тех удобствах, которыми располагаешь… Слава богу, мы наконец дома.
«Позвольте мне исчезнуть в южноамериканских джунглях и кончить дни свои в довольстве и смиренье, читая Диккенса тому, кто станет слушать».

II

Воскресший Христос выбрался первым, за ним последовал девятый граф, который повернулся и протянул Джейн вялую руку. Она игриво спрыгнула в его объятия, чуть не сбив его с ног, и вцепилась в него, задрав до бедер юбку. Он с трудом донес ее до ступенек.
Мун обнаружил, что не может шелохнуться. Его левая нога безжизненно повисла, прилипнув к туфле, а правая промерзла и затекла. Перенеся вес на руки, он осторожно спустился на дорогу. Разжав руки, привалился к колесу. Левый рукав порвался, и кровь стекала по руке, высыхая на тыльной стороне. Карета качнулась, и в поле зрения появились ноги О'Хары.
– Эй, – сказал О'Хара. – Эй!
– Да нет, все в порядке. Хочу посидеть минутку тут. Он привалился спиной к колесу. С одной стороны тротуара на него глазел продавец газет. С другой из разных дверных проемов выглядывали дворник, продавец заводных пауков и длинноусый мужчина. Перед ним Бердбут в штатском и с чемоданчиком в руке придерживал открытую дверь дома лорда Малквиста.
Девятый граф опустил Джейн на землю.
– Бердбут!
– Доброе утро, милорд.
– В чем дело?
– Тут заварилась каша, милорд.
– Неужели?
– Боюсь, что так, милорд. Сэр Мортимер наложил мораторий на долги имения, и вскоре прибыли оценщики.
– Не понимаю, о чем вы. Пусть лучше сюда явится сэр Мортимер.
– Понимаю, милорд, он заедет за ее светлостью сразу же после похорон. Сэр Мортимер и некий мистер Фитч приходили проведать вас вчера вечером. Сэр Мортимер ушел через полчаса, но, видимо, наказал мистеру Фитчу подождать, пока вы не вернетесь домой. Мистер Фитч ждет в библиотеке, милорд.
– Ничего, пусть почитает.
Но тут за спиной Бердбута возник помятый и запыхавшийся Фитч.
«Входит Вестник», – подумал Мун, ожидавший, что Фитч преклонит колени и выпалит какую-нибудь весть о поражении на поле боя.
Но Фитч оправился и заговорил довольно ровно:
– Лорд Малквист?
– Полагаю, да, но вы застали меня в доверчивом настроении.
– Меня зовут Фитч, милорд.
– Как поживаете? Дорогая, позвольте представить вам мистера Фитча. Мистер Фитч – миссис Мун. А также мистер Христос и – куда же он запропастился, а, старина, вот вы где – мистер Мун.
Фитч поправил галстук и вежливо кивнул.
– Быть может, вы зайдете позже, мистер Фитч? Я провел крайне изнурительную ночь. Пойдемте, дорогая, – сказал лорд Малквист.
– Отнесите меня, Фэлкон, – хрипло произнесла Джейн. – Я хочу, чтобы вы отнесли меня в свой boudoir.[23]
Фитч обрел дар речи:
– Милорд! У меня прискорбнейшие вести – дело не терпит отлагательства. Суд наложил запрет, и сэр Мортимер просит меня сказать вам, что лишь продажа собственности…
Девятый граф поднялся на две ступеньки и строго обратился к Фитчу:
– Можете передать сэру Мортимеру, пусть они забирают Петфинч, но будь я проклят, если они считают, что я смогу обойтись без дома в городе.
– Простите, милорд, но если бы вы по одежке протягивали ножки…
– Слава богу, Фитч, вы – не мой портной.
– Я имею в виду ваше поведение…
– Мое поведение было воплощением скромности и самопожертвования. Позвольте напомнить вам, что сэр Джордж Верне повсюду разъезжал в карете, запряженной шестью лошадьми, по бокам которой скакали два шестифутовых негра, трубивших в серебряные рожки.
Девятый граф тростью отодвинул Фитча в сторону и проследовал в дом. За ним вбежала Джейн, а за ней, хотя и не столь торопливо, – Воскресший Христос.
Бердбут поднял чемоданчик и с видом человека, скинувшего гору с плеч, двинулся по дороге прочь.
«Лакей уходит».
Фитч, все такой же обеспокоенный, спустился по ступенькам.
– День добрый, милорд, – сказал он Муну, переступая через его ноги.
– До свидания, – сказал Мун. – Меня зовут Мун.
«Вестник уходит».
Опять полил дождь.
Мун благодарно задрал лицо и увидел О'Хару: он кутался в плащ и морщил свое черное лицо вокруг трубки, а в его тигриных глазах проглядывала определенная толика участия.
– Абендиго.
Мун улыбнулся. Ему пришло в голову, что О'Хара – один из тех чернокожих, которых он не боится. Он всегда делал вид, будто не боится чернокожих, на тот случай, если они накостыляют ему за то, что он их боится. Но в О'Харе присутствовало нечто олимпийское.
– Я собирался рассказать тебе историю, – вспомнил Мун. – Анекдот. Один актер встречает в пабе старого приятеля, которого не видел много лет, понимаешь, и, чтобы это отметить, они принимаются хлестать двойные порции виски… Ты слушаешь, О'Хара? Примерно через час таких досугов актер спрашивает приятеля, любит ли тот театр, и приятель говорит, что любит, а тут актер и говорит: «Шлушай, ик, тут шов-щем рядом идет шлавная пьешка, я и шам хотел на нее вжглянуть – пнимаеш», он ведь нализался, понимаешь… – Мун хихикнул и успокоился. – Ну, они покупают два билета на галерку, через некоторое время начинается пьеса, они смотрят ее несколько минут, и тут актер толкает приятеля в бок и шепчет: «Шмотри в оба, ик, потому што череж минуту мой выход…» – Он взглянул наверх. – Я не слишком хорошо рассказываю анекдоты. Думаю, теперь я смогу встать.
О'Хара нагнулся, подхватил Муна под мышки, поднял на ноги и прислонил к карете.
– Спасибо, О'Хара.
– Не валяйте дурака, сделайте милость – идите домой. Позвольте помочь вам в карету забраться, – как всегда неожиданно, выдал О'Хара.
– Да нет, я правда в полном порядке. У меня есть подарок для Лауры.
Он оттолкнулся ладонями от кареты и застыл, пошатываясь и любопытным образом укоренив ноги на тротуаре.
– Слышь, приятель, чего это тут творится?
Мун обернулся и увидел, что к нему подошли дворник и продавец газет.
– А, здравствуйте, – сказал он. – Ваш тип в доме.
– Какой тип?… Я всего-навсего бедолага, зарабатывающий несколько медяков…
– В чем дело, сержант? – спросил человек-паук, подходя к ним.
– Отвали, Хоукинс, ты занимаешь мое место, – ответил продавец газет человеку-пауку.
– О, прости, приятель.
Чуть поодаль на них смотрел усатый.
– Лорд Малквист прошел в дом, – сообщил Мун. – Тот, расфуфыренный. Как говорится.
– Думаю, он на нашей стороне, сержант, – сказал дворник.
Продавец газет приблизил свою физиономию к лицу Муна:
– А что вы об этом знаете, позвольте поинтересоваться?
– Вы пришли арестовать лорда Малквиста?
– За что?
Мун нахмурился:
– За то, что он сбил ту даму. Миссис Каттл.
– Ничего подобного, – заявил продавец газет. – Что за мысль!
– Что за мысль! – поддакнул дворник.
– Мы здесь для того, чтобы защитить его жизнь, – пояснил человек-паук.
– Хватит об этом, – отрезал продавец газет.
– Защитить его жизнь? – спросил Мун. – Зачем?
– Потому что ему угрожают, – ответил продавец газет. – Вот зачем.
– Анархист, – добавил дворник.
– Каттл, – уточнил человек-паук.
– О, мы все о нем знаем, – сказал продавец газет. – Смотрите в оба, парни.
– Потому что через минуту мой выход, – закончил Мун.
Он не мог унять смех. Хихикая, он одолел ступеньки, упал и поднялся. Продавец газет, дворник и человек-паук с сомнением смотрели на него. Усатый исчез. О'Хара полез на козлы.
Мун проковылял в дом, оставив дверь нараспашку. Внизу на лестнице сидел Воскресший Христос. Мун рухнул рядом с ним на ступеньку, и Воскресший Христос подвинулся. Он заметил, что к окружающим его вещам – шляпной вешалке, столику в прихожей, вазе – прилеплены бумажки с номерами. Одну прилепили даже к завернувшемуся углу коврика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21