Она жадно глотнула еще раз, закатив глаза и глядя на него в поисках неодобрения. Но Мун был очарован. Когда она пошла к туалетному столику (на самом деле это была мраморная полка, вделанная в стену под зеркалом в золоченой раме), он двинулся за ней, смутно чего-то ожидая.
– Боси, вы когда-нибудь попадали в тюрьму?
– Нет, миледи.
– Даже на ночь?
– Боюсь, что нет. – («Но я отдам свою жизнь за вас, и вы можете звать меня хоть Котом в сапогах, мне все равно».)
– Я попадала в тюрьму четырежды, – выразительно сказала она. – Точнее, в камеры полицейских участков. – И опять отпила, закатив глаза, но на сей раз весело. – Уф, так-то лучше. Боси, в тюрьме, знаете ли, не выпьешь. Меня поместили в тюрьму мягкого режима. Без решеток. Остроумно?
Ее широкая счастливая улыбка блеснула в зеркале, пронзив его. Она оседлала прямоугольный табурет и поставила бутылку, промахнувшись с расстоянием и брякнув ею о мраморную столешницу.
– Представляете, каково загреметь туда на месяц, это же спятить можно. К счастью, сержант всегда очень мил в таких делах и разрешает мне позвонить сэру Мортимеру. И вот я опять здесь.
– Мне очень приятно, – с никчемным пылом сказал Мун.
– Сэр Мортимер рвал и метал. Сказал, что я его компрометирую. Сэр Мортимер, он такой чопорный. – Она задумалась. – Пока не узнаешь его поближе.
– Кто он такой? – подозрительно спросил Мун.
– Какой-то там председатель, понимаете, – компании, комиссии, комитеты и все такое прочее. – Она взяла бутылку и на сей раз отпила довольно умеренно. – Присядьте же на минутку. Расскажите, каково вам босуэльничать.
У стены рядом с туалетным зеркалом стоял стул с прямой спинкой. Мун сел на него, обвил ногами гнутые ножки и сложил руки на коленях.
– Вы считаете, Малквист заслуживает «Жизнеописания»?
Он не понял.
– Жизнеописания?
– Мунов «Малквист». В этом есть классическая нотка. «Бессвязные странствия девятого графа». Смахивает на стиль докторишки, вы так не считаете?
– Докторишки? – ошеломленно, но охотно спросил Мун.
– Вы его читали?
– Нет, – отважился Мун.
Она рассмеялась над этим с неожиданным восторгом, и он улыбнулся, внося свою лепту.
– Боси!
Он улыбнулся.
– Вы много босуэльничаете? Он улыбнулся.
– Ммм?
– Что? О…
– Я спросила, много ли вы босуэльничаете? На ругих.
– Ну, – сказал Мун, – не совсем… Видите ли, эту мысль мне подал дядя моей жены. Он напечатал мне карточки, у меня есть карточки. И медная табличка. Но мы так толком и не начали, потому что он… понимаете, семья упекла его в богадельню… Он слишком серьезно все воспринимал, но был очень лавным.
– Мозги набекрень?
– Он был очень славным.
– Дядя Сэмюэль?
– Джексон. Дядя Джексон. – Он вспомнил дядю Джексона. – Ученый.
Он беспокойно задумался, сколько сейчас времени.
Леди Малквист задумчиво отпила из бутылки, поймала его взгляд и обхватила себя руками.
– Что бы вы хотели сделать больше всего? – спросила она с серьезным интересом, который он узнал по детским играм в какое-твое-любимое-блюдо.
– Ну, – ответил он, эта игра ему нравилась, – думаю, я хотел бы вернуться в деревню, где жил в детстве.
– Ловить жуков.
– Топтать дикие цветы.
– Лазить по деревьям.
– Строить шалаши.
– Но ведь не всегда было лето.
– Нет.
«Летом я обычно бродил по лесам, и все листья висели на месте, и это было здорово, и осенью тоже, шурша палой листвой, но однажды, когда я лежал на спине под деревом и смотрел на лист, как раз когда я на него смотрел, он слетел с дерева, беззвучно, неожиданно, просто слетел и упал на меня. Желтый. Лист каштана. Мне нравится, когда ты улавливаешь мгновение в непрерывности вещей, потому что когда ты своими глазами видишь слетающий вот так лист, то понимаешь, что такое лето и осень».
Он почувствовал, что ее рука убирает волосы с его лба.
– Что это, Боси?
– Преподобный Годольфус Феннер. – Он хихикнул. – Порезался.
– А нога?
Он опустил глаза и недоуменно посмотрел на свою голую щиколотку и хвосты платка.
– Ничего страшного.
Она участливо посмотрела на него:
– Боси, вы совсем за собой не следите. – Она отпила из бутылки. – Много вы зарабатываете босуэльничаньем?
– Ну, пока что ничего.
– А чем вы еще занимаетесь?
– Пишу книгу, – ответил Мун.
– Боси, вы писатель, что ли?
– Да.
– И что же это за книга?
– Вроде истории.
– Чего?
– Мира.
– История мира?
– Да, – сказал Мун.
– Ну и ну, Боси. И далеко вы забрались?
– Пока что я делаю заметки, – сказал Мун. – Готовлю материал. Каждый день хожу в библиотеку. То есть ходил, но… вы понимаете.
– Вы очень интересуетесь историей?
«Так ли это?… Думаю, да».
– Видите ли, это не совсем история, это ее закономерности, я их выявляю, понимаете. Я пытаюсь собрать все, что заставило стать вещи такими, какие они есть сегодня, чтобы выяснить, есть ли закономерность. Я беру по одной расе зараз: греки, египтяне, римляне, саксы, кельты, восточные расы – все, – и прослеживаю их от начала до наших дней. Понимаете, все это проделали другие историки, насколько я понимаю, это просто исследование, но я его упорядочиваю.
– Упорядочиваете?
– В последовательности, категории… науки, войны, законы, коммерция…
– Боси, но разве это все не перемешано?
– Да, именно… когда я все соберу, то смогу представить в виде огромной схемы, во всю стену, с разными расами и так далее, и можно будет увидеть, где вещи пересекаются и где они сходятся, и одно можно будет связать с другим, и эта огромная карта станет основой моей книги – как схема всего, что идет в счет, и можно будет открыть великий замысел, выяснить, есть ли он или же все случайно… если это о чем-нибудь вам говорит.
Она осторожно взглянула на него:
– Зачем?
– Я просто хочу знать.
– Я хочу сказать, имеет ли это значение?
– Да. – («Ой ли?») – Ну, то есть случайно ли это все или неизбежно.
– А какая разница?
– Что?
– Случайно ли это все или неизбежно.
Мун пожалел, что подверг себя допросу. Он промямлил:
– Ну ведь хочется же знать, что стоит за большинством происшествий.
– Но ведь это единственное, что происходит.
Он почти согласился, но все же стоял на своем:
– Но если все случайно, то какой в этом смысл?
– А какой в этом смысл, если все неизбежно?
«Вот тут она меня поймала».
– Боси, смысл вовсе не обязательно должен быть. – Она взяла бутылку и заглянула в нее. – Вовсе не обязательно. Придумывайте свой. Входит Бог.
Например.
Она отпила из бутылки, поставила ее и взяла пустую граненую прыскалку для духов. Отвернула верхнюю часть с резиновой грушей и вылила во флягу остатки виски. Швырнула пустую бутылку под кровать, где та загремела о другие бутылки, пока одна из них не разбилась.
– Неприкосновенный запас, – пояснила она, взяла флягу, сжала грушу, впрыснула виски в горло, повернулась к Муну и улыбнулась. Но пузырь ее веселья тут же лопнул перед ним, и она опять отвернулась к зеркалу, охваченная воспоминаниями. – Последнее, что я помню, – глубокая-глубокая печаль, да, в «Рице», хороший паб, куда я иногда… я была с какими-то людьми, и они меня бросили.
Мун поднялся и встал позади нее, мучась от любви.
– Мы вас видели.
– В «Рице»?
– Снаружи… Вы вышли и упали в парке. Там был Ролло.
– Ролло? Нет.
– Он вас нашел.
– Ролло не пускают в «Риц» после того ужасного случая с пажом. Бедный паж…
– Что произошло? – спросил Мун.
– В конце концов ничего страшного. Понимаете, сэр Мортимер помахал чековой книжкой. Впрочем, пажу это не помогло. Боси, вы не разомнете мне шею?
Она откинулась к нему, и Мун восхищенно провел по ее шее кончиками пальцев, разглядывая в зеркале ее лицо. Когда она закрыла глаза, он чуть наклонился, чтобы заглянуть в вырез халата на выпуклую кремовую наготу, будившую трепет его отрочества, и, уже не таясь, перегнулся через ее плечо, глубоко вглядываясь в розоватый сумрак, пока его желание не достигло пика при виде земляничины соска.
– Знаете, Боси, он действительно меня любит, он всегда ласков, но он никогда не будет… внимательным, даже если все вокруг него будет рушиться… Все это несколько удручает, Боси, музыка подходит к концу. А я ненавижу сэра Мортимера.
От ее всхлипа у него чуть не остановилось сердце. Он захотел обнять ее, погладить по волосам, прижать ее лицо к пуговицам своей рубашки, похлопать по спине (потереться лицом о ее мягкое горло, обвить ее руками, накрыть ладонью…).
– И нигде больше нет буквально ни одного Малквиста. Девятый и последний, конец рода. Все повывелись.
По ее щеке скользнула слезинка и утопила его. Она поймала ее ногтем.
– Взгляните, Боси. Чистый спирт. Я сама себе отвратительна. – Ее отражение весело посмотрело на него. – Боси, у вас есть дети?
– Пока что нет. Нету.
– Ваша жена беременна?
– Нет.
– У нее случались выкидыши?
– Нет.
– А у вас где-нибудь есть незаконные дети?
– Нет, миледи.
– И никаких подружек, которым приходилось делать аборты?
– Нет.
– И вы не гомосексуалист?
– Нет.
– И не импотент?
– Нет.
– Наверное, вы бесплодны. Он не знал, что на это сказать. Сотворение жизни казалось ему выше человеческих устремлений, и он не верил, что его может тронуть такая божественность, но…
– Не думаю, что я чем-то отличаюсь от остальных.
– Нет. Я тоже, Боси.
Ее голова уперлась ему в грудь. Он смотрел на ее отражение. Ее глаза опять закрылись.
– Так вы никогда никого не брюхатили?
– Нет, я… нет.
– А часто пытались?
– Никогда, – дерзко ответил он.
Ее отражение открыло глаза.
– Что вы хотите сказать, Боси?
– Что я никогда никого не брюхатил.
– Боси, вы что, девственник?!
– Да, – стыдливо признался Мун.
– Но я думала, что вы… а как же ваша жена?
– Она тоже девственница. Стало быть, и я, – просто сказал он.
– Но почему, Боси…
– Она боится, – объяснил он. – Она любит только играть, понимаете, у нее на этот счет блок.
– А давно вы поженились?
– Прошлым летом. Наша фотография была в «Тэтлере».
– И давно вы ее знаете?
– Я вырос вместе с ней. Мы дружили с самого… детства. В деревне. Мы вместе играли в деревне. – («И однажды я украсил ее цветочными гирляндами и поцеловал…»)
– Маленькая сучка.
– Нет, – возразил Мун. – Я хочу сказать, у нее было ужасное детство и семья, понимаете, и… и я все делал не так, мы никогда не были в состоянии, когда это становится естественным, мы прикидывались естественными, но в действительности наблюдали, как мы изображаем естественность, и она не могла. – Вспомнив, он умолк. – Думаю, у меня был неправильный подход к ней…
– Бедный Боси. – Она улыбнулась ему. – Неизвестная величина.
Он стоял неловко, точно школьник.
– Вы не выключите ванну?
– Да, миледи.
В ванной на черном полу на фоне черного кафеля бок о бок стояли две черные ванны. Раковина, унитаз и коврики у ванн были розовые. Дверь, ведущая в гардеробную лорда Малквиста, стояла настежь. Он заглянул туда: пусто. На полосатом меховом диване под окном аккуратно разложена одежда.
Когда он вернулся в спальню, красный махровый халат лежал на табурете, а полог балдахина был задернут от изножья до подушек. Леди Малквист высунула в проем голову и выставила голое плечо. Она прикусила губу и улыбнулась:
– Боси.
Мун попытался сказать что-нибудь, что придало бы ему смелости, искупило вину, облагородило этот миг.
– Думаю, я люблю вас, – сказал он.
– Это не обязательно, Боси, и не так уж важно.
Одной рукой она обвила его шею, притянула к своему рту, словно русалка, завлекающая утопшего моряка в свою пещеру, втащила под полог и уложила в мягком сером свете, блуждая пальцами по его телу, присосавшись к его рту, вращаясь под ним с подводной грацией, крепко стискивая, издавая морские стоны, которые задерживались в затопленных помещениях его разума, где все страхи распались на пряди водорослей, уплыли и исчезли, пока он цеплялся за святилище конечностями и ртом. С огромной благодарностью Мун трудился над ее телом, которое, казалось, надулось вокруг него, и последняя очистительная судорога сотрясла его, оставив упокоенным, безжизненным, невесомым. Он почувствовал, как ее тело освободилось и, дыша ртом, она осела, растянулась на постели, отделившись вздохом, и обмякла под ним, восхитительная надувная женщина с ярмарки.
– А теперь лучше зови меня Лаурой.

III

Мун неподвижно лежал, пытаясь воспротивиться возвращению в мир. Беспокойство возвращалось к нему урывками, в случайном порядке: мысль о том, что его туфли пачкают покрывало, перемена освещения, ленивое любопытство относительно бомбы, тикающей в кармане его пальто внизу, закрывшаяся где-то дверь. Упершись носком в пятку, он, не расшнуровывая, стянул туфли. Столкнул их с края постели и исследовал свой душевный покой на предмет изъянов. Бомба опять затикала. Он открыл глаза и увидел, что он один в комнатке внутри комнаты.
Мун сел и оправил одежду, опечалившись вытянутыми коленками и шутовской жалкостью спущенных штанов. Действительно ли в этом провале во времени, в себе и в памяти не было ничего смешного? Он подумал, что, быть может, все-таки смирится с жизнью, если сможет время от времени (два-три раза в день) встречать леди Малквист с целью утоления сексуального зуда. Он позволил себе погрузиться в последние несколько минут, а по возвращении обнаружил, что в одиночестве сидит на кровати бывалым мужчиной.
«Я это сделал, – в изумлении думал он. – Я возлег с леди Малквист (как поэтично!). Трахнул ее, – похвалялся Мун-якобинец, – был с ней близок, – заявлял Мун-журналист, – имел сексуальную связь, – думал Мун-святоша. – Я совершил прелюбодеяние, – признавался Мун-соответчик, – изведал плотские утехи, – клялся Мун-юрист, – в библейском смысле я познал ее…
У меня была интрижка с Лаурой Малквист.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21