Поуже здесь, поуютнее. Шлюзовая, Озерковская, Кадашевская... По Якиманской мимо стрелки опять выкатили к Москве-реке. Взобрались на Крымский мост, у Зубовской развернулись и прибыли на пустынную стоянку у парадных ворот Парка культуры. Славик лихо затормозил и повернулся к Михаилу Семеновичу, который, взглянув на часы, похвалил:
- Точно. Спасибо тебе, Славик.
И вылез из машины. Артем тут же возник рядом, ибо от ворот решительно шагали в их сторону двое в черных плащах до пят. И никого больше вокруг. Только эти двое. Артем незаметно вытащил из сбруи пистолет и спрятал руку с пистолетом в карман куртки. Двое, не дойдя до них метров пять, остановились, как по команде. Один в усах, другой без усов, наверное потому, что старше. Старший вежливо поинтересовался, глядя на Кобрина:
- Михаил Семенович?
- Да, - стараясь, чтобы получилось четко и волево, подтвердил Михаил Семенович.
- Прошу, - сказал старший и приглашающе указал рукой на арку ворот.
- Я с вами, Михаил Семенович, - твердо заявил Артем.
- Нет, - не глядя на Артема, сказал старший.
- Нет, Артем, - извинительно повторил за ним Михаил Семенович. - Ждите меня здесь. Через часик-полтора я вернусь.
И посмотрел на старшего: так ли? Старший на его взгляд никак не отреагировал.
Повторил только:
- Прошу.
Кобрин - в центре, плащи - по бокам. Трое в ногу шагали к черной дыре ворот. И скрылись в них. Артем поднял брови, посмотрел на Славика, сплюнул на асфальт и растер плевок ногой.
Когда по ступеням спустились на в кирпичной крошке землю, Михаил Семенович, на ходу осматриваясь, недоуменно полюбопытствовал:
- Куда мы идем?
- Вас ждут у большого колеса обозрения, - объяснил старший, после чего опять зашагали в молчании. Парк был давно закрыт, и ни души не было в аллеях, на площадках, на набережной. Слева - кусты, справа - марсианские черные сооружения аттракционов. Миновали пруд, извилистой дорожкой пробрались сквозь геометрически - прямоугольниками и треугольниками расположенные жесткие кусты и вышли к ограде, за которой была неохватная глазом бетонная нога большого колеса. Через калитку проникли за ограду. Тот, кто его ждал, поднялся со скамейки и, не вынимая рук из карманов кожаного пальто, сказал:
- Здравствуй.
- Здравствуй, - эхом отозвался Михаил Семенович.
- Извини и потерпи уж, пожалуйста, минут пяток. Я тут одно небольшое дельце должен завершить, - вежливо сказал тот, кто его ждал, возвратился к скамейке и присел рядом с человеком, странно напоминавшим Кобрину одного безрукого нищего в подземном переходе. Старший нежно тронул Михаила Семеновича за локоток и кивком указал на скамейку напротив. Вдвоем и уселись. Усатый перетаптывался рядом. Михаил Семенович вздохнул и от нечего делать присмотрелся к мирной парочке, сидевшей напротив. Понял, что не безруким нищим был тот человек, просто у него руки связаны за спиной. Ни от кого не скрываясь и потому не понижая голоса, тот, который его ждал, спросил связанного:
- Последний раз спрашиваю... - Нет, он не спрашивал, а спокойно утверждал: - Это ты купил две игры на юге?
- Я же крест целовал, - хрипло, пискливо заговорил безрукий. - Мамой клянусь!
- Мамой клянется, а? - поделился с окружающими тот, кто его ждал. И уже никому и в никуда: - Раз мамой клянется, что уж тут делать...
Из тьмы явились трое в кожаных куртках. Они подошли к безрукому, а тот, который его ждал, пересел на скамейку Михаила Семеновича, улыбнулся ему, как бы приглашая насладиться любопытным зрелищем.
Трое привычно делали свое дело: связали несопротивлявшемуся безрукому и ноги, залепили пластырем рот, проверили добротность узлов на руках-ногах и понесли человека-бревно к большому колесу. Преодолели десяток ступеней и, пройдя немного, кинули в кабинку стоявшую в самом низу у контрольной калитки. Двое, шагнув в кабину вслед за бревном, подняли с пола нечто черное и широкое и стали надевать на голову связанному человеку. Не только на голову: в черном и широком исчез человек-бревно. Весь. Прожурчала, слышимая в тишине, застежка-молния, и один из двоих произнес:
- Давай.
Деликатно поскрипев (третий орудовал в будке), большое колесо приступило к привычному своему движению по кругу. Стало лучше видно обитаемую люльку, она поднялась над деревьями и попала в свет фонарей, ярко освещавших обе - по эту и ту сторону реки - набережные. Люлька прошла половину пути до верхней точки, когда сверху крик нули:
- Стой!
Кабина замерла над бездной: она сейчас была крайней, соседки сверху и снизу находились чуть в стороне.
- Пускай, - не очень громко, но так, чтобы было слышно наверху, буднично распорядился тот, кто его ждал.
Двое вверху склонились и образовали вместе с мешком нечто устрашающе черное. Затем единое черное стало черным трезубцем, середина которого, безжалостно кантуемая, была опрокинута в открытую дверцу. Черный мешок полетел в бездну. На встречу с бетоном.
Мешок летел вниз и вдруг, будто ударившись о что-то встретившееся в пути, вознесся вверх метров на пять. И опять вниз, и опять вверх. Амплитуда сокращалась, и вскоре мешок неподвижно повис на невидимом упругом тросе.
- Давай, - опять донеслось снизу.
Большое колесо осторожно отправилось в обратный путь. Мешок приблизился к страшному бетону и аккуратно лег на него. Двое дождались окончательной остановки колеса и вылезли из кабины. Втроем (технический руководитель полета присоединился к дружной паре) подошли к мешку, открыли молнию, извлекли из него человека-бревно и понесли его к скамейке, с которой началось путешествие. Бревно безвольно прогибалось.
Китайские разносолы просились на волю. Рот Михаила Семеновича наполнился обильной вязкой слюной. Михаил Семенович, сделав рот куриной гузкой, с силой выплюнул ее и освобожденно поднял голову.
Тот, кто его ждал, обнял его за плечи и заставил подняться вместе с ним.
Так, вдвоем, и подошли к связанному человеку. Плоские, нарисованные, белые глаза не смотрели - присутствовали на синем лице. С широким пластырем, закрывавшим рот, он был похож на гримированного белого клоуна из цирка.
- Это была генеральная репетиция, - объявил клоуну тот, кто его ждал. - Но возможна и премьера, если ты собираешься упрямиться. Рисую перспективу: по окончании премьеры мы отвозим мешок к твоему дому, где балконная дверь и окна твоей квартиры будут распахнуты. Ты ведь, насколько я помню, на двенадцатом этаже живешь. Вытряхнув из мешка, мы уложим то, что от тебя останется, под этими окнами и, изобразив звук, который бывает при встрече человеческого тела с асфальтом, тихо исчезнем. Когда найдут твои останки, от них будет разить спиртным, а на столе в твоей квартире будут стоять пустая бутылка и стакан, захватанные твоими лапами. Человек, допившийся до белой горячки, выпрыгнул из окна. Что ж, и такое бывает. Ты посиди здесь, подумай. А мы с другом на колесе покатаемся. Тебя не приглашаем. Ты уже накатался.
По-прежнему в обнимку поднялись по ступеням и подошли к кабине, стоявшей внизу, из которой совсем не давно выбросили черный мешок. Тот, который его ждал, объяснил ретиво подбежавшему третьему, что надо делать:
- Пару кружков сделай, а потом на самом верху нас задержи. Москвой любоваться будем.
Колесо крутилось, и, пока оно крутилось, они молчали. Михаил Семенович с тоской смотрел на то удалявшуюся, то приближавшуюся бетонированную землю. Не по сторонам, не вдаль, а только вниз. Вознесенная на самый верх кабинка остановилась и, инерционно раскачиваясь, баюкала их. Тот, кто его ждал, стараясь привлечь внимание Михаила Семеновича к красотам панорамы великого города с высоты птичьего полета, настойчиво потребовал:
- Ты смотри, смотри!
Было на что смотреть. Небрежно разбросанная по семи малым холмам, прекрасная Москва была чуть внизу и уходила вдаль без конца и края. Сверкали позолоченные купола храма Христа Спасителя; неподвижно летал над землей явившийся из детских снов Кремль; вырванные подсветкой из общего ряда, рафинадно сверкали в чистоте и покое высотные дома; переливалась разноцветьем отраженных огней Москва-река.
- Воланд, - вдруг сказал Михаил Семенович.
- Что? - недовольно не поняли его.
- Ты, как Воланд перед отлетом из Москвы навсегда, осматриваешь свои владения.
- Похвально, что деятели поп-бизнеса знакомы с классической литературой, и, не скрою, весьма приятно, что ты соотносишь меня с Воландом. Но ты глубоко ошибаешься в одном: отлетать из Москвы навсегда я не собираюсь ни в коем разе. - Тот, кто его ждал, замолк на миг, а затем резко спросил. Почти как у связанного клоуна: - Ты подумал?
- Думай не думай - сто рублей не деньги, - расхожей народной мудростью откликнулся уже малость оклемавшийся Михаил Семенович.
- Так ты думал или не думал? - Фольклорный юмор здесь, судя по всему, не принимался.
- Думал, думал, - поспешил успокоить собеседника Михаил Семенович. Но мне неизвестны ваши теперешние условия.
- Условия прежние.
- Побойтесь бога! Не слишком ли жирно - любая половина?
- Не слишком.
- Ваш навар очевиден. А мой?
- Твой навар - полная гарантия твоей безопасности и анонимности. И освобождение тебя от всяческих обременительных забот.
- Не понял насчет забот, - настороженно признался Михаил Семенович.
- За тобой остаются только кадры, их поиск и подготовка. Вся организационная работа переходит к нам. Хватит любительщины.
- То есть полное отстранение меня от дел.
- Только от тех дел, с которыми ты плохо справляешься.
- Надеюсь, я буду в курсе финансовой части нашей, так сказать, сделки?
- Мы будем представлять тебе всю документацию по расчетам.
- И наш союз будет скреплен соответствующим договором?
- Непременно. Но учти: обнародование, если так можно выразиться, этого договора, а оно последует, если ты начнешь б..довать, - твоя могила.
- Уж это-то я учитываю в первую очередь.
- Да?
- Когда?
- Что - когда? - на этот раз не понял Михаила Семеновича тот, кто его ждал.
- Когда подпишем договор?
- Через три дня.
- Почему не завтра?
- Необходима контрольная проверка отдельных деталей.
- Касающихся меня, - продолжил за собеседника Михаил Семенович.
- Касающихся дела.
- Что ж, доверяй, но проверяй, - согласился Кобрин и неожиданно спросил: - Мешок - для меня спектакль?
И за самонадеянную бесцеремонность тотчас получил по лбу.
- Много чести. Я просто соединил приятное с полезным.
- Что приятное, а что полезное? - решил уточнить Михаил Семенович.
Тот, кто его ждал, ответил:
- Все полезное - приятно. Ну и как тебе Москва сверху? Хороша?
- Хороша, хороша, - ворчливо подтвердил Михаил Семенович, и тот, кто его ждал, все понял:
- Вниз хочется? - И, не дожидаясь ответа, громко крикнул: - Вниз!
Колесо сделало пол-оборота, и они были спущены вниз. На скамейке сидел связанный. Взгляд его был вял и равнодушен, как у засыпающего судака. Тот, кто его ждал, резким движением сорвал пластырь со рта у клоуна и, присев на корточки так, чтобы глаза в глаза, проникновенно спросил:
- Да?
- Да, - как бы выдохом ответил связанный.
- Ты со своими шестерками кинул нас на сто пятьдесят тысяч зеленых. Да?
- Да.
- В течение пяти дней ты возвращаешь эти сто пятьдесят и еще пятьдесят в счет погашения долга за нашу упущенную прибыль. Да?
- Да.
- Мамой клянешься?
* * *
Александр Иванович Смирнов стоял в дверях террасы и с интересом рассматривал темно-синее лакированное чудо за штакетником. "Гранд чероки" перестал нежно урчать, и с водительского места одним движением, похожим на элемент гимнастического упражнения на коне, выбросил себя жизнерадостный Сырцов:
Папа вышел на крыльцо
Почесать свое... лицо?
Но Смирнов был слишком поглощен благоговейным созерцанием мощного механического зверя, чтобы искать остроумный ответ на амикошонское приветствие.
- Ну, зверюга! Ну, красавец! Третий раз его вижу, и третий раз сердце замирает. Мне бы его под задницу лет двадцать пять тому назад!
- Здравствуйте, Александр Иванович! - пропел Сырцов.
- Здорово, Жора. Что так долго?
- Ксения в дому?
- Уж полтора часа как.
А вот и Ксения.
- Гость - говно, не бывал давно! - выглянула она из-за спины Смирнова.
Лидия Сергеевна из комнаты закричала:
- Ксения! Я понимаю, что общение со Смирновым дает определенные плоды. Но не до такой же степени!
Смирнов удовлетворенно заржал и внес уточнение:
- Содержание, Лидка, мое, это точно. Но форма, форма - от тебя. Чистота московского говора, аристократическая сдержанность интонации - все через тебя от твоих дворянских предков.
- Балда и старый хрен, - заключила столбовая дворянка. Ксения, поймав паузу, стремительно расцеловала Смирновых: мужа в левую щеку, а жену в правую. Потом посмотрела на Сырцова, который топтался перед террасой, и требовательно спросила:
- Где же ты все-таки пропадал?
- Проверялся, ласточка.
- Я, как бедная студентка, на автобусе, метро, в электричке, еще раз на автобусе, и все равно на полтора часа раньше тебя прибыла. А ты небось на такси проверялся?
- И на такси, и на городском транспорте, и пешком.
- Считаешь, что надо было проверяться всерьез?
- Да, Александр Иванович.
...Накормили Сырцова, и все - вчетвером - устроились за круглым столом. Для порядка хотели поначалу прогнать Ксюшку, но она устроила такой ор, что пришлось смириться с ее присутствием. Как-никак участница событий! Сырцов изложил все как под протокол.
- Выводы, - потребовал Смирнов.
- Мне бы хотелось, чтобы их по моему рассказу сделали Лидия Сергеевна и вы.
- Ты видел все своими глазами. Ты беседовал с людьми. Ты должен был уловить атмосферу случившего ся, - твердо сказала Лидия Сергеевна. - Твои выводы, Жора.
- С чего начать?
- По хронологии, - предложил полковник.
- Тогда с видеофильма, - решил Сырцов, ненадолго задумался, вспоминая видеокартинки. - Этот Теодор, Тэд- мастер, который утрет нос любому столичному оператору. В непредсказуемой ситуации он действовал азартно и хладнокровно. Точно выбирал эмоциональные пики. В смонтированном виде картиночка страшная и впечатляющая. Вот Ксения не даст мне соврать. Впечатляет, Ксюша?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52