Всем религиозным давали десятку, высший тогда срок. (Очищая крупные города для наступающего чистого общества, в те же годы, особенно в 1927-м , в перемежку с "монашками" слали на Соловки и проституток. Любительницам грешной земной жизни, им давали легкую статью и по три года. Обстановка этапов, пересылок, самих Соловков не мешала им зарабатывать своим веселым промыслом и у начальства, и у конвойных солдат и с тяжелыми чемоданами через три года возвращаться в исходную точку. Религиозным же закрыта было когда-нибудь вернуться к детям и на родину.) Уже в ранние 20-е годы появились и потоки чисто национальные - пока еще небольшие для своих окраин, а уж тем более по русским меркам: муссаватистов из Азербайджана, дашнаков из Армении, грузинских меньшевиков и туркменов-"басмачей", сопротивлявшихся установлению в Средней Азии советской власти (первые среднеазиатские совдепы были с большим перевесом русских и истолковывались как русская власть). В 1926 году было полностью пересажено сионистское общество "Гехалуц", не сумевшее подняться до всеувлекающего порыва интернационализма. Среди многих последующих поколений утвердилось представление о двадцатых годах как о некоем разгуле ничем не стесненной свободы. В этой книге мы еще встретимся с людьми, кто воспринимал 20-е годы иначе. Беспартийное студенчество в это время билось за "автономию высшей школы", за право сходок, за освобождение программы от изобилия политграмоты. Ответом были аресты. Они усилялись к праздникам (например , к 1 мая 1924 года). В 1925 году ленинградские студенты (числом около сотни) все получили по три года политизолятора за чтение "Социалистического вестника" и штудирование Плеханова (сам Плеханов во времена своей юности за выступление против правительства у Казанского собора отделался много дешевле). В 25-м году уже начали сажать и самых первых (молоденьких) троцкистов. (Два наивных красноармейца, вспомнив русскую традицию, стали собирать средства на арестованных троцкистов - получили тоже политизолятор.) Уж разумеется, не были обойдены ударом и эксплуататорские классы. Все 20-е годы продолжалось выматывание еще уцелевших бывших офицеров: и белых (но не заслуживших расстрела в гражданскую войну), и бело-красных, повоевавших там и здесь, и царско-красных, но которые не все время служили в Красной Армии или имели перерывы, не удостоверенные бумагами. Выматывали потому, что сроки им давали не сразу, а проходили они - тоже пасьянс! бесконечные проверки, их ограничивали в работе, в жительстве, задерживали, отпускали, снова задерживали - лишь постепенно они уходили в лагеря, чтобы больше оттуда не вернуться. Однако, отправкой на Архипелаг офицеров решение проблемы не заканчивалось, а только начиналось: ведь оставались матери офицеров, жены и дети. Пользуясь непогрешимым социальным анализом, легко было представить, что у них за настроение после ареста глав семей. Тем самым они просто вынуждали сажать и их! И льется еще этот поток. В 20-е годы была амнистия казакам, участникам гражданской войны. С острова Лемноса многие вернулись на Кубань, получили землю. Позже были все посажены. Затаились и подлежали вылавливанию также и все прежние государственные чиновники. Они умело маскировались, пользовались тем, что ни паспортной системы, ни единых трудовых книжек еще не было в Республике - и пролезали в советские учреждения. Тут помогали обмолвки, случайные узнавания, соседские доносы... то бишь, боевые донесения. (Иногда - и чистый случай. Некто Мова из простой любви к порядку хранил у себя список всех бывших губернских юридических работников. В 1925 году случайно это у него обнаружили - всех взяли - и всех расстреляли.) Так лились потоки "за сокрытие соц.происхождения", за "бывшее соц.положение". Это понималось широко. Брали дворян по сословному признаку. Брали дворянские семьи. Наконец, не очень разобравшись брали и личных дворян, т.е. попросту - окончивших когда-то университет. А уж взят - пути назад нет, сделанного не воротишь. Часовой Революции не ошибается. (Нет, все-таки есть пути назад! - это тонкие тощие противопотоки - но иногда они пробиваются. И первые из них упомянем здесь. Среди дворянских и офицерских жен и дочерей не в редкость были женщины выдающихся личных качеств и привлекательной наружности. Некоторые из них сумели пробиться небольшим обратным потоком - встречным! Это были те, кто помнил, что жизнь дается один только раз и ничего нет дороже нашей жизни. Они предложили себя ЧК-ГПУ как осведомительницы, как сотрудницы, как кто угодно - и те, кто понравились, были приняты. Это были плодотворнейшие из осведомителей! Они много помогли ГПУ, им очень верили "бывшие". Здесь называют последнюю княгиню Вяземскую, виднейшую послереволюционную стукачку (стукачом был и сын ее на Соловках); Конкордию Николаевну Иоссе - женщину, видимо, блестящих качеств: мужа ее, офицера, при ней расстреляли, самою сослали в Соловки, но она сумела выпроситься назад и вблизи Большой Лубянки вести салон, который любили посещать крупные деятели этого Дома. Вновь посажена она была только в 1937, со своими ягодинскими клиентами.) Смешно сказать, но по нелепой традиции сохранялся от старой России Политический Красный Крест. Три отделения было: Московское (Е.Пешкова, Винавер), Харьковское (Сандомирская) и Петроградское. Московское вело себя прилично - и до 37-го не было разогнано. Петроградское же (старый народник Шевцов, хромой Гартман, Кочеровский) держалось несносно, нагло, ввязывалось в политические дела, искало поддержки старых шлиссельбуржцев (Новорусский, одноделец Александра Ульянова) и помогало не только социалистам, но и каэрам - контр-революционерам. В 1926 году оно было закрыто и деятели его отправлены в ссылку. Годы идут, и неосвежаемое все стирается из нашей памяти. В обернутой дали 1927 год воспринимается нами как беспечный сытый год еще не обрубленного НЭПа. А был он - напряженный, содрогался от газетных взрывов и воспринимался у нас, внушался у нас как канун войны за мировую революцию. Убийству советского полпреда в Варшаве, залившему целые полосы июньских газет, Маяковский посвятил четыре громовых стихотворения. Но вот незадача: Польша приносит извинения, единичный убийца Войкова. Видимо, этот монархист мстил Войкову персонально: уральский облкомпрод П.Л.Войков в июле 1918 года руководил уничтожением следов расстрела царской семьи (разрубой и распилкой трупов, сожжением и сбросом пепла). арестован там, - как же и над кем же выполнить призыв поэта:
"Спайкой,
стройкой,
выдержкой
и расправой
Спущенной своре
шею сверни!"
С кем же расправиться? кому свернуть шею? Вот тут-то и начинается Войковский набор. Как всегда, при всяких волнениях и напряжениях, сажают бывших, сажают анархистов, эсеров, меньшевиков, а и просто так интеллигенцию. В самом деле - кого же сажать в городах? Не рабочий же класс! Но интеллигенцию "околокадетскую" и без того хорошо перетрясли еще с 1919-го года. Так не пришла ли пора потрясти интеллигенцию, которая изображает себя передовой? Перелистать студенчество. Тут и Маяковский опять под руку:
"Думай
о комсомоле
дни и недели!
Ряды
свои
оглядывай зорче.
Все ли
комсомольцы
на самом деле
Или
только
комсомольца корчат?"
Удобное мировоззрение рождает и удобный юридический термин: социальная профилактика. Он введен, он принят, он сразу понятен. (Один из начальников Беломорстроя Лазарь Коган так и будет скоро говорить: " Я верю, что лично вы ни в чем не виноваты. Но, образованный человек, вы же должны понимать, что проводилась широкая социальная профилактика!") В самом деле, ненадежных попутчиков, всю эту интеллигентскую шать и гниль - когда же сажать, если не в канун войны за мировую революцию? Когда большая война начнется - уже будет поздно. И в Москве начинается планомерная проскребка квартала за кварталом. Повсюду кто-то должен быть взят. Лозунг: "Мы так трахнем кулаком по столу, что мир содрогнется от ужаса!" К Лубянке, к Бутыркам устремляются даже днем воронки, легковые автомобили, крытые грузовики, открытые извозчики. Затор в воротах, затор во дворе. Арестованных не успевают выгружать и регистрировать. (Это - и в других городах. В Ростове на Дону, в подвале Тридцать Третьего Дома, в эти дни уже такая теснота на полу, что новоприбывшей Бойко еле находится место сесть.) Типичный пример из этого потока: несколько десятков молодых людей сходятся на какие-то музыкальные вечера, не согласованные с ГПУ. Они слушают музыку, а потом пьют чай. Деньги на этот чай по сколько-то копеек они самовольно собирают в складчину. Совершенно ясно, что музыка прикрытие их контр-революционных настроений, а деньги собираются вовсе не на чай, а на помощь погибающей мировой буржуазии. И их арестовывают ВСЕХ, дают от трех до десяти лет (Анне Скрипниковой - 5), а несознавшихся зачинщиков (Иван Николаевич Варенцо и другие) - РАССТРЕЛИВАЮТ! Или, в том же году, где-то в Париже собираются лицеисты-эмигранты отметить традиционный "пушкинский" лицейский праздник. Об этом напечатано в газетах. Ясно, что это - затея смертельно раненного империализма. И вот арестовываются ВСЕ лицеисты, еще оставшиеся в СССР, а заодно - и "правоведы" (другое такое же привилегированное училище). Только размерами СЛОНа - Соловецкого Лагеря Особого Назначения, еще пока умеряется объем Войковского набора. Но уже начал свою злокачественную жизнь Архипелаг ГУЛаг и скоро разошлет метастазы по всему телу страны. Отведан новый вкус, и возник новый аппетит. Давно приходит пора сокрушить интеллигенцию техническую, слишком считающую себя незаменимой и не привыкшую подхватывать приказания на лету. То есть, мы никогда инженерам и не доверяли - этих лакеев и прислужников бывших капиталистических хозяев - мы с первых же лет Революции взяли под здоровое рабочее недоверие и контроль. Однако в восстановительный период мы все же допускали их работать в нашей промышленности, всю силу классового удара направляя на интеллигенцию прочую. Но чем больше зрело наше хозяйственное руководство, ВСНХ и Госплан, и увеличивалось число планов, и планы эти сталкивались и вышибали друг друга - тем ясней становилась вредительская сущность старого инженерства, его неискренность, хитрость и продажность. Часовой Революции прищурился зорче - и куда только он направлял свой прищур, там сейчас же и обнаруживалось гнездо вредительства. Эта оздоровительная работа полным ходом пошла с 1927-го года и сразу въявь показала пролетариату все причины наших хозяйственных неудач и недостач. НКПС (железные дороги) - вредительство (вот и трудно на поезд попасть, вот и перебои в доставке). МОГЭС - вредительство (перебои со светом). Нефтяная промышленность - вредительство (керосина не достанешь). Текстильная - вредительство (не во что одеться рабочему человеку). Угольная - колоссальное вредительство (вот почему мерзнем!). Металлическая, военная, машиностроительная, судостроительная, химическая, горно-рудная, золото-платинная, ирригация- всюду гнойные нарывы вредительства! со всех сторон- враги с логарифмическими линейками! ГПУ запыхалось хватать и таскать вредителей. В столицах и в провинции, работали коллегии ОГПУ и пролетарские суды, проворачивая эту тягучую нечисть, и об их новых мерзостных делишках каждый день, ахая, узнавали (а то и не узнавали) из газет трудящиеся. Узнавали о Пальчинском, фон-Мекке, Величко, А.Ф.Величко, военный инженер, бывший профессор военной академии генштаба, генерал-лейтенант, в царском военном министерстве руководил Управлением военных сообщений. Расстрелян. Ох, как пригодился бы в 1941-м! а сколько было безымянных. Каждая отрасль, каждая фабрика кустарная артель должны были искать у себя вредительство, и едва начинали - тут же и находили (с помощью ГПУ). Если какой инженер дореволюционного выпуска и не был еще разоблаченным предателем, то наверняка можно было его в этом подозревать. И какие же изощренные злодеи были эти старые инженеры. Как же по разному сатанински умели они вредить! Николай Карлович фон-Мекк в Наркомпути притворялся очень преданным строительству новой экономики, мог подолгу с оживлением говорить об экономических проблемах строительства социализма и любил давать советы. Один такой самый вредный его совет был: увеличить товарные составы, не бояться тяжелогруженных. Посредством ГПУ фон-Мекк был разоблачен (и расстрелян): он хотел добиться износа путей, вагонов и паровозов и оставить Республику на случай интервенции без железных дорог! Когда же, малое время спустя, новый нарком путей т.Каганович распорядился пускать именно тяжелогруженные составы и даже вдвое и втрое сверхтяжелые (и за это открытие он и другие руководители получили ордена Ленина) - то злостные инженеры выступили теперь в виде предельщиков - они вопили, что это слишком, что это губительно изнашивает подвижной состав, и были справедливо расстреляны за неверие в возможности социалистического транспорта. Этих предельщиков бьют несколько лет, они во всех отраслях трясут своими расчетными формулами, и не хотят понять, как мостам и станкам помогает энтузиазм персонала. (Это годы изворота всей народной психологии: высмеивается оглядчивая народная мудрость, что быстро хорошо не бывает и выворачивается старинная пословица насчет "тише едешь..."). Что только задерживает иногда арест старых инженеров - это неготовность смены. Николай Иванович Ладыженский, главный инженер ижевских военных заводов, сперва арестовывается за "предельные теории", за "слепую веру в запас прочности" (исходя из каковой, считал недостаточными суммы, подписанные Орджоникидзе для расширения заводов). А Орджоникидзе, рассказывают, разговаривал со старыми инженерами так: клал на письменный стол по пистолету справа и слева. Но затем его переводят под домашний арест - и велят работать на прежнем месте (дело без него разваливается). Он налаживает. Но суммы как были недостаточны, так и остались - и вот теперь-то его снова в тюрьму "за неправильное использование сумм":
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35